Ловец слов
В 1879 году Лондонское филологическое общество, двадцать лет не знавшее, как подступиться к составлению всеобъемлющего словаря английского языка, от отчаяния подписало контракт с Джеймсом Мюрреем, который бросил школу в четырнадцать лет, но зато умел танцевать шотландский клогданс и выговаривать раскатистое «р». На самом деле, Мюррей был выдающимся автодидактом (то есть самоучкой, как он объясняет на всякий случай оксфордским филологам), знавшим несколько десятков живых и мертвых языков, а также автором работ по компаративной лингвистике. Впрочем, даже для него задача была практически невыполнимой: нужно было не только собрать и расставить по алфавиту все слова английского языка, но и проследить, как менялось их значение на протяжении столетий, проиллюстрировав это примерами из каждого века. Поэтому Мюррей предложил англичанам навалиться на создание словаря всем миром и присылать ему по почте цитаты из книг и газет. Одним из его главных корреспондентов стал доктор Уильям Честер Майнор из психиатрической лечебницы, который начал заваливать составителей лексикона письмами как раз в тот момент, когда, в отсутствие оцифрованных библиотек и комбинации клавиш Ctrl+F на пишущих машинках, все уже разуверились в своей способности найти для каждого значения подходящий пример.
Джеймс Мюррей долго считал своего добровольного и почти гениального помощника штатным врачом больницы, пока однажды не заехал к нему в гости и не обнаружил, что Майнор — не доктор, а пациент, несколько лет назад убивший человека в приступе паранойи. Уже будучи в клинике, Уильям спас жизнь охраннику, вспомнив свое прошлое военврача и ловко отпилив ему ногу после несчастного случая, за что получил определенные привилегии и собрал неплохую библиотеку, где и выискивал цитаты для Мюррея. Два одержимых бородача немедленно прониклись друг к другу безграничной симпатией и принялись нежно ворковать, сидя на скамеечке и напоминая не то Маркса с Энгельсом, не то Гэндальфа с Дамблдором.
Снять фильм про составление знаменитого Оксфордского словаря — примерно то же самое, что поставить пресловутый телефонный справочник: при наличии таланта задача в принципе выполнимая, но открывающая некоторый простор для жульничества. В «Игре разумов» действительно много сюжетных линий, делающих вроде бы неважным то, над чем именно работают герои — пишут ли они словарь, ищут ли флогистон или изобретают гиперболоид. Это и отношения сумасшедшего хирурга со вдовой убитого им человека, и козни завистников, и муки несчастного безумца, мечтающего не о прощении, но о воздаянии, отчего картина приобретает явственный религиозный оттенок — герои постоянно вспоминают мильтоновский «Потерянный рай», а сцена варварского лечения Майнора вообще напоминает какую-то чудовищную версию «Снятия с креста» или «Положения во гроб», от которой у иного кроме веры пропадет аппетит и ночной сон.
Однако «Игра разумов» действительно оказывается фильмом о словах, где детектив, ищущий систему в первозданном хаосе, идет по их следу вместе со своим помощником, отставным армейским хирургом. Уже в самом начале, в кажущейся вроде бы необязательной сцене, один из учеников Мюррея в матче по хоккею на траве сначала забивает гол после разговора с учителем, нашедшим для него правильные слова (“I had a word with him”, — сообщает Мюррей жене), а потом сразу же зарабатывает удаление за оскорбление соперника — судья не оценил изобретательной замены прилагательного bloody литературным ensanguined. И дальше, на протяжении всего фильма, слова остаются главными героями этой истории: они могут ранить и исцелить, пробудить любовь и ввергнуть в новую пучину безумия. Финальный поворот истории тоже связан с несколькими словами, которые были напечатаны на первой странице словаря и сыграли решающую роль в судьбе всего предприятия. Даже главный кошмар Майнора — про буквы: ему повсюду чудится один из дезертиров, которых ему пришлось клеймить во время Гражданской войны, выжигая литеру D на их лицах.
Слово, бывшее в начале всего, остается краеугольным камнем и вообще главным строительным материалом этого мира, отчего задача, которая стоит перед Мюрреем и Майнором, напоминает своей дерзостью возведение Вавилонской башни. Оксфордский словарь неслучайно сравнивают в одной из сцен с Библией — его авторы словно бросают вызов богу, разбирая его творение на составные части, чтобы снова их собрать и систематизировать. И, возможно, именно это в определенный момент приводит обоих бородатых друзей к катастрофе — каждого, впрочем, к своей.
Собственно говоря, и съемки «Игр разумов» превратились в катастрофу для их создателей — Мела Гибсона, продюсера и исполнителя роли Мюррея, и Фархада Сафинии, который вместе с ним писал сценарий «Апокалипсиса», а на этом проекте стал режиссером. Гибсон еще двадцать лет назад задумал экранизировать роман Саймона Винчестера, изданный в США под названием «Профессор и безумец» (фильм, кстати, в оригинале так и называется — The Professor and the Madman, и словесная эквилибристика наших прокатчиков, как всегда, некстати). Сыграть бородатого профессора и пощеголять шотландским прононсом он, кажется, хотел с самого начала, а вот в числе претендентов на роль безумца за это время успели побывать и Дастин «Человек дождя» Хоффман, и Робин «Король-рыбак» Уильямс, пока выбор не пал на Шона Пенна, когда-то сыгравшего нежнейшего из умалишенных в картине «Она прекрасна» — лучшем на свете фильме про любовь. Однако после начала съемок дела пошли совсем нехорошо: это были, конечно, не эпические мытарства Терри Гиллиама с «Человеком, который убил Дон Кихота», но все тоже закончилось скандалами и судебными тяжбами. В итоге финальную версию «Игр разумов» монтировал непонятно кто, а режиссером картины теперь значится загадочный П.Б. Шемран — похоже, новая инкарнация Алана Смити, чье имя обычно стоит в титрах в подобных случаях.
Как следствие, из истории пропали довольно важные, кажется, эпизоды (судя по тому варианту сценария, который выложил в сеть Фархад Сафиния), что не пошло на пользу и без того небезупречной картине. «Игры разумов» действительно есть за что ругать, но, честное слово, совершенно не хочется. Да, этот фильм временами простоват и даже инфантилен, но как еще показать детский восторг людей, которые заново собирают и описывают вселенную, сотканную из слов, — людей, похожих на Адама в райском саду? Да, сделанный с явным расчетом на «Оскар», он порой излишне слезлив и манипулятивен, но разве можно думать об этом, глядя, как Натали Дормер (Маргери Тирелл из «Игры престолов») открывает для себя мир слов и, вместе с ним, любовь? Да, лохматый и рычащий Шон Пенн иногда слегка переигрывает, но кто лучше него мог показать ужас и тоску человека, запертого в клетке безумия и готового разрезать себя на кусочки, чтобы просунуть их сквозь прутья наружу, туда, где свет и покой? Кажется, что во всем многотомном Оксфордском словаре просто нет подходящих слов, чтобы описать этот фильм — наивный и умный, жестокий и сентиментальный, сказочный и какой-то очень правдивый. Просто нет слов.
Фильм можно будет посмотреть в кино с 25 апреля. Основано на реальных событиях.