Алюминиевая степь. Путешествие на завод

Никто не летит в Абакан — можно спать в самолете на трех креслах сразу и взбрыкивать во сне. Внизу алюминиевая степь и клочья ваты: Саяны.

Аэродром пуст, у старинного «Яка» оборван винт. Бомбилы звереют от ожидания:

— А может, такси? А может, уехать? Город, межгород, Бея, Тыштып, Аскиз?

Но я — в Саяногорск. Кругом куржак: так по-сибирски иней, изморозь. На полпути тайга редеет, переходя в степь. Белый конь вмерз в пейзаж, снежок припорошил супермаркет «Мяско», на остатках барака — вывеска: «Продовольственная программа — дело всенародное».

Тут всë в советских реликтах. Хакасию преобразили при Брежневе. Ночью как раскаленная наковальня, днем как нечто из «Звездных войн», Саяно-Шушенская ГЭС разогрела Енисей до плюс четырех — и выросли у незамерзающей реки виноградники. В декабре тут, впрочем, Сибирь из книг: бескрайне, снежно.

— Видели бы вы ее летом.

— Кого?

— Степь. Вся в машинах. Клубничку люди собирают. Дикую.

Фото: Евгений Бабушкин

Но в Хакасию меня позвала пресс-служба «Русала», настроенная показать поменьше степи и побольше алюминия.

— В девяностые на Саянском алюминиевом заводе стало трудно. Люди оборудование понесли. Но пришел Олег Дерипаска с новой концепцией развития...

— С какой?

— Забор поставил…

Трубы выстроились в ряд, как на старинных крейсерах, на горизонте возникают «Варяг» и «Аврора». Это ХАЗ — единственный алюминиевый завод, построенный после распада СССР. Рабочим платят 45 тысяч — в два раза больше, чем в среднем по республике. И поэтому каждое утро люди садятся в «мотаню» — пассажирский дизель — чтобы смотаться из ХАЗа в город, из города в ХАЗ.

— Часы снимите. Встанут. У нас тут поле. Магнитное. Телефон-слайдер? Отдайте мне. Что-то тут с ними происходит. И помните, что горячий алюминий с виду как холодный. Не трожьте.

Фото: Евгений Бабушкин

Завод прекрасен, как «Симфония Донбасса».

Все заводы прекрасны издалека. Вблизи индустриальная поэзия вырождается в производственный роман: видны мутные от плавиковой кислоты стекла и алые от усталости глаза рабочих. Производство считается экологическим, этот алюминиевый завод относительно чист, но все-таки он — завод.

Процесс прозаичен. Сырье — криолит и глинозем — подают по желобам в особые ванны, а там бьют током: выделяют металл электролизом. Плещется невидимое море алюминия. Мчится мимо велосипедист: цеха длины километровой. Стоит человек с кочергой, поварешкой и в валенках: войлок отлично защищает от расплавленного металла. Человек улыбается так широко, что зубы видно сквозь скафандр, он зачерпывает поварешкой — и металл, отпылав, застывает на полу в серебристый блин: любуйтесь, журналисты. Человек снимает шлем и оказывается начальником электролизного цеха. Глаза у него тоже алые.

— Потребление алюминия на душу населения коррелирует с уровнем жизни, алюминий — главный компонент высокотехнологичных производств… В Германии — 20 килограммов в год на человека. В СССР было 10 килограммов... В России не больше шести.

Фото: Евгений Бабушкин

Литейный цех красивей электролизного. Он геометричен. Здесь морю металла придают форму. Основная продукция завода называется «чушки малогабаритные» и «чушки Т-образные». Чушки выглядят шикарно, как платиновые слитки. Их делают полмиллиона тонн в год. Потом их отправляют, плюя на политику, по всему миру. И они возвращаются макбуками, айфонами и самолетами, на две трети состоящими из алюминия. Рядом стоят рабочие — в защитных своих костюмах одинаковые, как чушки. Презрев предупреждение, я трогаю металл и смотрю на лица.

Вот эти люди делают нашу коляску, наши игрушки, наш телефон и компьютер, детали для нашей капельницы и серебристый узорчик на нашем гробу. Вот ошалелый крановщик в стальной кабине два на два на два. Вот заика на погрузчике — отработал десять лет, хочет еще двадцать, с косноязычным пылом отрицает, что скучно жить. Вот еще пара тысяч неразговорчивых ребят, рядом с которыми невольно задумываешься о природе наемного труда и происхождении вещей.

Фото: Евгений Бабушкин

Четверть мирового алюминия — русская, весь русский алюминий — русаловский, и вот кто его производит на самом деле.

Я вспоминаю серые лица рабочих и нюхаю ладони: пахнут металлом. В кармане алюминиевый слиток — подарок компании.

Из снежной дымки вырастает алюминиевый призрак самолета.

— А может, такси? А может, уехать? Город, межгород, Бея, Тыштып, Аскиз?