В июле 1912 года поэт и художник Максимилиан Волошин, граф Алексей Толстой, а также художники Вениамин Белкин и Аристарх Лентулов, отдыхавшие в то время в Коктебеле, получили предложение обустроить небольшой сарай под кафе для дачников, их гостей и обычных путешественников. «Обормоты», как называли себя Волошин и его многочисленная компания, с энтузиазмом взялись за дело. Решили расписать все четыре стены и простенки и каждое изображение сопроводить небольшим стихотворным текстом. Работу закончили уже к началу августа. Простые двустишия, придуманные Толстым и Волошиным, как нельзя лучше подошли к вывесочному стилю натюрмортов Лентулова и Белкина. Авторы предложили назвать лавочку «Бубны» (от выражения «Славны бубны за горами», которое означает, что неизвестное всегда представляется нам хорошим). Это название отсылает к названию объединения «Бубновый валет», в деятельности которого принимали участие Белкин и Лентулов.

У самого входа в кафе была нарисована большая фигура в оранжевом хитоне. Это, конечно, сам Волошин, который был известен всему Коктебелю пристрастием к подобной одежде и писал в «Сонетах о Коктебеле»:

Чуть свет, Андрей приносит из деревни
Для кофе хлеб. Затем выходит Пра
И варит молоко, ярясь с утра
И с солнцем становясь к полудню гневней.
Все спят еще, а Макс в одежде древней
Стучится в двери и кричит: «Пора!»,
Рассказывает сон сестре сестра,
И тухнет самовар, урча напевней.

Рядом с портретом тем не менее красовались пояснительные надписи: «Толст, нерявшив и взъерошен Макс Кириенко-Волошин» и «Ужасный Макс — он враг народа, его извергнув, ахнула природа».

Рядом — такая же огромная и не менее значимая фигура с веским: «Прохожий, стой! Се граф Алексей Толстой».

«Обормоты» не забыли и о своих закадычных врагах — «нормальных дачниках». Для них тоже был приготовлен ряд сюрпризов. На фанерном листе был нарисован человек в котелке и элегантном черном костюме. Накрахмаленный стоячий воротничок подпирал глуповатое лицо с усиками. Надпись сообщала: «Нормальный дачник — друг природы. Стыдитесь, голые уроды».

Рядом с дачником, на вершине хребта Сюрю-Кая, стояла балерина на одной ножке: «Вот балерина Эльза Виль — классический балетный стиль».

Но главное место, конечно, было отведено под рекламу всех яств, которые предлагались посетителям.

Нет лучше угощенья —
Жорж-Бормана печенья

Видимо, автор этих строк питал особенную страсть к печенью. Этой надписи сопутствовала тщательно нарисованная тарелка с бисквитами. Ради печенья поэт готов был даже на своего рода подвиг.

Сейчас кину сигару,
Сожру печений пару

Чуть выше художник изобразил довольно бледную фигуру с сигарой во рту.

Авторы приведенных строк не были равнодушны и к другим сладостям.

Трубите весть во все концы
Про монпансье и леденцы.

Имелись и весьма трогательные советы.

Для удаления глада
Слаще нет винограда

Выпили свекровь и я
По две чашки кофея

Ах! В Коктебеле в зной и в сушу
Приятно есть десяту грушу

Желудку вечно будут близки
Варено-сочные сосиски

«Бубны» немедленно стали одним из центров литературно-художественной колонии Коктебеля. Сюда заходили Михаил Пришвин, Осип Мандельштам, Максим Горький, Марина Цветаева, Владислав Ходасевич, Корней Чуковский. Переоценить значение небольшого домика на коктебельском берегу действительно сложно. До революции это было место, в котором устраивались поэтические вечера и литературные турниры, а московские и петербургские гости всегда могли угоститься чашкой кофе в компании хозяина — грека Александра Синопли, который, по воспоминаниям современников, был человеком широкой души и замечательным собеседником.

Писатель был в числе людей, кому удалось побывать на открытии кофейни.

Такое необычном заведение не могли оставить без внимания и крымские газеты. Вот что писал в «Феодосийской газете» журналист под именем Мрачный лирик.

Молодой писатель был в числе людей, кому удалось побывать на открытии кофейни.

Такое необычном заведение не могли оставить без внимания и крымские газеты. Вот что писал в «Феодосийской газете» журналист под именем Мрачный лирик.

Один из частых поэтических вечеров в «Бубнах» замечательно описан в воспоминаниях художницы Елизаветы Кривошапкиной «Веселое племя “обормотов”». Она вспоминала: «Зажелтели окна ”Бубен”. Народу много. На сдвинутых столах устроена эстрада, освещенная двумя керосиновыми лампами ”молния”. На эстраде стоит Ходасевич, на очень белый лоб падает черная прядь. Говорит он медленно, глуховато:

По вечерам мечтаю я.
(Мечтают все, кому не спится.)
Мне грезится любовь твоя,
Страна твоя, где все — из ситца…

Под конец он прочел мрачные стихи о том, как он лежит в гробу и ”она” робко подходит и кладет ему на грудь мешок со льдом.

Публике понравился больше Мандельштам. Он, закинув голову, протяжно скандировал:

Средь аляповатых дач,
Где шатается шарманка,
Сам собой летает мяч,
Как волшебная приманка.

Кто, смиривший грубый пыл,
Облеченный в снег альпийский,
С резвой девушкой вступил
В поединок олимпийский?

Ему сочувственно хлопали. Потом, стоя рядом плечо к плечу, Марина и Ася Цветаевы читали стихи Марины. Стихи, полные ”колыбелью юности”, Москвой, обе юные и веселые. После них читал Волошин. Для собравшихся здесь в большом количестве ”нормальных дачников” надо было читать о любви. И когда он закончил строками:

Люби его метко и верно —
Люби его в самое сердце!

аплодировали много и громко. Сзади — чье-то ехидное хихиканье и слова: “Сорвал-таки Макс аплодисменты”».

По традиции, в заключение вечера все участники пели популярную коктебельскую песенку «Крокодила». Под этой «крокодилой» имелась в виду Марина Андриановна Дейша-Сионицкая — оперная певица, идейный лидер «нормальных дачников».

Коктебельская крокодила

По берегу ходила
Большая крокодила,
Она, она
Зеленая была!
Во рту она держала
Кусочек одеяла,
Она, она
Голодная была!
В курорт она явилась
И очень удивилась
Сказать тебе ль:
То был наш Коктебель!
От Юнга до кордона,
Без всякого пардона,
Мусье подряд
с мадамами лежат.
К Васильевым на дачу
Забралась на удачу
И слопала у них
Ракетки в один миг.
Забралась она в "Бубны",
Сидят там люди умны,
Но ей и там
Попался Мандельштам.
Явился Ходасевич,
Заморский королевич.
Она его…
Не съела ничего.
Она здесь удивилась
И очень огорчилась:
Она — ха-ха!
Искала жениха.
И к Кедрову с Гладкой
Забралася украдкой
И чуть, ей-ей,
Не слопала детей.
Максимилиан Волошин
Был ей переполошен,
И он и Пра
Не спали до утра.
Ей скоро надоели
Все встречи в Коктебеле,
Она открыла зонт
И поплыла в Трапезонд.