3 июня Сталин сообщил Высшему Военному совету, что уже арестовано 300–400 человек, и заявил, что «наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем, что внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу». Он выразил недовольство отсутствием разоблачающих сигналов с мест и потребовал такие сигналы: «Если будет правда хотя бы на 5%, то и это хлеб»1. Директиву необходимо было выполнять. Маховик раскручивался стремительно, и судьи отлично понимали, что «очередь» скоро дойдет и до них. Дальнейшая военнопартийная тематическая дискуссия представляет собой вербальный гротеск.

«Алкснис (зам. Наркома обороны, член Военного Совета. – Ю. К.): Товарищи, размеры контрреволюционного военно-политического заговора в Наркомате обороны и в Красной Армии, по-моему, превзошли размеры других наркоматов, по крайней мере, по количеству ответственных людей, участвующих в этом заговоре. Тов. Сталин в своем выступлении со всей полнотой и честностью сказал о причинах и предпосылках того, как и почему могло случиться, что этот заговор не был вскрыт в зародыше, что этот заговор не был вскрыт и разоблачен политработниками и командирами-большевиками нашей Р.К.К.А. ...Если со всей прямотой говорить, то сигналы были, и довольно много было сигналов. Однако мы этим признакам, явлениям, сигналам из-за потери остроты своего политического чутья не придавали достаточного значения и не пытались раскрыть существо дела. Я... прямо заявляю, я знал, что существует группировка Тухачевского, видел это, чувствовал ее. Видел, что если эта группировка какие-нибудь организационные мероприятия проводит, если Тухачевский что-нибудь сказал, то из Белоруссии и с Украины сразу выдвигают те же самые мероприятия, и попытайся тогда противодействовать, по шее получишь... Но вот чего я не предполагал, это то, что это политическая группировка, что эта группировка имеет определенные политические цели... 

Буденный: Не политическая, а шпионская группировка. Алкснис: Да, именно шпионская»2. Единство действий военных, подчиняющихся приказам первого заместителя наркома обороны – Тухачевского, квалифицируется как «шпионская группировка». Далее в патологическом страхе быть заподозренным в близости с «врагами народа» участники трагифарса приводят доказательства «шпионской деятельности» и одновременно – дистанцированности от нее.

«Алкснис: Почему не предполагал? Не было классового чутья... Я прямо заявляю, Тухачевский пытался меня несколько раз пригласить себе на квартиру. Я не ходил... Я к этой группировке никогда не примыкал. ...Тут я не хочу сказать, что Воздушный Флот в этом отношении огражден... Пока в Воздушном Флоте мало вскрыто. 

Блюхер: Это потому, что мало копаетесь. Алкснис: Совершенно верно. Блюхер: Успокоение еще продолжается. Алкснис: Нет, успокоения нет. Я как раз заявляю, не может быть, 

чтобы в Воздушный Флот не пытались проникнуть. Не может этого быть. Я думаю, что и в Центральном аппарате, и в округах есть в В. Ф. люди, которые еще не вскрыты и которых надо будет вскрыть и взять»3. 

Уже после трагической развязки «Дела военных» в июне 1937 г. участь репрессированных военачальников постигла и многих участников этого совещания. Но это – через год-полтора, когда они стали уже отработанным материалом, Сталину более не нужным. Сценарий и методы – абсолютно те же, без малейших вариаций. Вскоре дошла очередь и до участников этого заседания – Блюхера, Алксниса и др. 

Блюхер4 был подвергнут «обработке» во внутренней тюрьме НКВД СССР. Вместе с ним в камеру был помещен арестованный начальник Управления НКВД по Свердловской области Дмитриев. По заданию Берии он провоцировал Блюхера, склоняя его к самооговору5. Дмитриев отрабатывал задание с недюжинным рвением, надеясь смягчить собственную участь. Разговоры в камере прослушивались. Расшифровки записей сохранились. 

«26 октября 1938 года: 

Блюхер. Физическое воздействие... Фактически все болит. Вчера я разговаривал с Берия, очевидно, дальше будет разговор с народным комиссаром. 

Агент. С Ежовым? Блюхер. Да. Ой, не могу двигаться... 

...Агент. Вопрос решен раньше. Решение было тогда, когда вас арестовали. Что было для того, чтобы вас арестовать? Большое количество показаний. Раз это было – нечего отрицать. 

Блюхер. Я же не шпионил... 

Агент. Вы не стройте из себя невиновного. Можно прийти и сказать, что я подтверждаю и заявляю, что это верно. 

Блюхер. Меня никто не вербовал. 

Агент. Как вас вербовали, вам скажут, когда завербовали, на какой почве завербовали. Вот это и есть прямая установка... 

...Блюхер. Не входил я в состав организации. Нет, я не могу сказать... 

Агент. ...Что, вам нужно обязательно пройти камеру Лефортовской тюрьмы?»6. 

Он прошел камеру Лефортовской тюрьмы. Бывший начальник санчасти Лефортовской тюрьмы НКВД ССР Розенблюм в 1956 г. сообщила в КГБ, что в конце 1938 г. она оказывала медицинскую помощь находившемуся под стражей Блюхеру. «На лице Блюхера имелись кровоподтеки, около глаза был огромный синяк». По заявлению Розенблюм, «удар по лицу был настолько сильным, что в результате этого образовалось кровоизлияние в склеру глаза и склера глаза была переполнена кровью»7. После этого на следствии Блюхер «сознался», что являлся активным участником право-троцкистской контрреволюционной организации с 1930 г., участником антисоветского военно-фашистского заговора и шпионом8. А 9 ноября 1938 г., находясь во Внутренней тюрьме НКВД СССР, умер от закупорки легочных артерий тромбом (после чего был кремирован), в связи с чем дело на него по постановлению НКВД СССР от 11 ноября 1938 г. было прекращено. Но это будет год с небольшим спустя, а пока «Дело военных» 1937 г. близилось к развязке. 4 июня 1937 г. Ворошилов в присутствии Сталина занялся самобичеванием: «...Самое скверное, самое тяжелое из всего того, что здесь имеет место, это то, что мы сами, в первую очередь я, расставляли этих людей, сами назначали, сами перемещали. Я лично объяснял себе весь этот процесс формирования подлых преступных элементов, бывших в составе начальствующего состава произошел потому, что мы, будучи не только ослепленными успехами, не только людьми, у которых постепенно изо дня в день притуплялось политическое чутье... забыли работу над собой и над подчиненными нам людьми, как коммунисты»9. 

Сталин давал практические рекомендации по стратегии подготовки общественного мнения и по тестированию военной вертикали. «Я... собрал бы высший состав и им подробно доложил. А потом тоже я, в моем присутствии, собрал бы командный состав пониже... чтобы они поняли, что враг затесался в нашу армию, он хотел подорвать нашу мощь, что это наемные люди наших врагов японцев и немцев. Мы очищаем нашу армию от них... Это даст возможность и изучить людей»10. 

Еще идет следствие, а в приказе наркома обороны от 7 июня уже звучит приговор – он уже существует, но пока не объявлен. В день окончания следствия по делу о военном заговоре – 9 июня 1937 г. Генеральный прокурор Вышинский два раза был принят Сталиным. Вторая беседа, состоявшаяся в 22 часа 45 минут, проходила в присутствии Молотова и Ежова11. В тот же день Вышинский подписал обвинительное заключение по делу. 

10 июня 1937 г. состоялся чрезвычайный пленум Верховного суда СССР, заслушавший сообщение Вышинского о деле по обвинению Тухачевского и других. Пленум постановил для его рассмотрения образовать Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР. В его состав были введены председатель Военной коллегии Верховного суда СССР В. В. Ульрих, заместитель наркома обороны Я. И. Алкснис, командующий Дальневосточной армией В. К. Блюхер, командующий Московским военным округом С. М. Буденный, начальник Генштаба РККА Б. М. Шапошников, командующий Белорусским военным округом И. П. Белов, командующий Ленинградским военным округом П. Е. Дыбенко и командующий Северо-Кавказским военным округом Н. Д. Каширин. Инициатива создания специального военного суда для рассмотрения «Дела военных» и привлечения в состав суда известных военных руководителей принадлежала Сталину. Выбор был не случаен, все они были протестированы Сталиным на «верность» – как участники Военного совета.

Едва только ослабевало давление со стороны следователей, обвиняемые все же пытались говорить правду, а не выбитый на допросах текст. Иногда обвинители оказывались неготовыми к импровизациям. Одним из редких документов, свидетельствующих о наличии таких сбоев, является протокол заседания Специального судебного присутствия, рассматривавшего «Дело военных». 

«Подсудимый Тухачевский: Со времени гражданской войны я считал своим долгом работать на пользу советского государства, был верным членом партии, но у меня были определенные, я бы не сказал политические колебания, а колебания личного, персонального порядка, связанные с моим служебным положением... Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА... отстаивал максимальное капиталовложение в дело военной промышленности и т. д. Так что я на правых позициях не стоял. И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию, развитие ее частей... 

Председатель: Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года? А ваша шпионская деятельность – ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше. 

Подсудимый Тухачевский: Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской. Я сообщил фон Цюллеру данные... о дислокации войск в пограничных округах... Книжку – дислокацию войск за границей можно купить в магазине... 

Председатель: Я хочу выяснить все о Вашей антисоветской контрреволюционной деятельности. Еще в 1925 г. Вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской и германской разведок. Ведь Вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки. 

Обвиняемый Тухачевский: ...Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения. У нас был один общий противник – Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамом. С генералом Адамом мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоминался опыт 1920 года, говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши... 

Председательствующий товарищ Ульрих: Ваше заявление о том, что у Вас был один противник – Польша, опровергается Вашим же заявлением о том, что Вы одновременно были связаны с германскими офицерами и с польским офицером-шпионом Домбалем. 

Подсудимый Тухачевский: Я не знал, что Домбаль – польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК Польской компартии. О шпионской деятельности я не знал...»12

Еще один документ, свидетельствующий о попытках обвиняемых не подыгрывать следствию, – допрос бывшего советского военного атташе в Лондоне В. К. Путны. «В период пребывания Тухачевского в Лондоне и на обратном пути в СССР Тухачевский имел со мной ряд бесед, в которых сообщил, что теперь после прихода к власти Гитлера... военное положение СССР на западном театре резко ухудшилось, и СССР может быть разгромлен... Тухачевский в беседах развивал вопросы соотношения сил, особенностей театра военных действий, значение отдельных оперативных направлений и роль различных родов войск (конница, авиация, мото-мехсилы и т. д.) в войне. Он доказывал, что обстановка на случай войны изменилась по сравнению с 1927–1931 гг... что против СССР будут действовать... резко повысившиеся и продолжающие прогрессировать мобилизационные способности Германии (в прошлом резко отстававшей в этом деле в связи с версальскими соглашениями). Он допускал, как вполне реальную, мысль, что Франция, в случае вооруженного выступления коалиции европейских держав против СССР не выполнит своих обязательств перед последним и СССР, в лучшем случае имея действующего союзника в лице Чехословакии, вынужден будет принять на себя удар»13.

______________

1 Дело о так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии. С. 54. 

2 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 165. Д. 60. ЦК ВКП(б). Совещания Военного Совета с командирами и политработниками 1–4 июня 1937 года. Л. 1–3. 

3 Там же. Л. 3–6. 

4 «Блюхер Василий Константинович... Арестован НКВД СССР 19 октября 1938 г. по обвинению в участии в антисоветской организации правых и военного заговора (ст. ст. 58–1 “б”, 58–11 УК РСФСР). В постановление от 11 ноября 1938 г. в частности указано следующее: “Показаниями допрошенных по настоящему следственному делу свидетелей [...] Блюхер В. К. изобличен как японский и немецкий шпион, участник право-троцкистской контрреволюционной организации и один из руководителей антисоветского военно-фашистского заговора”». ЦА ФСБ РФ АСД. No Р-23800 на Блюхера В. К. 

5 Справка о проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям, в измене Родине, терроре и военном заговоре // Военно-исторический журнал. 1993. No 2. С. 74. 

6 Справка о проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям, в измене Родине, терроре и военном заговоре. С. 74. 

7 Там же. 

8 ЦА ФСБ РФ АСД. No Р-23800 на Блюхера В. К. 

9 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 165. Д. 61. ЦК ВКП(б). Совещания Военного Совета с командирами и политработниками 1–4 июня 1937 года. Л. 114–115. 

10 Там же. 

11 Дело о так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии // Известия ЦК КПСС. 1989. No 4. С. 55. 

12 ЦА ФСБ РФ АСД. No Р-9000 на Тухачевского М. Н. и др. Т. 17. Л. 42–45.

13 ЦА ФСБ РФ АСД. No Р-9000 на Тухачевского М. Н. и др. Т. «Судебное производство». Протокол допроса Путны В. К. от 2 июня 1937 года. Л. 205–206.

 

Александр Гаврилов:

Книга Юлии Кантор – одна из тех неудобных и неприятных книжек, которые напоминают сегодняшнему российскому читателю, что история не так пластична, как хотелось бы. Проигравшая в Первой мировой войне Германия была лишена права иметь свои собственные производства и полигоны, готовящие химические войска и авиацию. И то, и другое Германия смогла найти в СССР. Этот ее верный сотрудник и союзник не только оборудовал и снарядил отравляющими веществами химические войска фашистской Германии для войн Второй мировой, но и вступил во Вторую мировую войну в сентябре 1939 года вместе с Германией, разделив «завалявшуюся» Польшу. Потом было чудовищное предательство Сталина Гитлером, потом Советский Союз проклял своего союзника и вступил в коалицию с былыми врагами. Это уже потом Советскому Союзу пришлось сочинить себе Великую Отечественную войну, продолжавшуюся всего с 1941 по 1945, совершенно отдельную от Второй мировой, которая началась существенно раньше, а кончилась существенно позже. Книга Юлии Кантор – большое архивное исследование, вводящее большое количество материалов как из хорошо известных, так и из малых архивных собраний. Буква за буквой, страничка за страничкой, газетная вырезка за газетной вырезкой, Юлия Кантор описывает ту историю, которую СССР и Германия пытались построить совместно в 20-30х годах. Эта книга ничуть не компрометирует советского военного подвига, понесенных советским народом жертв и тягот во времена Второй мировой войны. Она всего лишь заставляет нас помнить о том, как переменчиво наше прошлое, какими неприятными складками оно изобилует. Это специфика не только российского прошлого. Однако помнить эти уроки, знать об ошибках и стараться не повторять их, а делать какие-нибудь другие, – вот то единственное лекарство, которое историки могут прописать каждому национальному самосознанию.

Другие финалисты премии: