Дом, в котором не хватало цветов

Предыдущие части читайте здесь: 1, 2, 3, 4

В небе кружит орел. Может, мышь высматривает. Может, поймал воздушный поток и кайфует там, в вышине. Он появляется над домом каждый день около полудня и летает круг за кругом, то увеличивая радиус полета, то сужая. Может, это и не орел вовсе, а крупная ворона, но мы с Сашкой решили, что это «наш орел».

— Сашка, наш орел опять прилетел!

Сашка возится у подножия холма: вооружилась ножиком и срезает свежую брокколи к обеду. Я никогда раньше не видела, как растет брокколи. Тем более не ела прямо с огорода. Для меня это вообще новый опыт за гранью обыденного. Сейчас декабрь, а мы можем, проголодавшись, взять с полки глубокую миску, насобирать с грядки редиски, лука, перца, брокколи, добавить помидоров и еще чего-то, похожего на кабачок, но им не являющегося, вернуться в дом, намыть, нарезать. Можно потушить, можно свежим съесть, чуть сбрызнув лимонным соком, оливковым маслом, посыпав тертым козьим сыром. Можно добавить огромных спелых авокадо, купленных у соседа, еще с веточками и листиками. Все свое. Все — результат труда, времени и сил Али. Большого, настоящего, ежедневного труда.

Мы гостим волонтерами у Али вторую неделю. Сказать, что мне не было ни капли тревожно ехать с ребенком к незнакомому человеку, пообещавшему встретить нас на безымянном перекрестке неизвестного города, значит, соврать. Те пять минут от телефонного звонка до появления Али в кафе я волновалась: «Какой он? Как мы познакомимся? Что там за дом? Что за работа?». А потом увидела, как он выходит из машины и идет к нам. Невысокий, загорелый, лет шестидесяти пяти. Али взял мою руку в свои ладони и долго смотрел в глаза, улыбаясь. От такого взгляда становится спокойно: как будто человек сразу все про тебя если и не знает, то чувствует. И можно быть самой собой — он же все видит, в масках нет смысла. А быть самой собой — большая ценность.

— Вот ты какая. Ты пишешь?

В профиле на Воркэвее нигде не указано, что я — журналист.

— Как ты догадался?

— В твоих сообщениях даже простые фразы похожи на художественный текст.

Вот же ж. Интересно, что еще я сама о себе неосознанно рассказала. Интуитивно я чувствую доверие к Али. Я привыкла верить интуиции. Она сейчас подсказывает, что все будет хорошо и волноваться не нужно. Садимся в машину. Ехать минут сорок. Сашка на заднем сиденье засыпает. Я любуюсь пейзажем за окном. За три месяца, что мы проведем в Турции, я так и не смогу налюбоваться этими горами и этим небом впрок, так, чтобы хватило надолго.

По пути Али немного рассказывает о домах, об оливковой роще, о волонтерах, которые к нему приезжают. Волонтеров насчитывается несколько сотен. Мама с ребенком гостила до нас однажды. Домов два: один старый, с птичьим двором, огородом и двумя тысячами оливковых деревьев рядом. Там обычно живут волонтеры. Сейчас это молодая пара из Голландии, ребята-автостопщики, путешествующие в Индию, и американец, интересующийся экофермами. Вокруг деревня, в соседних домах живут наемные рабочие Али и их семьи. Второй дом только-только построен. Али переехал туда пару недель назад и живет пока один, но спроектирован дом сразу с двумя гостевыми комнатами для будущих волонтеров. Этот дом стоит в стороне от деревни:

— Если ты любишь развлечения и компании, то делать там нечего. Вокруг ничего и никого, тихо, пусто и скучно.

— Скажи, мы можем остановиться во втором доме? Там, где никого нет?

Али с удивлением смотрит на меня. А я думаю, что после нескольких до предела напряженных в эмоциональном плане лет место, где ничего не происходит и нет большого количества людей, покажется мне раем.

— Конечно, можете. Ты уверена, что не хочешь посмотреть оба дома?

— Уверена.

Али не преувеличивал. Наш дом стоит на вершине холма. Его окружают горы и другие холмы. Между горами расщелина, каньон, рядом с ним водопад. Если пробежать по тропинке вниз, вверх, вниз, уткнешься в гранатовые рощи. Через пару месяцев Али засеет в низине лавандовое поле. Рядом с домом растут пушистые южные сосны и дубы. Ближайшие деревни в десяти-пятнадцати километрах отсюда. Их не видно, они в долине, спрятанные от глаз. Я просто знаю, что они есть. И в каждой маленькой деревеньке обязательно стоит мечеть. Несколько раз в день муэдзины один за другим приглашают молиться. Они начинают петь с разницей в пару минут. До нашего дома доносятся голоса, сливающиеся в стройный хор. И кажется, будто сама земля поет: горы поют, долины поют, им вторят апельсиновые и оливковые деревья, подхватывают каньон и водопад, птица, парящая надо мной, и белки, притихшие на красной крыше, поют камни, тропинки и кусты розмарина. И я вместе с ними мысленно благодарю за эту землю, за то, где я сейчас, за мир.

В первый же вечер Али сказал:

— Моя философия, мой жизненный выбор — принятие любого человека таким, какой он есть. Запомни, что я ничего не жду от тебя, ничего не требую и ничего не прошу. Все, что ты здесь видишь, все, что здесь есть, — твое. Бери, что хочешь, делай, что хочешь. Если захочешь работать, я отвезу вас в оливковую рощу, мы сейчас собираем урожай. Если захочешь отдыхать, спокойно отдыхай. Ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь, и уйти в любой момент, ничего не объясняя. Волонтеры, приезжающие сюда, мои гости. Я уважаю их выбор и их путь. Каждый здесь свободен. Вот мои единственные правила.

Я приняла эти правила. Приняла этот одинокий дом, полюбила его всем сердцем и учила дочку любить его. И первое, что захотела сделать, — вдохнуть в него жизнь. Чтобы двухэтажное здание с кроватями, столами и шкафами действительно стало домом. Когда мы познакомились, он стоял неухоженный, пыльный, холостяцкий. С неразобранными мешками и пакетами, со сваленными в углу пустыми пластиковыми бутылками и канистрами из-под масла. С выбеленными стенами и каменным полом, с маленьким домотканым половичком у нашей кровати, жаркой печкой и ведром с дровами рядом. С двумя круглыми стеклянными столами, приставленными друг к другу, и плетеными креслами, в которых можно уютно устроиться вечером с пледом и книгой. С окнами во всю стену, и в каждом видны горы. Первый раз в моей жизни они были рядом все время. Синие, коричневые, розовые, серые, голубые, зеленые, золотые, черные — каждый день разные, каждый час дня разные. Все время, что мы проводили дома, чем бы я ни занималась, я по много раз выходила на террасу посмотреть на них. Как будто все время проверяя, тут ли они.

Любить дом, значит, ухаживать за ним. Вымыть, выскоблить, начистить. Убрать лишнее и дать каждому предмету его место.

— Сашка, давай здесь приберемся? Кажется, дом будет этому рад.

— Давай, мама. Я, чур, подметаю!

А я вымою окна. Печка — сердце дома, окна — его глаза. Вымыть шесть огромных панорамных окон — занятие на несколько часов. Потихоньку работаю и краем глаза наблюдаю за дочкой. Вот она подмела, сколько хватило сил и желания, поставила веник с совочком на место. Вот сложила щепочки и поленья у печки. Подобрала бумажки с пола, выбросила, уточнив: «Мама, это органика?». Уточнение верное: у Али мусор разделяется на две простых группы, органическую и неорганическую. Органика идет под кусты розмарина, они такое любят. А неорганику можно всю складывать в обычное мусорное ведро. На этом примере мы с Сашкой много говорили об отходах, удобрениях, переработке, о том, что в мире есть целые мусорные города и горы, и о том, что есть страны, в которых почти все отходы используют заново на благо людям. И долго еще после фермы Сашка в разных домах уточняла: «Это в органику выбрасывать, или нет?».

Разобравшись с бумажками, Сашка оглядывается: что бы еще сделать?

— Сашка, как думаешь, чего дому не хватает?

Правильного ответа нет. Мне просто интересно, что она скажет.

— Цветов, мама!

— Соберешь букет? И шишек еще можно набрать, их вокруг сосен много.

— Соберу, конечно!

Сашка убегает на улицу. Возвращается за корзинкой и снова убегает. Минут через пятнадцать приходит, гордая.

— Смотри, мама!

Насобирала моя девочка! Цветов, травинок, шишек, маленьких спелых перчиков, красоты лесной и огородной. Делаем с ней маленькие букеты в гостиную на стол, раскладываем шишки вокруг свечей (их я нашла в одном из ящиков и сразу расставила по гостиной; теперь все, как должно быть, все, как в каждом нашем доме, свечи и цветы). Плетем венки и кладем их на пустые полки в волонтерских комнатах: когда приедут новые гости, почувствуют, что им здесь рады. Украшаем шишками и цветами скамеечку перед входом. Ставим еще один букет на стол на террасе.

Окна вымыты, в их чистых стеклах отражается закатное золотое солнце. В доме прибрано, старую одежду мы сложили в большой сундук: может, пригодится кому-то из волонтеров. Полотенца повесили в ванных комнатах, постельное белье разложили по полкам. Я даже попробовала затопить печь, но, увы, с первой попытки не получилось (со второй, третьей и даже с пятой тоже, получится только с шестой, но все равно увезу с собой на память на левом запястье два шрама от ожога о раскаленную стенку).

Слышим шелест шин: Али вернулся из города. Значит, сейчас начнем готовить ужин, а потом разведем костер и сядем под звездами пить домашнее вино и разговаривать. А Сашка будет бегать вокруг с фонариком и играть в театр теней.

Али заходит в дом и оглядывается. Я знаю, что он заметит каждую мелочь, каждую шишку и каждую исчезнувшую пылинку. Он долго молчит, стоя у порога. Потом подходит и обнимает меня.

— Ты сделала это место настоящим домом! Ты и твоя дочка. Спасибо вам!