Так получилось, что, похоже, именно я был последним человеком, появившимся вместе с Сергеем Петровичем Капицей в телекадре. Это случилось в мае, во время нашей беседы, предшествовавшей появлению статьи Капицы «История десяти миллиардов» в июньском номере «Сноба». Предчувствуя возможное развитие болезни Сергея Петровича, продюсер «Очевидного — невероятного» Светлана Владимировна Попова позаботилась о том, чтобы запечатлеть этот разговор на камеру. Съемка происходила в больнице, но все намеки на это обстоятельство из кадра были изъяты, а лица беседующих скрыты под таким слоем грима, что остается лишь догадываться, кто из нас живет на земле девятый десяток лет.

Так или иначе, последним его документированным собеседником почему-то оказался я, а Сергей Петрович выступил в не вполне органичной для себя роли интервьюируемого. В жизни каждого человека, в том числе и великого, всегда есть место случайным, необязательным, искажающим картину обстоятельствам. Только временная дистанция способна их стереть, оставив лишь главное — и еще, конечно, смерть.

Многие сейчас расскажут о том, как много значила фигура Сергея Петровича в истории русской науки, журналистики, телевидения, да и всего российского ХХ века, нелепого и немыслимого. Он создал «Очевидное — невероятное» — абсолютно революционный тип научно-популярного ток-шоу. Сегодня невозможно себе представить формат массового научпопа, сводящийся к степенной беседе умных людей перед телекамерой. Четвертьчасовые развеселые ролики с компьютерными спецэффектами, повествующие о живописных сценариях всемирных катастроф — такой формат популяризаторства куда понятнее нынешнему зрителю, да и то не слишком им востребован. Кто будет смотреть на говорящие головы?

И однако же смотрели, не отрываясь. Эти разговоры были одним из редких островков подлинности в мутном море советского телеэфира. В студию приходили ученые, в том числе и зарубежные, и даже гуманитарных направлений (которые в те времена еще называли не иначе как «буржуазной наукой»). Сама интонация беседы каким-то образом убеждала зрителя, что где-то далеко, среди особенных, умных и достойных людей, существует консенсус по важным вопросам, не имеющий ничего общего с привычной пропагандистской пургой. Консенсус о разных разностях — какова скорость света в вакууме, наследуются ли приобретенные признаки, эффективны ли рыночные методы экономики. Общее мнение о том, что существует и истина, а не только ложь. В СССР в 1970-е нам было важно это знать.

Не только гости студии казались нам жителями иного мира; таким казался и сам Капица. Не так много мы видели вокруг себя людей, родившихся в Кембридже, и унаследовавших традиции дореволюционной династии российской интеллигенции. Один мой приятель, направляясь на эфир в радиостудию «Маяк», однажды встретил в дверях выходившего оттуда Сергея Петровича. Собственное ошеломление он суммировал следующей фразой: «Я увидел пальто Капицы и понял, что такое "старые деньги"».

Все так, хоть дело и не в пальто, и в особенности не в деньгах. Увидев Капицу, несложно было понять или хотя бы почувствовать, что такое старое воспитание, старое достоинство, старая эрудиция, старая сдержанность, старый такт. И баланс складывается отнюдь не в пользу того же самого, но поновее. «Никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорят: старое лучше» (Лк 5:39)

Нечто в этом роде я почувствовал, в последний раз беседуя с Капицей в больничной палате, — вернее, просматривая лежавшие стопкой на его тумбочке последние номера Nature, пока он вносил правку в текст своей статьи. Мне очень хотелось сделать текст более «цепляющим» – украсить его провокационными парадоксами, яркими прибаутками, как это принято в современной журнальной кухне. Я думал, что фокус проскочит, и старик охотно примет мои вставки за свой собственный текст. Но Капица — хотя и был уже очень слаб — безошибочно нашел в тексте все «цыганочки с выходом», которые я пытался сплясать от его имени. Не пропустил ни одной. Не стараться быть интереснее, чем ты есть — это не высокие принципы журналистики, а просто правила хорошего тона, которым его учили в семье.

Ну что ж, по крайней мере это я постараюсь запомнить. Он вообще, кажется, успел нас кое-чему научить. Спасибо.