SUMMARY:

Сейчас большие тексты не читают, а мой получился неприлично длинным (я, честно, сокращал его изо всех сил), поэтому, с вашего позволения, начну сразу с выводов, а там уж как пойдет — может, и почитаете.

Первое (вполне себе тривиальное): денег в прежнем и привычном нам понимании больше нет, нынешняя экономическая реальность поддерживается валютой под названием «доверие», но валюта эта переживает упадок, от которого уже никогда не оправится.

Второе (методологический взгляд): экономика всю историю человечества представляла собой попытку овладения будущим — через товарный контроль будущего, денежный, через «доверие», а сейчас нарождается новый способ управлять будущим — «ресурс» (определения в тексте). Без понимания того, что такое психология «будущего», изучать и оценивать современную экономику бессмысленно.

Третье (собственно, самое важно): «ресурс» (см. определение) — валюта будущего, причем куда более фактичная, нежели деньги (какими мы их некогда знали), но и куда более виртуальная, нежели загибающееся на наших глазах «доверие», в связи с чем я и пытаюсь сформулировать критерии, определяющие сущность «ресурса». К сожалению, пока именно и только это является доступным и возможным методологическим ходом.

Кризис 2008 года, нынешние события на Украине и в Фергюсоне, ИГИЛ и «китайский поворот», а также то, чему мы станем свидетелями в самом ближайшем времени, — звенья одной, хотя и крайне запутанной цепи. Но есть серьезное подозрение, что пока никто толком не понимает, насколько радикальными окажутся эти грядущие перемены. Нам просто этого не представить.

Предваряя текст, я должен, кроме прочего, извиниться перед профессионалами в области экономики и финансов за ту вольность (кто-то скажет — неаккуратность), с которой я буду пользоваться дорогими их сердцу терминами и концепциями. Какие-то ошибки и неточности неизбежны, ведь я рассуждаю как методолог, и поэтому главная моя цель — не экономический анализ, а фиксация ситуации, выявление ее структуры и оценка динамики соответствующих процессов (уверен, что сейчас именно такой анализ и представляет наибольшую ценность). Надеюсь, что все это мне зачтется, на чьи бы мозоли я, по неосторожности, ни наступил.  

Приятного чтения.

* * *

В 2008 году мировая читательская аудитория, напуганная волной наступающего кризиса, продемонстрировала ажиотажный спрос на «Капитал» Карла Маркса. Но вряд ли основателю марксизма такое внимание могло бы польстить: сама эта интенция свидетельствовала о предельной неадекватности интересантов, а иметь среди поклонников толпу восторженных идиотов — это, согласитесь, не самая завидная участь.

Искать у Маркса ответы на вопросы об упомянутом кризисе было, конечно, пустой тратой времени: и экономика, и сам мир, который Карл Генрих со всем возможным размахом и тщанием концептуализировал в знаменитых «экономических записках», давно канул в небытие. Маркс был и навсегда останется гением методологии, но его экономическая теория, и тут от всяких иллюзий следует избавиться, безнадежно устарела.

Куда точнее было бы, наверное, обратиться в 2008-м к Жану Бодрийяру (перечитать, например, его полную парадоксов книжку «К критике политической экономии знака»), а также к Фрэнсису Фукуяме времен «Доверия» и «Великого разрыва». Причем их следовало бы читать именно так — сразу обоих, в параллели. И конечно, этот коктейль, снес бы читателю голову, да и к тому же не дал бы ответы на поставленные вопросы... Но, по крайней мере, это было бы чтиво по теме.

Впрочем, сейчас уже и логика Бодрийяра — Фукуямы успела устареть. Время на наших глазах драматически сжимается: мир, где еще совсем недавно царствовали искусственные финансовые инструменты, экономика потребления знаков и прочее бла-бла-бла, стремительно превращается в тень самого себя. Кажется, что хоть какое-то теоретическое представление о грядущем должны иметь анархисты, но способность к концептуализации никогда не была их сильной стороной.

Мы стоим на рубеже очередного кризиса, возможно, несопоставимого по масштабам с предыдущими. То, что будет происходить дальше, по сути является системным «уровневым переходом»: товарно-денежный капитализм Маркса — Энгельса и наследовавший ему социально-знаковый капитализм Бодрияйра — Фукуямы радикально изменили саму структуру современного человеческого сознания, социальную организацию общества и геополитическую ситуацию, и эти изменения с неизбежностью вытолкнут нас в принципиально новую реальность. Через боль.

Так что сосредоточьтесь, запасайтесь берушами и держитесь за поручни.

Мир Карла Маркса — мир «Капитала 1.0» — умер. Категорически.

Маркс изучал и описывал мир, в котором на самом деле имело место фактическое потребление и физический товар, более-менее объективная стоимость и реальные деньги, а также осязаемая рабочая сила и, насколько это возможно, внятные экономические отношения. Не так важно, почему все это стало теперь предметом истории, которую Маркс же, по выражению Луи Альтюссера, и «изобрел», важно понять, что случилось — зафиксировать указанную смерть.

Основа основ марксисткой теории — игра «товара» и «денег», именно из этого отношения рождаются различные «стоимости» (меновая, потребительская, прибавочная и т. д.), а также понятия «труда», «рабочей силы», «средств производства» и проч. Карл Маркс видел перед собой экономическую реальность, в которой совокупному «товару» соответствовала совокупная «денежная масса» — одно непосредственным образом соотносилось с другим, и возникал тот рынок, который, как нам когда-то обещали, «должен все исправить». Грубо говоря, в этой экономической реальности, в этом полностью «вещном» мире еще существовал здравый смысл и хоть какие-то рамки — «деньги — товар», «товар — деньги». Но в середине ХХ века он начал сдавать свои позиции под натиском узаконенного обмана, когда в классический обмен включилась «фикция».   

«Эпоха потребления» — название неслучайное (а если и придумалось кем-то случайно, то крайне удачно): оно прямо указывает на степень адекватности (точнее, неадекватности) нашего с вами потребления. Последнее продиктовано ризомой вмененных нам желаний, а не фактическими потребностями человека и потому не имеет более естественных, фиксирующих его границ. Сам товар потерял прежнюю «осязаемость», им стали «знаки»: потребителю больше не так важна «физика» приобретаемого объекта, как важно то, что он значит (как, например, символ экономического статуса, той или иной групповой принадлежности, социокультурного соответствия и т. д.). Иными словами, товары больше не «товары», а представления об этих товарах, вложенные в них же. Что такое «модная» или даже просто «красивая» одежда? Нет, мы больше не платим за одежду (как Маркс с его бесконечными сюртуками), мы платим за это «модно-красивое», то есть за представление, находящееся в наших собственных головах. То есть даже в таких, очень тривиальных вещах мы платим за фантазм, в нас же, за наши же деньги, кстати сказать, и сформированный.

Но что в таких обстоятельствах происходит на более высоком уровне экономической иерархии — там, где крутятся основные деньги? Маркс понимал капитал как самовоспроизводящуюся стоимость (конкретно, как совокупность «средств производства» и «рабочей силы»). Сейчас же этой самовоспроизводящейся стоимостью обладают акции, облигации, фонды, страховки, фьючерсы, структурированные ноты, депозиты и даже, например, предметы искусства или недвижимость. Уникальность этого «капитала» заключается как раз в той бесстыдной наглядности, с которой он описывает нашу с вами «потребительскую реальность» — мы, по существу, приобретаем виртуальный товар за виртуальные (поскольку они выключены из реального оборота нашего потребления) деньги. Но даже это безобразие — ничто в сравнении с главным, может быть, сейчас «товаром» — с влиянием: экономическое, политическое, идеологическое, социальное, психологическое и проч. (все разновидности власти) влияние — самый распространенный, дорогой, ликвидный и не существующий в объективной действительности товар. Именно этим товаром, при помощи СМИ прежде всего, торгуют транснациональные корпорации, государства и межгосударственные союзы.

Специфика всего этого нынешнего «товара», относящегося, разумеется, уже к сфере «Капитала 2.0» (Маркс надевает свой сюртук в «20 аршин холста», отходит в сторону и нервно раскуривает сигару) принципиально изменяет само существо «стоимости» и «обмена» — ключевых элементов марксистской теории. Причем стоимость превращается в нечто предельно неопределимое не только по причине виртуализации фактической ценности товара (сколько, например, стоит патриотический настрой граждан или, в действительности, брендовая одежда, пошитая в Бангладеш?), но и по причине виртуализации того, что когда-то называлось деньгами. В Марксовом мире «деньги», как известно, выполняли роль «универсального эквивалента стоимости». Понятно, что с крахом феномена стоимости идея ее эквивалента уже не может быть перспективной. Но ситуация на самом деле куда сложнее.

Давайте попытаемся понять, что такое деньги, когда львиная их доля находится в безналичном обращении. По сути, происходит не движение денег, а движение информации о ситуациях (где «ситуация» — это то, что когда-то могло называться «финансовым положением» того или иного конкретного лица, включая лиц «юридических»). Нам удобнее думать, что происходит следующее: к нам на счет приходят деньги (нам перечисляют заработную плату, мы что-то продаем или берем деньги в долг: ипотека, потребительские кредиты, кредиты на производство и т. п.), а дальше мы расплачиваемся этими деньгами за товары и услуги. Но в действительности все выглядит несколько иначе: наш условный работодатель (или, например, банк) сообщает «к сведению всех заинтересованных лиц», что мы востребованы, а значит, являемся игроком на экономическом рынке, причем с каким-то условным коэффициентом успешности. Далее, уже с учетом этого коэффициента, мы имеем право претендовать на какие-то ценности, находящиеся на рынке (включая пресловутую «рабочую силу»). То есть не происходит подразумеваемого обмена товара на деньги, а лишь, по большому счету, сравнение моих коэффициентов с коэффициентами других людей: сколько они могут взять из общей копилки благ, а сколько я.

Здесь вода становится предельно мутной, поскольку указанные коэффициенты имеют свойство мультиплицироваться, причем подобно раковым клеткам (что, впрочем, совсем не удивительно, ведь мы находимся в области, где никакой физической границы, которая могла бы этот процесс ограничивать, — за исключением неких условностей, принятых в данном экономическом сообществе, — не существует). Чем лучше информация, заявляемая обо мне моим работодателем (или банком, например), тем выше дополнительный коэффициент, на который я могу рассчитывать. Постепенное улучшение моего коэффициента позволяет мне обменивать свои коэффициенты на долю участия в капитале тех или иных компаний, получать право собственности на недвижимость и т. д., и т. п., причем сделать все это множество раз (постоянно «сообщая» о том, как велик мой удельный вес на рынке и как он невероятно прирастает). Все это — в конечном счете и в свою очередь — улучшает мою позицию в общем списке людей, чьи коэффициенты считаются, а считаются они у подавляющего большинства граждан (у лучших из лучших они, как известно, и в самом деле подсчитываются — журналом Forbes, например, — и именно эти люди занимают первые строчки нашего общего рейтинга).  

Таким образом, прежняя связь между деньгами как эквивалентом стоимости и товаром как ценностью не существует более в принципе, это лишь пустынный мираж (экономисты, впрочем, придумали как и ему придать вес, через так называемые «денежные агрегаты» — М1, М2, М3, L). Все пункты Марксовой доктрины, что мы, мол, возьмем все деньги и все товары, все друг с другом соотнесем и что-то там получим, не имеют к нашей экономической реальности категорически никакого отношения. Последний раз этот фокус провернул Шарль де Голль, заставив США обменять их макулатуру на золото, после чего ФРС задраила иллюминатор на своей подводной лодке навсегда, а в 1971 году президент Никсон официально сообщил, что всплытия более не последует. То есть реальность переменилась окончательно и бесповоротно: сейчас какая-то информация обменивается на какую-то информацию, а не товар на деньги и уж тем более не товар на товар, ведь и существо последнего больше невозможно верифицировать — что там сам товар, а что технологии и «знаковость», заключенные в нем, а еще важнее, не становишься ли ты сам «товаром» (как «пользователь», «абонент», «подписчик», «зритель», «фанат», «заемщик» и т. д.) в момент покупки чего-либо (то есть не покупают ли тебя самого в тот момент, когда тебе кажется, что ты что-то приобрел). Но откуда черпается вся эта распрекрасная «информация», ведь, в конце концов, какой бы она ни была, даже ее надо откуда-то вычерпывать? В реальности виртуальностей никаких проблем с этим, по понятным причинам, нет.  

В современном мире все материальные ресурсы оценены в деньгах (коэффициенты к коэффициентам): земли, их недра, вся движимая и недвижимая собственность, вся инфраструктура (включая дороги, мосты и прочие объекты), весь транспорт (наземный, железнодорожный, воздушный и водный), все производства, включая скот, сельскохозяйственные насаждения и промысловые территории. Кроме того, измерены деньгами вода, леса, а также воздушные коридоры, радиочастоты и орбиты для спутников, не считая объектов и предметов культуры, стоимость которых несопоставима с их, грубо говоря, физической ценностью. Разумеется, все эти «товары» не могут быть одновременно выставлены на продажу (в противном случае они бы, буквально, ничего не стоили, а еще точнее, они бы имели катастрофическую отрицательную стоимость, обусловленную издержками владения — посмотрите на цены недвижимости в Детройте), однако все они, вместе с тем, существуют в упомянутых коэффициентах: наше финансовое состояние, равно как и финансовое состояние предприятий (а отчасти и государств), определяется не из этой фактической — нулевой (или даже отрицательной) — стоимости, а из ложной — «рыночной». Впрочем, Найл Фергюсон куда лучше меня иллюстрирует этот глобальный обман в своем блестящем «Восхождении денег».

Стоимость компаний и ресурсов, а также соответствующих финансовых производных (взаимно друг друга умножающих) рассчитывается, как и наши с вами индивидуальные коэффициенты, по таким же фиктивным показателям: за основу берутся математические модели и абстрактные мультипликаторы, отражающие не фактическую стоимость «бизнеса», а будущую, то есть еще не существующую стоимость — исходя из той прибыли, которая теоретически «должна возникнуть» в будущие периоды, но которая, при этой оценке, виртуально существует уже сейчас. Данные «оценки» позволяют собственникам соответствующих компаний и ресурсов весело сообщать «всем заинтересованным лицам», что их коэффициент заоблачен, а потому они готовы к следующей итерации роста, то есть к новому кредитованию. Так формируется «материальная база» для перманентной инфляции денежной массы, которая дальше с тем же успехом многократно реинвестируется в столь же фиктивные, по существу, ценности. И понятно, что эта «денежная масса» — не деньги, а информация о «ситуациях», где каждый из нас есть такая «ситуация», такой мультиплицированный коэффициент.

Наконец, сверху всей этой «денежной» пирамиды находятся государства с их центральными банками, кредитно-денежной политикой, внешними и внутренними долгами, реинвестированными «фондами» и «резервами», эмиссиями национальных валют, валютными коридорами, социальными обязательствами, ГИФами и инвестициями в инфраструктурные проекты, военными бюджетами, инфляцией и формально математически рассчитываемым ВВП, то есть представляют собой самые большие информационные пузыри, которые так же, как и мы с вами, простые граждане, находятся во взаимном сговоре. Причем именно государства и являются тем центром (центрами), который санкционирует и одновременно скрывает всеобщий самообман и гарантирует ничем не обеспеченный долг, захватывающий и мультиплицирующий будущие периоды, то есть фатально приумножающуюся инфляцию денег как таковых. В конечном итоге, хотя в обиходе мы и продолжаем пользоваться деньгами, как если бы они были таковыми, эти «деньги» из нашего обихода составляют лишь самую незначительную часть того, что считается деньгами — теми самыми играющими друг с другом в математику «коэффициентами ситуаций». В общем, все это — один большой, точнее, даже не большой... гигантский долг.

Но отставим чуть в сторону этот финансово-математический шабаш и вспомним о любимом Марксом товаре — «труде» нашем. Согласно основателю учения своего имени, труд в виде рабочей силы приобретался некогда капиталистом с тем расчетом, чтобы впоследствии получить с его помощью и присвоить себе возникшую «прибавочную стоимость». Однако же в ситуации, когда вся экономика производств определяется заемными средствами, реинвестированными в производство, а фактический доход работника — в значительной степени теми заемными средствами, которые он получил в кредитных организациях, будучи просто трудоустроенным, считать его «рабочей силой» в прежнем понимании этого слова невозможно. Даже если «прибавочная стоимость» на части каких-то производств, по бумагам, и возникает, она полностью перекрывается фиктивной денежной массой совокупного долга, циркулирующей в обороте тех же предприятий. То есть, при всем желании, здесь нет никакого выхода ни в какую соотнесенную фактичность, а значит, и границ для инфляционной экспансии.

Продолжение следует