СГосподин Жижек, это даже не вопрос, а крик отчаяния: что вообще происходит? В мире и конкретно в России.

Я вам расскажу армейскую историю. Да-да, я служил, у меня даже медаль была, хотя в это трудно поверить. Итак, часть у нас была маленькая, и врач приезжал только раз в месяц. И тогда все мы, кто чувствовал себя больным, собирались на коллективный осмотр, садились на скамейку и ждали своей очереди. И вот один солдат — косовар, кажется — говорит: «Доктор, у меня болит член, но не всегда, только когда стоит». «Что ж, — говорит доктор, — пусть встанет, мастурбируй!» Вы представляете ситуацию: вот тут мы сидим, вот тут доктор внимательно смотрит, и понятно, что у парня ничего не получается — эрекции нет. А возле умывальника висели вырезки из эротических журналов — полуголые женщины, армия же. И вот врач срывает одну из этих женщин и сует под нос косовару: «Смотри, какие сиськи, какая пизда! Мастурбируй, солдат! Ты мужик или нет?» И вот это был момент карнавала по Бахтину. Смеялись мы, смеялся доктор, даже несчастный косовар засмеялся. На таких моментах фальшивой солидарности и держится армия. Военная мощь — не когда на тебя кричит офицер, а когда вы все вместе ощущаете мнимое единство. Военную мощь скрепляют непристойные ритуалы вроде этого.

СЧудесная история, но мораль неясна.

Есть неписаные законы, на которых все держится. И хотя они иногда непристойны, и хотя о них не говорят, нарушать их опасней, чем писаные, потому что они-то и есть истинная форма идентификации. В Советском Союзе были явные и тайные правила. Например, явно провозглашалась свобода прессы и бесплатная медицина, но всякий знал, какие статьи писать нельзя и сколько надо дать врачу за хорошую операцию, во всяком случае, в Словении было именно так. Что случилось потом? При Ельцине стало неясно, каким неписаным законам следовать. Власть говорит тебе что-то — и ты не знаешь, как это понимать. Ужасная ситуация! При Путине свод неписаных законов стабилизировался, не так ли?

СТрудно судить. Я невосприимчив к неписаному. Я могу лишь сказать, что при Путине начала формироваться новая идеология, а уж что это за идеология, вам, наверное, видней...

Идеология — это хомяк.

СЧто?!

Идеология в наше время все меньше симптом и все больше фетиш. Это мой любимый пример, я его часто привожу на лекциях. У моего друга умерла жена — рак груди, за три месяца сгорела, как свечка. Мы думали, что он уедет миссионером в Африку или что-то вроде — мало ли куда заводит человека травма. Но он вместо этого стал постоянно говорить о смерти жены. И мы заметили: каждый раз, когда он ее вспоминал, он играл с хомяком — любимым зверьком покойницы. Общение с хомяком позволяло ему изолировать, нейтрализовать смерть жены. Рационально он принял этот факт, но на символическом уровне — эмоционально, как говорится, — нет. И когда хомяк умер, тот парень совершил попытку самоубийства.

СИ что же?

А то, что когда я вижу брутального реалиста, который верит только в бизнес, власть и секс, я спрашиваю: эй, мужик, где твой хомяк? Хомяк — это фетиш. Маленькая ложь, которая позволяет нам ужиться с правдой. Вот это и есть минимальная функция идеологии. У Гитлера был свой хомяк. И у Сталина был. И у Путина наверняка есть. Каким бы человек ни был злодеем и убийцей, у него всегда есть хомяк — вот это мое реальное, вот тут я настоящий...

СВыходит, православие, самодержавие и народность — это наши хомяки? А на Западе они какие?

Буддизм — вот большой жирный хомяк. Все эти крупные капиталисты — Джобс, Гейтс и так далее — буддисты. Занимаются восточной медитацией и всякой такой фигней. И я не удивлен. Я ничего плохого не хочу сказать про буддизм как таковой, но он легко позволяет вам быть убийцей. Даэйсэцу Судзуки, икона хиппи и популяризатор дзен-буддизма на Западе, в тридцатые годы был сторонником японского милитаризма. Он очень интересно объяснял с позиций буддизма, как правильно убивать солдат противника. Если я тет-а-тет с врагом остаюсь материалистом, у меня проблемы. Но если я встаю на буддийскую позицию, тогда нет больше меня, нет больше убийства, а есть безумный и безотчетный танец явлений, и в этом танце его тело падает на мой нож...

СВы мрачно смотрите на вещи, не так ли?

Оптимисты говорят: мы в глубоком тоннеле, но в конце виднеется луч света. Мой ответ: а что, если это другой поезд идет навстречу? И в этой связи я вспоминаю слова Вальтера Беньямина: задача революционера — не сесть в поезд истории, а дернуть стоп-кран, пока этот поезд не попал в катастрофу. Мир, в котором мы живем, мир глобального капитализма не может продолжать существовать.

СНо вот прошел кризис 2008 года. И ничего. Где революция?

Да, все это время левые играли в Кассандру. Предрекали, что видимое процветание закончится кризисом и революцией. Но после кризиса ни одна левая сила не имела внятной позитивной программы. Я общался с людьми, участвовал в движении Occupy и всем задавал один простой психоаналитический вопрос: чего вы хотите?.. И слышал в ответ лишь абстрактно-моральные требования. Мол, жадные банкиры нас эксплуатируют... Ну и что, банкиры всегда жадные. Прав Тимоти Джемс Кларк, в наше время левые ожидают Великого Пробуждения Пролетариата, как китайский император, который ждал пробуждения своего терракотового воинства. Так вот, воинство не проснется.

СЧто же делать?

Верить в чудо. Блез Паскаль сформулировал удивительную материалистическую теорию чуда. Чудо существует не для того, чтобы неверующий уверовал. Чудо существует для тех, кто и так верит, кто готов к чудесам. Нет никакого исторического прогресса, нет исторической необходимости. Просто чудо случается — и оно случается только для нас, и не потому, что мы такие наивные, а потому, что готовы сражаться за чудеса. Пример чуда — площадь Тахрир в Египте. Все были убеждены, что тупые арабы способны только на антисемитскую, фундаменталистскую революцию. И если вы остаетесь постмодернистом и релятивистом, для вас так и есть: для вас ситуация в Египте только хуже, исламисты пришли к власти... Но для нас египетская революция — это знак из будущего. Что-то произошло, что-то, что не гарантирует перемен, но лишь манит нас их возможностью. И что будет дальше, зависит только от нас. У Паскаля был deus absconditus — упрятанный Бог, а у меня communismus absconditus.

СДа, Египет — хороший пример. А что вы скажете о протестах в России?

Что значит успех той или иной политики? Когда Тэтчер спросили, что она считает своим главным успехом, она ответила: Тони Блэра. Хотя ее партия потеряла власть, противники приняли консервативную программу. В Великобритании сейчас все тэтчеристы. Ле Пен сказала что-то похожее: мы проиграли потому, что мы выиграли. Ждет ли протест успех в том смысле, что Pussy Riot сформируют кабинет министров? Вряд ли. Но Россия может измениться, как изменился Египет: там появились профсоюзы, пресса, там изменился весь публичный дискурс... Я вспоминаю, как лет сорок назад в наш университет приехало партийное руководство. Критиковали нас за недостаток самоуправления, что мы, мол, недостаточно активны. И тогда мой друг посмотрел в глаза этой партийной шишке и спросил: вы правда хотите, чтобы мы взяли управление на себя? И в глазах того партийца была паника.

СИтак, самоуправление — хорошо. А что плохо?

Апатичный цинизм — вот мой враг. Я представляю себе ленивого, апатичного субъекта: что Путин, что Медведев, оба одинаковые, воруют наши деньги, протесты ни к чему не приведут, так к черту политику, давайте урвем свой кусок счастья. Вот это — плохо. А еще плохо — логика проигравших, которая, увы, нередко свойственна левым. Когда я был на Кубе, один человек рассказал, что в Гаване каждый день рушится по зданию, потому что у них недостаточно денег на ремонт. Что самое удивительное, человек рассказал об этом с гордостью. Потому что дома рушатся, зато они не предали идею, рушащиеся дома были знаком аутентичности. Я в ответ рассказал, что в психоанализе такая идея идентификации называется символической кастрацией, и неудивительно, что их лидера зовут Фидель Кастро...

СНо вы все равно марксист и верите в коммунизм.

Какие-то наивные американские психологи попытались вывести зависимость качества работы от материального стимулирования. Если работа тупая и неинтересная, то все понятно. Я заплачу вам тысячу долларов — вы сделаете работу хорошо. Заплачу десять тысяч — сделаете лучше. Но вот что удивительно: если работа действительно вас интересует, то деньги дают обратный эффект. Чем больше людям платили, тем хуже они работали: люди просто теряли к делу интерес. Нет, это не американское извращение, и в индийской деревне, и в африканских джунглях, везде было одинаково: больше денег — хуже результат. Что это доказывает? Абсолютно ничего. Это вовсе не значит, что люди по натуре коммунисты. Но хотя бы внушает надежду, что люди по натуре не капиталисты.С