Наверное, каждому хоть раз в жизни (а скорее всего, не раз) приходилось играть в игру «догадайся, что не так». Один из игроков провинился перед другим, но не знает, в чем именно его вина. Другой уверен, что если бы первый игрок по-настоящему его любил, он бы точно знал, в чем косяк, и, скорее всего, этого бы не допустил. В результате получается чувство вины в квадрате: человек виноват и в том, что он сделал, и в том, что он настолько равнодушный чурбан, что даже не понял, что натворил. В такую игру часто играют как романтические партнеры, так и дети с родителями (собственно, из детско-родительских отношений этот modus operandi и усваивается).

Парадокс этой игры — в том, что эгоцентризм и отсутствие эмпатии здесь на самом деле проявляет обвинитель. Никто не может и не обязан знать, что у вас в голове, мы все по-разному воспринимаем мир, и гармоничные отношения заключаются в умении договариваться между собой, а не в том, чтобы безупречно ловить эманации друг друга. Но если человек не очень хорошо понимает, где заканчивается его ответственность за комфорт ближнего, его будет очень легко подловить на чувстве вины.

Как все устроено

Вина относится к категории социальных эмоций — они сформировались специально для успешного взаимодействия с другими индивидами. Тут может возникнуть закономерный вопрос: «Как же так? Ведь мое чувство вины связано с моим личным, внутренним чувством собственной неправоты. Это же я решаю, что хорошо, а что плохо». На самом деле любая личная этика изначально формируется окружением (потом она может меняться по мере получения информации об окружающем мире), но фокус в том, что эти правила интегрированы в психику так, словно бы сформировались у нас изнутри. Чаще всего они воспринимаются как что-то самоочевидное, а не как навязанная схема, поэтому, когда мы нарушаем эти правила, нам кажется, что мы предаем в первую очередь себя.

Коварно со стороны природы заложить в нас такой механизм, не правда ли? Но это в целом в наших интересах. Чисто извне эти правила бы не работали, точнее, работали бы до тех пор, пока сильное желание сделать что-нибудь запрещенное не перевесило бы разумные прогнозы неприятных последствий. К сожалению, для многих людей силы тут неравны: когда лимбическая система, в которой формируются эмоции и желания, уходит в отрыв, она чаще всего «перебивает» зоны мозга, отвечающие за планирование и самоконтроль (как яркий и эмоциональный, но недалекий оратор может затмить зануду, говорящего что-то разумное). Поэтому гораздо эффективнее не оставлять этические правила чисто абстрактными, а тоже привязать к ним эмоции: получаю пряник, когда я хороший, сам себя секу, когда я плохой.

Все это, как любое обучение на опыте, завязано на системе вознаграждения, которая здорово облегчает нам выбор, раздавая психологические награды за полезное для нас поведение и психологические же пендели — за вредное (но тут есть нюансы — например, калорийный пончик, с точки зрения древних отделов мозга, скорее полезен для выживания, чем вреден). Когда мы решаем, как поступить в новой ситуации, не всегда есть время взвесить все доводы, и тут система вознаграждения услужливо (и, главное, очень быстро) напоминает нам, сколько пряников и кнутов мы раньше получили за подобное действие. Такая вот экономия усилий. Проблемы начинаются, когда новые ситуации требуют новых моделей поведения, и не все люди одинаково хорошо перестраиваются с автопилота на импровизацию.  

Но вернемся к чувству вины — оно появляется у нас не одновременно со способностью обучаться на кнутах и пряниках, а несколько позже, когда мы начинаем понимать, что другие люди — отдельные личности со своими переживаниями и интересами. Условно говоря, вначале ты запоминаешь, что не стоит швыряться маминым смартфоном, потому что это приводит к неприятностям лично для тебя. Через какое-то время ты понимаешь, что мама из-за этого расстраивается, а еще что мама не швыряет папин смартфон, потому что не хочет расстраивать папу, и т. д. Этот переход происходит лет в пять, когда у ребенка формируется так называемая theory of mind — умение понять чужую психику и поведение — и начинает работать когнитивная эмпатия. Все это надстраивается поверх системы вознаграждения, пряники и кнуты начинают выдаваться за соответствие морали и отклонения от нее. И мы получаем что-то вроде Супер-Эго, по фрейдистской терминологии, — часть нашей личности становится внутренним судьей (при этом в нашей психике есть и «кнопка», отвечающая за прогнозирование внешнего осуждения, — стыд).

И вот тут начинается самое интересное

Когда у ребенка появляется чувство вины, в руках у родителей оказывается очень мощный инструмент влияния. Больше не обязательно вдаваться в подробные объяснения типа «не стоит так делать, потому что это неполезно для тебя самого и к тому же расстраивает нас» — можно просто сказать: «Хорошие мальчики/девочки так не поступают». Для сокрушительного комбо-удара иногда добавляется (буквально или в контексте) звено «мы любим тебя, только когда ты хороший». Пока психика очень пластична, а в распоряжении ребенка не так много других примеров поведения, внутреннюю сигнализацию виновности можно поставить практически на что угодно.

Например, на мысли и желания. Тут высоко задирает планку христианская традиция со всеми ее «загляделся на чужую жену — считай, уже прелюбодействовал». С точки зрения регуляции поведения это опять-таки очень удобно: человек едва успел подумать о чем-то нежелательном, как уже сам себя за это отстегал. Для тех, кто следит за общественным порядком, сразу сильно меньше хлопот (поэтому все тоталитарные государства очень заботятся о должном уровне морали среди населения). Проблема в том, что на самого человека с повышенным чувством вины самобичевания действуют разрушительно. И это рикошетом задевает тех, кто рядом, поэтому обилие таких индивидов в итоге неполезно для общества, насколько бы ни казалась привлекательной мысль о контроле над нравами.

Как вина начинает мешать нормальной жизни

В первую очередь — если говорить о детях — обращение к чувству вины и стыда по поводу и без повода сильно мешает учиться по-настоящему и разбираться в природе вещей. Например, здраво оценивать долгосрочные последствия своих действий с точки зрения своей же выгоды. И если эмоциональный кнут когда-нибудь даст сбой, человек окажется дезориентирован. Например, в консервативных американских штатах, где устраивают «балы невинности», а родители взращивают у подростков (особенно девушек) чувство вины и стыда за интерес к сексу, статистика подростковых беременностей выше — в том числе и потому, что неприятные эмоции не дают ребятам спокойно изучить вопросы предохранения, а самоконтроль все-таки часто дает сбой.

Во-вторых, когда чувство вины привязано не только к поступкам, но и к мыслям, желаниям и эмоциям («Как ты мог подумать об этом!», «Не смей на меня злиться», «Ты не хочешь проводить со мной все время? Значит, ты меня не любишь» и т. д.), человек лишается возможности быть собой. Ведь этими проявлениями психики невозможно полностью управлять, а если индивид начинает слишком преуспевать в контроле над той или иной эмоцией, он становится невротиком и получает кучу проблем (депрессии, тревожные расстройства, селф-харм, психосоматические проблемы или просто не очень высокое качество жизни). Очень много энергии в таком режиме тратится не на полезные действия, а на разрешение внутренних конфликтов — как в анекдоте про магнолию. Человек перестает себе доверять, потому что считает свои внутренние порывы «неправильными», но избавиться от этих порывов не может.

В-третьих, люди часто не понимают, что не все, что расстраивает ближних, по умолчанию делает их виноватыми. И наоборот, многие готовы переложить ответственность за любые свои неприятные ощущения на окружающих. Если мне обидно — значит, ты меня обидел, если я не чувствую себя достаточно любимым — значит, ты недостаточно меня любишь (или вообще не способен любить), и так далее. Если докрутить от частных отношений до мировой справедливости, можно начать испытывать чувство вины вообще за то, что тебе хорошо, пока дети в Африке голодают.

И наконец, чрезмерное чувство вины начинает искажать поведение окружающих. Тут могут быть разные варианты: совестливый индивид может принять весь удар на себя и необоснованно снимать ответственность с других (этим охотно пользуются манипуляторы, но и обычный человек в какой-то момент может привыкнуть «переводить стрелки» на вечно виноватого), а может передать свое чувство вины кому-то по цепочке («Почему я из-за этого столько мучаюсь, а он нет. Так нечестно!»). В любом случае это распространяет неправильные представления об ответственности.

Что делать

Большие проблемы с чувством вины требуют глубокой проработки с учетом индивидуальности человека, часто тут требуется психотерапия. Но все-таки можно перечислить несколько универсальных вопросов, которые стоит регулярно задавать себе, если эта эмоция выходит из берегов.

  • Я виноват в том, что делаю, или в том, что я думаю/чувствую? Если второе, то могу ли я на сто процентов это контролировать? (Правильный ответ, как вы уже знаете, — «нет».)
  • Насколько мое чувство вины пропорционально проступку и где лежат границы моей ответственности? Например, люди с синдромом спасателя могут чувствовать себя виноватыми за то, что не сделали кого-то счастливым. Но, как было метко сказано в фильме «Покровские ворота», осчастливить человека против его желания нельзя. Можно изменить к лучшему только ту часть его жизни, на которую вы реально можете влиять (например, обеспечить теплые и поддерживающие отношения). Кроме того, в жизни, как в самолете, продуктивнее всего руководствоваться правилом «сначала надень маску на себя» — не стоит обеспечивать ближнему комфорт ценой своих мучений.
  • Что я могу сделать? Как мы уже говорили, чувство вины функционально, его смысл в том, чтобы менять поведение на пользу самому человеку, а не в том, чтобы его просто наказывать. Если вы чувствуете себя виноватым за то, чего не можете изменить, это никак не улучшит мир, но зато отвлечет ваше внимание от более полезных дел. А вот если можно что-то исправить, стоит этим заняться.
  • Что это говорит обо мне? Люди, склонные к перфекционизму и самобичеванию, позволяют любой ошибке ронять свою самооценку. Поэтому важно помнить, что оступиться может каждый. Зато не каждый готов признать неправоту, сделать выводы на будущее и по возможности компенсировать причиненный вред — и если вы с этим справляетесь, вы уже хороший человек.