Куда вас сударь, к черту, занесло: «Мушкетеры» Константина Богомолова

Заранее казалось: будет очень длинно (почти пять часов, три действия!) и привычно — расчлененка текста, глум и стеб, диваны и мониторы. Кто видел хоть один из поздних спектаклей Богомолова, легко себе вообразит. И ошибется.

Во-первых, раньше бившийся с последовательной нарративностью в каждом своем спектакле (иные, вроде «Льда», и вовсе похожи на читку текста), режиссер сделал увлекательный метароман. Помню, как в тинейджерские годы я читал Дюма до утра, оторваться не мог. Это ощущение, сам удивляясь, вспомнил на спектакле, который смотрится на одном дыхании, вызывая и истерический смех, и удивление, и слезы. Разумеется, это иная увлекательность, чем в одноименном романе. Больше «Мушкетеры» напоминают галлюциногенные приключения ума, знакомые по лучшим книгам Пелевина или «Мифогенной любви каст» Ануфриева/Пепперштейна. Без влияния Сорокина, ясное дело, тоже не обошлось.

Во-вторых, наглая реактуализация классики, знакомая по «Лиру» и «Идеальному мужу» того же Богомолова, здесь почти начисто отсутствует. В этом «Мушкетеры» похожи на самый нежный и поэтичный спектакль режиссера — «Гаргантюа и Пантагрюэля», недооцененных публикой на фоне более броских постановок. Ну ясно, опять Франция, «страна любви и красоты». Глупый штамп, пусть так, но Богомолов любит глупые штампы и умеет с ними обращаться.

«Мушкетеры» — вызов на дуэль, перчатка, брошенная в харю миру патриархальных ценностей, воспетому Дюма. Недаром начинаются они с похорон отрезанного члена. Миледи здесь — восставший из мертвых и поменявший пол мушкетер Вадик, кардинал же — бесполое существо, бюрократ в костюме с галстуком и юбке (пардон, сутане), подобно вагнеровскому Альбериху, отвергший любовь ради власти. Но Атос, Портос и Арамис не лучше ничем: бывшие то ли «афганцы», то ли «чеченцы», но по любому больше братки, чем братья по оружию. Д’Артаньян, который здесь жалкий и трогательный провинциал-нацмен, Дмитрий Артанян из солнечного Краснодара, нужен им как салага-новичок — садистам-старослужащим.

Так что красивых поединков Богомолов, ненавидящий театральный «экшн», на сцене не допускает. В борьбе с патриотически-мужской романтикой он превращает стародавний сюжет в три истории невозможной любви. Стареющая королева (упоительная роль Ирины Мирошниченко) безнадежно влюбляется в Джастина Бибера (Павел Табаков) — разделяющий Анну Австрийскую и Бэкингема Ламанш Богомолов расширяет до предела, выдумывая разницу в языке, культуре, возрасте, географии. Миледи (Марина Зудина) напрасно добивается близости с высокомерным Атосом (Игорь Миркурбанов), брезгующим телом транссексуала. А наивный слабак Артанян (Евгений Перевалов) никак не может удовлетворить легкомысленную порноактрису Костю-Констанцию (Александра Ребенок), зазывающую мужчин задушевными романсами из «Иронии судьбы». Хотя готов ради нее на все, даже на путешествие по загробному миру, что твой Орфей за Эвридикой.

Лаконичное пространство, созданное сценографом Ларисой Ломакиной, то и дело выплевывает на сцену из недр какие-то сюрпризы, но инфернальные кулисы, выложенные белым кафелем, остаются скрытыми от глаз зрителя — их видят и показывают через монитор лишь камеры. «Мушкетеры» разворачиваются в приграничном пространстве Смерти — отсюда два новых персонажа драмы: гробовщик Дядюшка Мудло (Роза Хайруллина) и Ангел Смерти Карлсон (Сергей Чонишвили), вылетающий на сцену исключительно под музыку траурного марша из «Сумерек богов».

Вообще рассказывать обо всем этом можно бесконечно, как пересказывать взахлеб книгу или сериал: и грешновато множить спойлеры, и сладко. Богомолов, выпускник не только театрального вуза, но и филфака МГУ, здесь впервые не ограничился разбором чужого текста — хотя разбор есть, нетривиальный и едкий, — но написал собственный. Правда, читать его в записи или пересказе неправильно: актеры, декорация, свет, музыка — интегральные неотъемлемые части. Шутить про Верника должен только сам Верник. Но играя больше Верника, чем Арамиса, Верник играет, возможно, лучшую роль в своей жизни.

Подзаголовок «Сага. Часть I» обещает продолжение. Хочется, но боязно. Да и вряд ли получится вдохновеннее.