Андрей Шаров: Здесь и там. В гостях у Ричарда Баха

Хочу признаться сразу: это путешествие с самого начала было похоже на сказочный сон. Так оно началось и так же закончилось. Все эти перелеты, полеты, паромы, удивительной красоты острова, девственные нетронутые леса, ночевка в огромном пустом доме среди вековых сосен, невероятные люди из самой глубинки, затерявшейся между Канадой и Америкой, приземление на воду (первый раз в жизни!), но самое главное, две встречи с писателем Ричардом Бахом – все спрессовалось в одни сутки. Что это было, если не сон?

Сиэтл

Все началось отсюда. Вернее, все началось еще в лондонском аэропорту, где я удивительным образом встретил старинного друга юности Илью, который тоже этим рейсом летел в Сиэтл. Выяснилось, что Илья поджидает нашего общего приятеля, профессионального путешественника Геннадия Иозефавичуса, который возвращался с Аляски. Я же ждал своего друга Василия Клюкина, архитектора и одного из самых успешных бизнесменов России, благодаря которому поездка в гости к Ричарду Баху и состоялась. Оказалось, что самым удивительным образом Василий и Геннадий летят одним рейсом из Лос-Анджелеса. Чуть позже к нам присо­единилась еще подруга Ричарда Сабрина. Вот в такой теп­лой компании мы скоротали потрясающий вечер, а наутро разъехались: мои друзья отправились от Сиэтла на юг, а я, Василий и Сабрина – на север. Сначала ехали на машине, потом плыли на пароме.

Оркас

Ощущение сказки усилилось еще от того, что стояла великолепная погода, о которой можно только мечтать. Совершенно синее небо, абсолютно зеленая вода, белый паром, а кругом, сколько хватало обзора, острова, острова, острова… Когда мы прибыли к нашему конечному пункту, острову Оркас, было чувство полной ирреальности происходящего. Вроде бы все напоминало среднюю полосу России, но только березы казались совсем не березами, а какими-то белыми исполинами, а сосны вовсе и не сосны, а какие-то идеально прямые колонны из розового туфа. От всего исходило ощущение полного покоя, и вокруг были люди невероятного достоинства, благородства и радушия. Наскоро выпив по кружке холодного душистого пива, мы сели в машину и закружили по серпантину дороги, поднимаясь все выше и выше в гору. Еще когда мы плыли на пароме, Сабрина несколько раз с кем-то созванивалась и выглядела немного озабоченной. Когда мы уже подплывали к острову, она призналась, что у нее до сих пор нет подтверждения, что Ричард Бах нас примет. Он давно уже живет отшельником, почти ни с кем не общается и видеть особо никого не хочет. Его социофобия только усугубилась после авиакатастрофы, которую он перенес в семьдесят шесть лет, то есть два года назад. Сейчас, как объяснила Сабрина, он снова полон сил, работает, но общаться с людьми практически перестал. И еще, Ричард невероятно зависит от своих настроений, которые невозможно предугадать. Конечно, это была авантюра – пуститься в такое дальнее путешествие, до конца не будучи уверенным, состоится эта встреча или нет. Но когда мы прибыли на остров, Сабрина просияла, сообщив нам, что все прекрасно, Ричард в хорошем расположении духа и нас ждет.

Бах оказался высоким, еще полным сил мужчиной, с большими сильными руками, с брутальной седой щетиной и очень открытым обветренным лицом, изборожденным морщинами, способными многое рассказать о том, что этот человек видел и пережил. Он пригласил нас войти и первое время был предельно вежлив, но сдержан. Когда мы прошли сквозь дом и вышли на террасу с другой стороны, которая находилась на самом склоне горы, взору открылась картина величественной красоты. За чередой раскинувшихся островов, уходящих в дымку, еле угадывались огромные горы. Ричард указал в ту сторону и сказал, что там уже Канада. Трудно описать красоту пейзажа, не зря говорится, что лучше один раз это увидеть, чем сто раз рассказать. Но поверьте мне, что, даже если бы встреча не состоялась, я бы ни секунды не жалел об этом, увидев такое место. Чем дольше я разглядывал вид, открывавшийся во все стороны, тем чаще ловил себя на мысли: а земной ли это пейзаж? Нахожусь ли я действительно на Земле? Мы уютно устроились на террасе, пили воду со льдом из больших пивных кружек и говорили, говорили. Сабрина куда-то исчезла, видимо, посчитав, что в мужской компании нам будет комфортнее. Над нами, да и вообще повсюду, постоянно летали разного вида небольшие самолеты и гидропланы. Они, как стрекозы, буквально кишели над поверхностью проливов, перелетая с острова на остров. Во время разговора я заметил, что Бах нет-нет, да и провожал какой-нибудь самолет долгим взглядом, в котором ясно читались и любопытство, и грусть.

После примерно часовой беседы Ричард вежливо сказал нам, что немного устал и хотел бы отдохнуть. Мы поблагодарили его, опять вернулись через дом к нашей машине, где ждала Сабрина, и уехали.

На высоте

Мы спустились по горе, и Сабрина показала нам второй дом, гостевой, который был приготовлен для нас. Оказалось, что в поместье Баха есть еще два дома. И, по словам Сабрины, в одном из них несколько лет назад жили художники, приезжавшие сюда специально работать. Сейчас этот дом пустует, и она абсолютно искренне предложила: если у меня возникнет желание, я в любой момент могу при­ехать, расположиться там и писать картины. Причем, чтобы было понятно, от одного дома до другого пешком дойти не так просто. Мы ехали на машине приблизительно минут пять-десять до каждого по абсолютно дикому лесу, где не было вообще признаков присутствия человека.

Лукаво улыбнувшись, Сабрина сказала нам, что у нее есть для нас сюрприз. Им оказался небольшой, но очень уютный, как и все на этом острове, аэродром. Там нас встретил друг Ричарда, летчик, с которым они раньше вместе летали. Он подвел нас к удивительной красоты маленькому четырехкрылому красному самолетику. Солнце уже клонилось к закату, надо было поторапливаться. Поэтому, не тратя время на лишние разговоры, мы с Василием надели шлемы, после чего пилот нам очень скрупулезно показал, как забираться в самолет, куда можно наступать, а куда нет, за что нужно держаться, а за что не стоит. Оказавшись в тесной кабинке без верха, я вдруг явственно ощутил себя участником фильма «Служили два товарища». И фраза, произнесенная Роланом Быковым, – «я сказал, обои полетим» – звенела у меня в ушах. Мы оказались в тесной кабине, где еле уместились вдвоем. Пилот сидел за нами. Мы взяли довольно короткий разгон и очень быстро и плавно взлетели. В течение часа кружили над островами, несколько раз пролетали над домом Баха, разглядели его с высоты птичьего полета. Я пытался делать снимки на свой айфон, но очень боялся, что он вывалится у меня из рук. Скорость была хоть и не очень большая, но если немного вытянуть руку с зажатым телефоном, казалось, что ее сейчас просто оторвет. Сели мы не сразу, первый раз, уже почти коснувшись колесами земли, вдруг неожиданно взмыли вверх и пошли на второй круг. То, что говорил пилот, было плохо слышно из-за работающего перед нами пропеллера. Оказывается, в самый последний момент перед посадкой мы пропустили его команду. Он просил нас немного развести головы в разные стороны, потому что не видел посадочной полосы. Поэтому на второй попытке мы с Васей распались в разные стороны, чуть не по пояс высунувшись из самолета.

После полета мы сели в уютные кресла в ангаре, куда владелец на ночь загонял свой самолет. Мы очень долго беседовали с этим человеком. Он тоже был высокого роста, седой, с ярким румянцем во всю щеку. Он сразу расположил к себе, и буквально через несколько минут мы болтали с ним как старые приятели. От него исходила какая-то магия покоя, и по всему было видно, что это абсолютно счастливый человек. Уже потом, когда мы попрощались и сели в машину, Сабрина рассказала его историю. Совсем мальчишкой он попал на войну во Вьетнам, где стал офицером летчиком, и воевал три года. Он одним из первых начал сбрасывать на вьетнамские деревни страшные бомбы с напалмом. Когда война кончилась, он уволился из армии и в течение долгих десяти лет жил на грани помешательства. Почти каждую ночь просыпаясь от ночных кошмаров. И ничто, даже тяжелые психотропные средства и лечение, не помогало. Потом он познакомился с Ричардом. Они оба летчики, небо – их дом, вместе летали, и Ричард посоветовал ему переехать в эти места. И многие годы он живет на острове, катает туристов.

На эти пару часов, проведенных на аэродроме и в самолете, у меня возникло ощущение, что я погрузился в роман Ричарда Баха «Иллюзии». С одним лишь отличием: самолет главного героя «Д. Шимода» был 1922 года выпуска, а самолет, на котором мы только что летали над домом Ричарда Баха, был изготовлен в 1929 году.

Снова в гостях у Баха

После ужина в маленьком городке, куда мы днем прибыли на пароме, мы вновь поехали в гости к Ричарду. Уже было темно, дом уютно мерцал огнями, мы устроились не на террасе, а в доме. Разложив привезенные с собой заготовленные для подписи книги, мы сели за стол и проболтали часа полтора-два. Набравшись храбрости, я осторожно завел разговор о портрете, который мечтал бы написать, но Ричард сразу очень плавно стал уходить от этой темы. Тогда я решился подарить ему книгу с репродукциями моих картин, которая недавно вышла в США. Меня очень тронуло, что Ричард не формально проглядел ее, как это обычно бывает, перелистав первую пару-тройку страниц. А изучил ее от корки до корки, подолгу и внимательно задерживая взгляд на некоторых картинах. Через какое-то время я опять завел разговор о набросках, о портрете и понял, что эта тема не вызывает уже такого отторжения. Фотографироваться он не захотел, зато все привезенные книги с удовольствием подписал. И это был целый ритуал. Мне даже показалось, что ему очень приятно подписывать свои книги, вышедшие на русском языке.

Он долго расспрашивал у нас про Россию, про то, что и как у нас происходит. И вообще был удивлен, что русские о нем знают, читали его романы. Вся его огромная гостиная от пола до потолка увешана книжными полками, и, как выяснилось, большую часть книг на этих полках составляют его собственные, изданные на разных языках мира. Когда мы спросили, есть ли книги на русском языке в его собрании, он молча перевел взгляд на Сабрину, а та после минутной паузы ответила: да-да, конечно, есть. Взяла стул, полезла на полку и достала книгу. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это болгарское издание «Чайки по имени Ливингстон».

Когда мы начали интересоваться тиражами, Ричард сказал, что точных цифр он не припомнит, но знает наверняка, что только «Чайки» его издатели продали около пятидесяти миллионов экземпляров. Благодаря моему другу Василию, который как-то особенно сумел расположить к себе Баха, нам все-таки удалось уломать его на прощальный снимок. Мы встали на фоне его библиотеки: Ричард в центре, а мы с Василием по бокам. В шутку мы подняли руки, изображая крылья, а Ричард сделал вид, что держит в руках штурвал. Сабрина несколько раз щелкнула айфоном.

Единственное, что Ричард просил, чтобы этот снимок нигде не публиковался, потому что он это сделал исключительно для нас. Мы дали слово, поэтому фотография будет храниться в наших с Васей архивах.

Прощание было недолгим, но очень теплым. Он вышел проводить нас на террасу и еще долго стоял, глядя на нашу отъезжающую машину.

Ночь

Во время нашей беседы уже совсем стемнело. Те несколько минут, что мы ехали от дома Баха к нашему гостевому дому, было ощущение полной фантастики. Глядя вверх, я не очень понимал, где кончаются темные кроны деревьев, а где начинается небо, а фары выхватывали удивительные картины нереального сказочного леса. Неожиданно в свете фар на дорогу вышел молодой олень. То, что он молодой, я смог определить по его нераспустившимся рогам. Он остановился как раз посреди дороги, долго и молча на нас смотрел в упор, а потом так же совершенно неспешно исчез в темноте. Приехав в дом и выйдя на террасу, я искренне был поражен красотой открывшегося вида. Над моей головой огромная, почти полная сияющая луна. Отчасти этот пейзаж напоминал картину Куинджи «Лунная ночь на Днепре» из Третьяковской галереи. Только этот пейзаж нужно было бы уменьшить в перспективе раз в десять. Еще днем мы запаслись пивом и вкусными солеными орешками, теперь же сели в этой ночной благодати, пили пиво и вспоминали то, что с нами произошло за эти сутки. Верхушки уходящих вдаль деревьев, освещенные луной, были похожи на океанические волны, и так же как по волнам, по кронам деревьев бежала лунная дорожка. Кроме наших собственных голосов больше не было слышно ничего, и когда мы молчали, ощущение тишины было нереальным. Живут же люди среди всей этой красоты, думал я, которая является для них чем-то совершенно обыденным, так же как для нас дышать московским смогом. И, скорее всего, они ее не замечают, привыкнув точно так же, как мы привыкли к тесноте, хаосу и шуму больших городов.

Спать захотелось как-то неожиданно сразу. Как будто во мне что-то переключили. И дело тут, конечно, было не в выпитом пиве. Я еле добрел до кровати и заснул быстрее, чем голова успела коснуться подушки. Спали мы недолго, чуть больше четырех часов, но проснулись абсолютно бодрыми и свежими. Встать так рано нам нужно было потому, что был заказан гидроплан, чтобы быстро перебраться в Сиэтл. Все было точно рассчитано, двадцать минут на машине до гидроплана, сорок пять минут полета, час на переезд из одного аэропорта в другой, а дальше мы разбегались каждый на свой рейс. Василий улетал в Нью-Йорк, а я летел работать в студию в Монако. Я никогда в жизни не то что не летал, а даже не видел гидроплана вблизи. Поэтому, когда он сел на воду и аккуратно пришвартовался к своему пирсу, я был в полном восторге. Мы быстро загрузились, быстро и плавно разогнались по воде, взлетели, и все сорок пять минут до нашего приземления в Сиэтле я, не отрываясь, смотрел вниз, наблюдая потрясающие картины. Цвет воды в океане постоянно менялся, приобретая тысячи оттенков серо-зеленого, на горизонте были горы, а под нами острова. Наше путешествие подходило к концу. Сделав последний круг, почти коснувшись небоскребов Сиэтла, мы сели в небольшой залив, который с высоты казался огромной лужей в самом центре этого города.

Трудно поверить, а тем более описать и коротко рассказать о всей гамме ощущений, которая спрессовалась в эти несколько часов, но все то, что я описал, – и неожиданная встреча друзей, и ужин, и паром, и полет на открытом самолете выпуска 1929 года, и две поразительные встречи с Ричардом Бахом, и потрясающая куинджевская ночь, и острова, и Сиэтл с высоты птичьего полета – все это удивительным образом спрессовалось ровно в сутки. Уже потом, когда я летел из Сиэтла в Европу, у меня было время обо всем поразмыслить, и я в очередной раз вспомнил фразу барона Мюнхгаузена, что время Здесь и Там течет неодинаково. Здесь мгновение – Там века. И как же это точно сказано! Иногда за одни сутки можно прожить столько, что в другой жизни хватило бы на год.

Несколько вопросов Ричарду Баху

СЕсли бы у вас была возможность обратиться к человечеству с максимально коротким посланием, что это было бы за слово?

Простой вопрос. Это слово – «любовь»!

СУ вас никогда не возникало желания что-нибудь переписать, поправить или изменить в своих романах? Например, в «Иллюзиях»?

Я бы оставил текст как есть, но постарался бы переделать существующие переводы, максимально приблизившись к оригиналу. Я уверен, что когда-нибудь мы научимся писать при помощи чистой мысли, и тогда наша улыбка не будет исчезать в переводе на другой язык.

СЧто для вас счастье?

Я думаю, счастье – это осознание того, что мы никогда не умрем. Что мы способны любить и будем любимы всегда. Что наш путь простых смертных хоть и бывает невыносимо трудным, но это всегда наш собственный выбор.

СВ вашей жизни есть что-то столь же значимое, как страсть к полетам и литературе?

Сейчас я прихожу к мысли, что мне не нужно больше летать. Здесь и в других странах я видел достаточно, чтобы разум мой мог парить самостоятельно. Обмениваться идеями куда важнее, чем летать.

СВы стали писателем в этой жизни, а чем думаете заниматься в следующей? И можно ли выразить себя, не прибегая к спасительной помощи компьютера или чернильной ручки с бумагой?

Спасибо, что верите в мое бессмертие! У каждого, кто пожил здесь хотя бы какое-то время, наверняка есть что рассказать о своих приключениях и о тех уроках, которые он вынес из собственного опыта. Если бы я не мог писать, я бы нашел способ говорить с теми, кто захотел бы меня слушать. Общение – это наслаждение, от которого я никогда не мог отказаться.С