О ленинградских переводчиках и стихотворных книжках

(Эссе было написано к 70-летию Детгиза)

Однажды французский писатель Роже Кайуа увидел на улице нищего, который просил милостыню. На шею нищего была надета картонка с надписью: «Слепой от рождения». Роже Кайуа поинтересовался, много ли денег собирает нищий. Ответ был неутешительный.

— Разрешите написать на вашей картонке несколько слов, — предложил писатель. — Может быть, они вам помогут.

Нищий согласился, а когда через пару дней Кайуа снова его встретил, тот бросился ему на шею.

— Что вы написали? — воскликнул слепец. — Мне стали подавать намного больше, чем раньше!

— У вас было написано: «Слепой от рождения», — ответил Кайуа, — а я перевернул вашу картонку и на обороте написал: «Скоро весна, но я ее не увижу».

Эту трогательную историю очень любят рассказывать переводчики поэзии, намекая на то, что одно и то же можно высказать совершенно по-разному и что даже в весьма затруднительных обстоятельствах поэзия может творить чудеса.

Наша детская переводная поэзия — тоже в некотором роде чудо, и, хотя она уже давным-давно вошла в обиход, но ведь еще столетие назад ее практически не существовало. Мы знаем, что сам по себе литературный перевод бытовал в России с XVII века, однако детскому чтению, связанному со стиховым воспитанием, было в нем отведено весьма незначительное место.

Как и детская поэзия, стихотворные переводы для детей долгое время были крошками с барского стола литературы для взрослых.

Понадобилась социальная, эстетическая, языковая революция, переместившая перевод с маргинальных окраин литературы к ее центру. Понадобилось, увы, пришествие советской власти со всеми ее идеологическими запретами, чтобы детские (и взрослые!) поэты оказались вытесненными в перевод и привели его подспудные силы в мощное движение.

Большое внимание, которое стало уделять правительство Советской России переводной литературе, в том числе фольклору, зарубежным поэтам-классикам, но прежде всего поэтам многочисленных «народов СССР» было неслучайным: «Их имена служили своеобразной идеологической легитимацией режима, который с самого начала объявил себя наследником всей культуры человечества» 1.

Переводчики XIX века методом проб и ошибок нащупывали дорогу к тем принципам художественного перевода, которые были сформулированы только в ХХ.

Корней Чуковский одним из первых обратил внимание на главную беду переводчиков прошлого: «Начиная с двадцатых годов минувшего века, делом перевода завладели журналы, причем редакторы считали себя вправе кромсать переводы как вздумается». Журналы стали плодить «плеяду равнодушных ремесленников, которые переводили спустя рукава одинаково суконным языком (лишь бы успеть к сроку!) <…> Они-то и выработали тот серый переводческий жаргон, который был истинным проклятием нашей словесности семидесятых, восьмидесятых, девяностых годов» 2.

Как повелось, пока взрослые решали свои великие проблемы, дети пребывали в полном пренебрежении.

Им преподносился суррогат. Беспомощные адаптации. Переделки. Перелицовки. Переводы с переводов. В лучшем случае — пересказы фольклористов.

Эпос переводился прозой.

Иногда писалось и нечто поэтическое — «про» и «на» сюжеты популярных западных сказок: «Девочка со спичками» Л. Трефолева или «Песня Золушки» Г. Галиной. Редкими удачами могли стать подражания — вроде уже упоминавшегося «подражания немецкому» Б. Федорова «Завтра» («Завтра! завтра! не сегодня — / Так ленивцы говорят…»).

В идеальном случае зарубежная поэзия входила в отроческое чтение через оригинальные стихи выдающихся поэтов — такова судьба некоторых баллад В. Жуковского.

Кажется, на весь XIX век приходится чуть ли не одно детское произведение, переведенное стихами и ставшее популярным для многих поколений юных читателей, — «Степка-Растрепка» немца Генриха Гофмана. Анонимный перевод, появившийся в 1849 году, стал по-настоящему «народным», благодаря приему, узаконенному впоследствии советской игровой поэзией и школьным фольклором: не страшно, потому что смешно.

Кстати, это отмечал еще Александр Блок, обративший внимание на схожесть Степки и народного Петрушки и предположившего, что «сравнение с Петрушкой совершенно доказывает невинность всех кровопролитий, пожаров и прочих ужасов “Степки-Растрепки”» 3. Блок восхищался «Степкой», а ведь прошло три четверти века после его появления в русской детской литературе: вот завидная судьба перевода!

В конце столетия еще одну попытку популяризировать немецкие стихи предпринял Константин Льдов, переведя книжку Вильгельма Буша «Веселые рассказы про шутки и проказы»; впоследствии она издавалась и в других переводах, но потребовалось еще почти пятьдесят лет, чтобы за Буша взялся Хармс и сделал из перевода с немецкого маленький шедевр под названием «Плих и Плюх».

Для этого нужна была школа.

Школа отечественного поэтического перевода «для взрослых» идет от Н. Гумилева и М. Лозинского, для детей — от С. Маршака и К. Чуковского.

Волею судьбы и истории, образцово-показательная роль для переводчиков детских стихов была отведена английской поэзии.

Уже на исходе жизни С. Маршак, опираясь на свой богатейший переводческий опыт, сформулировал несколько принципиальных положений, относящихся к искусству поэтического перевода. Сегодня они кажутся безусловными — и столь же безусловно нарушаются. Поэтому нелишне перечесть их заново:

«Надо так глубоко чувствовать природу родного языка, чтобы не поддаться чужому, не попасть к нему в рабство. И в то же время русский перевод с французского языка должен заметно отличаться стилем и колоритом от русского перевода с английского, эстонского или китайского.

При переводе стихов надо знать, чем жертвовать, если слова чужого языка окажутся короче слов своего.

Иначе приходится сжимать и калечить фразу <…>

Нужен простор, чтобы слова не комкались, не слипались, нарушая благозвучие и здравый смысл, чтобы не терялась живая и естественная интонация и чтобы в строчках оставалось место даже для пауз, столь необходимых лирическим стихам, да и нашему дыханию.

Но дело не только в технике перевода.

Высокая традиция русского переводческого искусства всегда была чужда сухого и педантичного буквализма <…>

Ведь стихи выдающихся поэтов переводятся для того, чтобы читатели не только познакомились с приблизительным содержанием их поэзии, но и надолго по-настоящему полюбили ее.

Переведенные с английского, французского, немецкого или итальянского языка стихи должны быть настолько хороши, чтобы войти в русскую поэзию <…>

Точность получается не в результате слепого, механического воcпроизведения оригинала. Поэтическая точность дается только смелому воображению, основанному на глубоком и пристрастном знании предмета» 4.

Рядом с этими тезисами Маршака легко размещаются знаменитые «заповеди» Чуковского детским поэтам, которые читаются и как заповеди переводчикам детской поэзии. Оба классика ратуют за воссоздание на русском языке звучных, чистых, легко запоминающихся стихов, оба предпочитают буквальному переводу свободный пересказ, оба настаивают на эквивалентной замене образов, на подчинении ритмов и словесной игры задачам, свойственным оригинальной поэзии.

Английские стихи в переводах С. Маршака и К. Чуковского такая же виртуозная обработка стихотворных текстов для детей, какой подверглась зарубежная проза в «Золотом ключике», «Волшебнике Изумрудного города» или «Винни-Пухе», когда вместе с К. Коллоди, Л. Ф. Баумом и А. А. Милном авторство на равных разделяют их русские переводчики и пересказыватели А. Толстой, А. Волков и Б. Заходер.

Позднее Борис Заходер в свойственной ему иронической манере сформулировал подобное отношение к переводу:

Конечно,
Это вольный перевод!
Поэзия
В неволе не живет…

Загадку великой победы Маршака разгадал Чуковский:

«…Маршак потому-то и одержал такую блистательную победу над английским фольклором, что верным оружием в этой, казалось бы, неравной борьбе послужил ему, как это ни странно звучит, наш русский — тульский, рязанский, московский — фольклор. Сохраняя в неприкосновенности английские краски, Маршак, так сказать, проецировал в своих переводах наши русские считалки, загадки, перевертыши, потешки, дразнилки» 5.

______________

1 Эткинд Е. Русская переводная поэзия ХХ века // Мастера поэтического перевода. ХХ век. СПб., 1997 (Новая Библиотека поэта). С. 32.

2 Чуковский К. Высокое искусство. М., 1988. С. 251.

3 Блок. А. Записные книжки. М., 1965. С. 270.

4 Маршак С. Портрет или копия? (Искусство перевода) // Маршак С. Воспитание словом. М., 1964. С. 230-235.

5 Чуковский К. Маршак // Жизнь и творчество Самуила Яковлевича Маршака. Маршак и детская литература. М., 1975. С. 58.

 

Александр Гаврилов:

Выдающийся переводчик, замечательный детский поэт и неутомимый чтец стихов вслух Михаил Яснов – наследник той блаженной линии русской детской поэзии, которая (отчасти под террористическим воздействием коммунистической цензуры) формировалась в последние сто лет. В эту линию следовало бы включить и Корнея Чуковского, и Григория Кружкова, и Андрея Усачева, и Эдуарда Успенского, и Александра Тимофеевского (автора бессмертного «Пусть бегут неуклюже»), и Генриха Сапгира, и, разумеется, самого Яснова. Иные читатели ворчат, что эта книга недостаточно глубоко погружается в свои предметы: здесь немного о детях, немного о детской поэзии, россыпь очерков о детских поэтах (по большей части о друзьях автора). Но важно понимать, что рядом с книгой «Путешествие в Чудетство. Книга о детях, детской поэзии и детских поэтах» не стоит ни одна другая. Автор здесь набрасывает одновременно и свои соображения по теории детской поэзии, по ее прагматике и поэтике, и очерки ее истории. Летописец, совмещенный с теоретиком, Пимен, обнявшийся с Аристотелем — вот кто такой Михаил Яснов в этой книжке.

По-видимому, эту летучую и сложную тему – «русская детская литература 20 и начала 21 века» – не смог бы охватить таким широким почерком никто, для кого эта история не совпадает с его личной. Михаил Яснов – один из создателей, один из полноправных участников ее. И даже если читателю кажется по интонации, что Яснов пишет лишь о своих друзьях, так это вовсе не потому, что тут царствует кумовство и кампанилизм. Просто детских поэтов мало, и какими бы они ни были, все они дружат друг с другом, или, по крайней мере, все они дружат с Михаилом Ясновым. Это и понятно: такого лучезарного, так радостно глядящего на род людской и его младых отпрысков, человека, как Миша, еще поискать. Эти личные черты прекрасно отражаются и в его книге.

Другие финалисты премии: