Морг.
Пока я трое суток добиралась до СПб на перекладных, родственники сделали все, что касается похорон.
Мне осталось заплатить за морг и отпевание: отвергли кремацию, перевоз тела в деревню и прочее.
Решили.
Похоронить по православному обычаю, в СПб, тем более мама очень любила этот город и почитала Ксению Петербургскую.
Святую.
Мне было страшно.
Очень.
Я приготовилась падать снова в обморок и выпила 4 таблетки валерианы форте. Огромные жёлтые таблетки. Приносящие покой и сонливость.
Мой друг Кирилл сказал : все ок. Ты сможешь.
Подумаешь, морг.
Я взяла с собой одежду для мамы: ее любимое платье в мелкую клеточку и ее любимые зимние сапоги, которые она все время чинила, ремонтировала, недавно меняла каблук и подошву. Сколько я себя помню, она всегда ходила в этих сапогах.
С детства.
Потом колготки Cos фиолетовые, платок с цветочками, ночную рубашку из монастыря и красные атласные трусы .
С лиловыми кружевами и ремешками сзади.
Других у меня просто не было.
И я решила, что мама имеет право лежать в гробу модная и красивая.
В том, что никогда не носила при жизни.
Но хотя бы в последний путь.
Имеет право.
В конце концов.
И принесла все это в морг ГБ N20.
Там меня ждал Александр.
Мужчина с глазами эсэсовца.
Но симпатичный.
Я ожила.
Вот, говорю, кружевные трусы. Может, купить у вас что-то поскромнее?
- Посмотрим, что-нибудь , может, и найдём.
- Вот сапоги. Мама их очень любила.
Но если они не налезут ….
- У нас есть белые тапочки .
Стёганые, удобные. 200 рублей.
А сапоги положим в ноги, в гроб. Раз она их так любила ….
- Отлично, - говорю. - И тапочки, и сапоги.
Все вместе.
Тут Александр заговорщицки спросил :
- А квитанция нужна?
- Нет, -отвечаю . - Зачем? Она мне?
Работник морга сразу подобрел.
- Тогда, - говорит. - Вам скидка, на полторы тысячи рублей. И за тапочки денег - не надо!
На сэкономленные деньги я купила сала и хлеба в «Белорусских продуктах».
И баварскую горчицу.
Съедено сие было немедленно.
В тот же момент..
Ибо я очень морально истощилась.
Да.
Трусы оставили как есть.
Батюшка сказал, что верующий человек не будет печься о мирском.
И я не буду.
