О чем рассказывают обычные приемные мамы
Лева под опекой
У двухлетнего мальчика Левы каштановые волосы до плеч, у них с мамой одинаковые прически и внешне они похожи. А когда в комнату входят поздороваться два светловолосых сероглазых подростка, на Ольгу не похожих, — мальчик и девочка, я понимаю, что приемный ребенок в этой семье именно Лева.
— Лева на вас похож… — замечаю я.
— Специально под него покрасила волосы, — отвечает Ольга. — Мы его взяли под опеку, но не усыновили, у него не было статуса на усыновление, а теперь никак не доберемся до суда — так, наверное, до школы и дотянем.
Когда Ольга это говорит, Лева сидит у нее на коленях и ковыряется в коробке с печеньем.
— А вы от него не скрываете то, что он приемный?
— Опека не предполагает тайны — это первое. А во-вторых, мои старшие дети — ни разу не Штирлицы.
— Но разве вы не специально выбирали похожего на себя?
— Мы просили ребенка со светлыми волосами и серыми глазами, чтобы он был похож на старших. Нам это казалось важным. Нам показали его фотографию, но он был на ней в чепчике и с закрытыми глазами. И его нам… надо сказать…
— Впарили, — заканчиваю я за нее, потому что Ольга даже в шутку не хочет заканчивать свою мысль таким словом.
— Скоро у меня возникло ощущение: раз так получилось, значит, так и надо.
— А когда вы возитесь с Левой, все по-другому или так же, как со старшими детьми?
— У Левочки было трудное детство. До пяти месяцев он лежал в больницах — просто лежал на спине, глядя в белый потолок. Он был лишен общения, и по нему это было заметно. Он не умел сидеть на руках, носить его было невозможно — растопыривался, как палка. Я прибинтовывала его к себе. Он ни звука не издавал, даже не плакал, не гулил… — Лева, — перебивает она себя, заметив, что сын крошит на столе печенье, — ты же не будешь это есть, давай положим на место.
Лева оставляет печенье и убегает в другую комнату, но за дверью останавливается и поглядывает оттуда на Ольгу.
— То есть вам было тяжело за ним ухаживать?
— С ребенком, которого сам родил, ты понимаешь, что делаешь, удобно ему или нет. А с приемным вначале напрягает — непонятно… Ну, и со здоровьем… У него был сильный бронхит, и у меня поехала крыша — я хотела его вернуть, лишь бы он тут у меня не умер. Он каждую ночь начинал плохо дышать. У нашего подъезда постоянно стояла неотложка. Но я удачно спихнула из дома старших по разным местам, мы остались с Левой вдвоем, и он поправился.
— А старшие не обиделись?
— Сын сначала немного переживал. Дочь Ксюша вообще не хотела, чтобы мы Леву брали. Говорила: вы только его будете любить. Поорала дня два, но потом взяла малыша на руки, и все. А Илюша, который кричал «Да, да, я хочу брата!», месяца два переживал. Он вообще такой мальчик — с камушком внутри. Ходил себе, что-то думал. Но теперь они братаны.
— Вы хоть раз жалели, что взяли в семью приемного ребенка?
— Нет.
— Вы на него кричите, шлепаете?
— Сейчас у меня вообще другое отношение к детям. То, что казалось «ужас-ужас» со старшими детьми, теперь… Пока никого не убивают — да ради бога, пусть деточки развлекаются. Я прикрикиваю на детей не потому, что злюсь, а потому что надо на них прикрикнуть.
— Чувства, которые вы испытываете к своим…
— К старшим, — поправляет меня Ольга.
— К старшим и к Леве — различные?
— Я чувствую, что по-другому к нему отношусь, но мне кажется, это потому, что я сама с возрастом изменилась.
— А мне показалось, что у Левы взгляд тяжелый…
— А я что-то не замечаю… Эй, выходи, — зовет она сына, — иди посмотри на меня…
Лева подходит к ней, обнимает за колени.
— Мне больше кажется, хитрая наглая морда, — говорит она. — При первой встрече, да, у него был тяжелый взгляд. Но ведь у детей, с которыми не общаются, мимика страдает. Вначале впечатление было нехорошее… Болезненное нарушение мимики, взгляд неподвижный… А так вечную еврейскую тоску в глазах он умеет изобразить. За то, что ребенка не выбирали, Бог нас наградил. При таком неблагополучном старте он на редкость спокойный. Сейчас он молчит, потому что стесняется немножко, а так-то он гораздо веселее и болтливее.
Тема и Катя: полный комплект
Светлана с мужем и детьми живет в небольшой трехкомнатной квартире в Москве. С ними живут две престарелые собаки, большие и ласковые. В доме — тихий час. Дети спят.
Пьем со Светланой чай на кухне. Дверь наглухо закрыта.
— Почему вы усыновили детей? — спрашиваю сразу.
— Мы хотели ребенка, но естественным путем не получалось. Альтернативный путь тоже рассматривали. Сначала мы взяли мальчика. А потом девочку — чтобы был полный комплект, сын и дочь. Теме, когда мы его взяли, был год и восемь месяцев, а Кате — год и четыре.
— Они знают, что родились не у вас?
— Знают, но пока их это не очень волнует.
— Вы можете честно сказать, приходилось ли вам жалеть о том, что вы их взяли?
— Я могу честно сказать, что были моменты, когда мне вообще хотелось исчезнуть. Но это когда устаешь, тогда хочется плакать и кричать. А жалеть я никогда не жалела. Сын был проблемным мальчиком, я и не ожидала, что на меня столько свалится. Он не кушал — страдал пищевым неврозом. У него были проблемы с развитием, с речью. Мне казалось, что он у меня неправильный мальчик… А оказалось, что все проходит.
— Вы его выбирали?
— Его выбрал муж. Муж сначала говорил: «Только девочка и только до года. Никаких мальчиков». Увидел пачку фотографий на столе у работников опеки, внаглую взял и стал рассматривать. Увидел мальчика и сразу пошел знакомиться.
— Вы его попросили называть вас мамой или он сам начал?
— Ему просто сообщили: вот это — мама. Он же никого до этого мамой не называл.
Судя по всему, Светлана опытный родитель. Меня сбивает то, что она говорит очень сухо и компетентно.
— Кем вы работаете?
— Преподавателем в школе приемных детей, психологом и дефектологом.
— Если бы я говорила с вами анонимно, вы были бы со мной откровенней? Есть что-то такое, чего вы мне ни за что не скажете?
— Нет, я ничего не скрываю. Но тенденцию вы правильно уловили — не все родители готовы говорить об этом. Тема усыновления хранится в тайне. Согласно общественному мнению, приемные дети — даже не второго, а десятого сорта. Ближнее окружение знает, что дети приемные. Но дальнему стараются не сообщать. Ведь каждому не будешь говорить, какой ребенок у тебя замечательный… Воспитатели детсада и врачи часто имеют предвзятое отношение, говорят, что эти дети больные, дебилы, с дурной наследственностью.
— То есть вы мне хотите сказать, что не выясняли наследственность?
— А что мне это даст?
— Давайте честно. Если ребенок от мамы-наркоманки, у него могут быть патологии…
— В картах любой роженицы записывается, как протекала беременность, как развивался ребенок в первые месяцы жизни. Если не выявлено тяжелых заболеваний, то мне информация про маму-наркоманку ничего не дает.
— Вам было тяжело с первым ребенком?
— После Темы мне ничего не страшно. Мы познали все прелести жизни: слезы, истерики, скандалы, характер. С Катей было легче, мне казалось, она сущий ангел.
— Вы можете прикрикнуть, дать подзатыльник?
— А что, родная мама не может? Если нужно наказать, значит, нужно наказать. Очень быстро забываешь, откуда ребенок появился.
Светлана наконец вздыхает.
— Опишите ту минуту из вашей жизни с сыном, которая врезалась в память и уже часть вас.
— Был момент, когда мы познакомились. Нам его вынесли, такого полусонного. Напялили на него яркие ползунки, желтую кофту цвета «вырви глаз», розовые пинетки и… хохолок на голове у него стоял. Это было что-то… Нам это принесли и сунули в руки. И я пошла рыдать в коридор. Чего-чего, а этого я от себя не ожидала, такой сентиментальности. А Тема с папой сидел и вздыхал вот так: «аха-а». И муж сидел и тоже вздыхал: «аха-а». А я стояла в коридоре, подглядывала за ними в щелочку и рыдала… На всю жизнь эта минута врезалась.
— Вдруг появятся их биологические матери?
— Я всячески им помогу узнать, кем были их предки, если они захотят. Но я скептически отношусь к такому понятию, как голос крови. Это сказки из кино.
— Я осознаю, что не я их родила. Я к биологическим матерям своих детей отношусь так: эти женщины не вытравили плод, не сделали детей инвалидами, пришли в роддом и оставили, и за это им большое спасибо. У меня нет к ним агрессии.
— А почему вы вздыхаете?
— Потому что понимаю, почему приемные семьи сейчас на слуху. Конечно, ни одного кандидата в приемные родители нельзя полностью проверить, но в кровных семьях ситуации с насилием бывают гораздо чаще. Приемные родители в трудных ситуациях часто обращаются в органы опеки с просьбой найти психолога, но когда их не слышат, бывает, они срываются и выливают агрессию на ребенка… Тут все тонко и ломко.
— Какие родители должны брать в семью детей?
— Приемных родителей вообще нужно готовить. Приемные дети — это не картинка из ТВ, не пастораль. Нужно работать, не спать, перекраивать свои желания.
— А если взял, но ошибся, не можешь полюбить?
— Бывает и такое. Но такие ситуации чаще возникают, когда ребенок изначально не нравился, а органы опеки навязали.
Дверь открывается. Входит мальчик лет четырех, в пижаме. Бросает взгляд на меня.
— А ты куда-то собралась? — спрашивает он Светлану.
— Нет… — отвечает она.
— Почему вы не скрыли от детей то, что они приемные?
— Я не вижу повода врать своим детям. Мы ничего стыдного не сделали. Я всегда помню о том, что, когда оформляешь усыновление, об этом знают как минимум 50 человек. Лучше эта информация придет от меня, от значимого взрослого, от любимой мамы, чем кто-то чужой нашепчет.
Когда официальная часть разговора закончена и дети собираются на кухне, Светлана расслабляется и рассказывает, как она ездила за дочкой.
— Муж увидел девочку на сайте челябинских волонтеров, а он быстро все решает, позвонил туда и сказал: «Жена завтра вылетает к вам из Москвы». Прилетела, вынесли Катю. Ее нарядили в немецкое платье безумной красоты, из которого торчали тоненькие кривые ножки в эластичных колготках. У нее топорщилось ухо, и воспитатели, чтобы я этого не заметила, надели ей на голову бант на резинке. Они ей так ухо хотели прижать. Я бант сняла, а там ухо и шрам от резинки через всю голову. Воцарилось напряженное молчание. Спрашиваю: в чем дело? Говорят: боялись вы ее из-за уха не возьмете. И, в общем, такое это было зрелище — колготки, зеленые козявки в носу и ухо…
Светлана отворачивается.