Женщина вошла в кабинет одна, рассказывает про дочерей:

— Они у меня двойняшки — Света и Люба. Похожи между собой даже меньше, чем просто сестры. Фигуры разные, черты лица, характеры — всё. Света первая родилась и как-то с самого начала была крупнее, бойчее, здоровее в конце концов. Любочка в первые три года много болела, плохо ела, плохо набирала вес и буквально все инфекции на себя цепляла.

Свету всегда замечали: она заводила, голос у нее громкий, командный, игры всякие она чуть ли не в яслях уже организовывала, а уж в садике и подавно — мне воспитательница прямо говорила: вокруг ваших девочек просто все вращается, а Светланка у нас — главный командир.

Если Любу кто-то обижал, Света за нее всегда заступалась.

— А Люба за Свету? — спросила я.

— Ну, за нее и не приходилось. Уж что-что, а постоять за себя Света в детстве умела. Мальчишки в детсадовской группе ее просто боялись, хотя все хотели с ней дружить.

После сада мы их в гимназию отдали. Ну, а с увлечениями с самого начала было ясно, что тут ничего общего. Люба стала рисовать, а Света — заниматься спортом. Это казалось естественным.

— Какие у них были отношения?

— В детстве — хорошие. Они и между собой вполне ладили, и с другими детьми постоянно играли. Причем Любины подружки часто и со Светой дружили, и даже позволяли ей что-то придумывать и командовать, а вот мальчики, с которыми Света играла, Любу больше терпели: она была боязливая, шалить не любила, лезть куда-то тоже — тихая, в общем. Но Света, как я уже говорила, сестру обижать никому не позволяла.

Слушая, я построила несколько гипотез того, что же произошло в семье теперь, когда обе девочки стали подростками: обе влюбились в одного мальчика и переругались между собой? Любе надоело быть на вторых ролях и она устроила крупной и шумной сестре какую-нибудь тихую, но огромную гадость? Кто-то из девочек оказался в чем-то реально талантлив и этот факт нарушил давно установившееся семейное равновесие?

— Так что же у вас случилось?

— Света ударила Любу по лицу. Разбила ей нос, губу…

— Ничего себе! В чем причина?

— Мы не знаем, в том-то и дело. Ни одна, ни другая ничего толком не объясняют. Света: «Она меня достала!» Люба: «Ну да, Свете сейчас тяжело, у нее трудный период, а я просто подвернулась…»

«Что за период?» — подумала я, но спросить не успела, потому что женщина продолжила свой рассказ.

— Но это еще не все. Света требует, чтобы мы перевели ее из гимназии в спецшколу со спортивным уклоном. Но это полностью меняет ее образовательный маршрут, потому что в той школе, конечно, очень слабое основное образование.

— Может быть, она решила посвятить себя спорту? Это у нее получается?

— Света сказала: мне в команде рекомендовали идти в спортшколу. Но это, как выяснилось, была прямая ложь. Тренер ничего такого никогда ей не говорил, а нам с отцом сказал: она идет неплохо, занимается честно и упорно, но никакого особого будущего в спорте я для нее не вижу. Думаю, что еще год-два максимум — и все закончится, бросать гимназию, если она там справляется с программой, не вижу никаких оснований. Мы, конечно, очень расстроились: Света и так с пятого класса учится существенно хуже Любы (до недавнего времени Люба ей помогала с уроками), а в этой спортшколе она совсем отстанет и деградирует…

— А до пятого класса она как училась?

— До пятого класса они обе учились почти одинаково. Но Люба всегда была прилежней, у нее были чище тетрадки, аккуратней выполнены творческие задания.

— Вы рассказали Свете о разговоре с тренером?

— Ну разумеется! Но она уперлась и продолжает настаивать. А два дня назад нам сказала: если так, то я вообще жить не хочу! Представляете, как мы испугались?

— Представляю. Но теперь я хотела бы увидеть девочек и поговорить с ними.

— Конечно. Они в коридоре сидят.

Прежде чем я успела еще что-нибудь спросить или сказать, девочки уже были у меня в кабинете и один вопрос: «Что за трудный период у Светы?» — снялся сам собой.

Люба оказалась хрупким большеглазым созданием с рассыпанными по плечам золотистыми волосами. Света имела мужиковатый вид, короткую стрижку ежиком, нос-картошку и прыщи.

— Света, каким видом спорта ты занимаешься? — спросила я.

— Женский футбол. Я — вратарь.

— Ты хороший вратарь?

— Ничего. Но бывают и лучше.

— Люба, что ты любишь рисовать?

— Аниме и других мультяшек. И еще животных, но они у меня пока плохо получаются.

Вопрос по поводу сложившейся ситуации у меня, собственно, оставался только один: «Сознательно или бессознательно?» Но задавать его напрямую я, разумеется, не стала. Поговорила с обеими о чем-то незначительном, потом выгнала Любу в коридор. Ушла, недовольно выпятив очаровательную губку.

Оставшись одна, Света почти сразу начала плакать — некрасиво, шмыгая носом и размазывая слезы сжатым кулаком.

— Объективно с тобой все в порядке, — сказала я ей. — Но субъективно тебе, разумеется, так не кажется. Что сейчас достает больше всего? Прыщи? Сестричка? Или тяжеловата гимназическая программа?

Света говорила короткими, но внятными фразами.

— Она меня обсуждает. В интернете или так. С девчонками или даже с мальчишками из класса. Они теперь с ней хотят общаться. Она как бы хорошая. Мне в учебе помогает. Я же дура, геометрию не понимаю. Рассказывает, сочувствует или жалеет. Я читала: «Вы должны понять, Света переживает из-за своей внешности». Они меня обсуждают, как будто я предмет. Или Наташа Ростова из параграфа.

— Это компенсация за прошлое — ты понимаешь?

— Я ее не обсуждала.

— Ты много лет была круче.

— Теперь не так.

— Теперь не так.

— Что же мне делать?

— Ты все решила правильно. Взвеситься на весах бытия. Не играть в ее игру. Пусть Люба тоже реализуется самостоятельно, не за твой счет, у нее для этого все есть. За что ты ее ударила?

— У меня прыщ на носу распух. Я утром сказала: вот гадость, не хочу в школу идти. Она: «Я тебя понимаю. И ты еще очень мужественная. Если б у меня такое с лицом и вообще как у тебя было, я б вообще удавилась, наверное».

— Теперь я поговорю с Любой.

— Будете меня обсуждать?

— Не будем.

* * *

— С сестрой будешь говорить только о погоде, природе и видах на урожай. Со всеми другими — о чем захочешь, кроме сестры и ее дел. Поняла?

— Но почему? — Любина губка опять капризно изогнулась. — Она же не чужой мне человек.

— Это моя рекомендация. Ну вроде прописанных таблеток. Чтобы помочь Свете. Свете я уже сказала. Сейчас я эту же рекомендацию передам вашим родителям. Если нарушишь — значит нарочно, хочешь плохого.

— А мне разве помогать не надо? Она мне, между прочим, губу разбила.

— Тебе — не надо. Ты сейчас отлично со всем справляешься. Будешь держаться от Светы подальше — она тебя больше не тронет.

* * *

— Купите две ширмы, чтобы они могли отгораживаться и не видеть друг друга, когда им надо.

— Хорошо, купим. Но что же со школой?

— Надо переводить. Хотя, конечно, здесь дело вообще не в спорте. Свете хочется остаться одной и без помех встроиться в свой новый возраст, в новое тело, в новые социальные связи — это важная и непростая для нее задача.

— Вы думаете, Люба все-таки мстит? Мы с отцом тоже некоторое иезуитство в этой области с ее стороны замечали…

— Это не месть в прямом смысле, это, скорее, новая форма привычного использования сестриных ресурсов. Раньше она была защитой и заводилой игр, а теперь — тема для «психологических» разговоров с одноклассниками и выгодный объект для оттенения Любиной новообретенной девичьей привлекательности. И вот это последнее мы и должны у Любы отнять, потому что Свете сейчас этого просто не потянуть. Обеим придется идти дальше самим — это будет справедливо.

— Да, спасибо, на самом деле, как я теперь понимаю, мы все это и сами видели, просто, наверное, не хотели себе честно признаться и расставить все точки.

— Именно так оно обычно и бывает.

* * *

В новой школе у Светы моментально улучшилась успеваемость — вероятно, требования были ниже, — и соответственно поднялась самооценка. Ее спортивные успехи весьма скромны, но зато сейчас она встречается с шестнадцатилетним многообещающим боксером, у которого, увы, тоже прыщи. Про жизнь Любы я знаю меньше, но, кажется, у нее тоже все в целом хорошо.