Вадим Рутковский: «Что делать» в снах и наяву: могучий подход к вечному вопросу

Это точно самый волнующий, беспокойный, неравнодушный спектакль за последние много лет. Но довольно злоупотреблять эпитетами, попробую лучше объяснить, в чем дело.

Многословный роман Николая Чернышевского (написанный в тюремной камере труд, где дочь нечистых в мыслях и действиях мещан Вера Павловна Розальская покидает родительский дом ради «новых людей» — молодых, недурных собой, верящих в прогресс и разумное устройство общества, невольно становится вершиной любовного многоугольника и причиной мнимого самоубийства, коротко встречается профессиональным революционером-социалистом Рахметовым, открывает построенную на принципах коммуны швейную мастерскую и видит сны о чем-то большем) превращен в лаконичный и динамичный спектакль. Длится менее двух часов, но остается верен духу и букве романа: Могучий не избегает и жанровой составляющей текста, тех любовно-криминальных наворотов, которыми Чернышевский — сколько бы сам над ними не иронизировал — вдохновенно увлекается, и идеологии, и снов-фантасмагорий, и прямого, порой издевательского, но никогда не заискивающего диалога с читателем/зрителем. Спектакль-диспут, спектакль — вопросительный знак, исчезнувший из заголовка, сюрреалистическое видение, глобальный перформанс, демонстрирующий исполинский масштаб сцены, спектакль-игра, в которой активно задействован Автор (в искрометном исполнении не актера, но режиссера Бориса Павловича), задирающий публику в абсолютном согласии с Чернышевским.

Тот не стеснялся признаваться в том, что языком владеет так себе (и после такого нелепо звучит любая, даже вполне аргументированная критика тяжеловесного текста), нагло заявлял, что «автору не до прикрас, добрая публика, потому что он все думает о том, какой сумбур у тебя в голове, сколько лишних, лишних страданий делает каждому человеку дикая путаница твоих понятий. Мне жалко и смешно смотреть на тебя: ты так немощна и так зла от чрезмерного количества чепухи в твоей голове». Непросто проглотить такое, и, видимо, не случайно в новой России Чернышевский исключен из обязательной школьной программы. Могучий и Павлович идут дальше и вкрапляют в монологи Автора цитату из публицистического сочинения Чернышевского. Это, конечно, к тем высокопоставленным кликушам, что агрессивно требуют патриотизма и прочих скреп. Хотели классики? Нате: «Те случаи, в которых отдельная нация попирает для своей выгоды общечеловеческие интересы или отдельное сословие — интересы целой нации, всегда оказываются в результате вредными не только для стороны, интересы которой были нарушены, но и для той стороны, которая думала доставить себе выгоду их нарушением (...) Только то, что составляет натуру человека, признается в науке за истину; только то, что полезно для человека вообще, признается за истинное добро; всякое уклонение понятий известного народа или сословия от этой нормы составляет ошибку, галлюцинацию, которая может наделать много вреда другим людям, но больше всех наделает вреда тому народу, тому сословию, которое подверглось ей».

Вся история жизни Верочки в родительском доме, ее счастливое бегство от немыслимого брака с господином Сторешниковым, уложилась минут в десять: Автор с гордостью сообщает «мы — мастера резать текст», напоминая, что у Чернышевского тому же самому событию отведено больше ста страниц. Автор быстро спровадит со сцены галерею «старых людей» — Сторешникова, циничную красотку Жюли, родителей Верочки — добрейшего Павла Алексеевича (Георгий Штиль) и стальную Марью Алексеевну (Ирутэ Венгалите). Они быстро исчезнут, но оставят стойкое о себе воспоминание; и вызывающая у дочери ненависть и жалость Марья Алексеевна прежде, чем «успеть на метро», успеет произнести свой безысходный и убедительный монолог: идеалы на хлеб не намажешь, против человеческой природы не попрешь. Введет Автор и знаменитого эпизодического Рахметова, революционера, спавшего на йоговских гвоздях, — и заставит выглядеть совсем не железным, напротив, неуверенным, заикающимся человеком. В этой детали — фирменный Могучий, насмешник и ницшеанец на тонкой грани между искусством и человечностью (еще в древней латинской пословице arte et humanitate не приравненных друг к другу, но разделенных союзом «и»), мастер, спринтерски преодолевающий дистанцию между смешным и трагичным. Вот еще одна цепкая деталь: в первом эпизоде незадавшийся жених Сторешников (Антон Шварц) вырывает клочья бутафорских волос, будто герой дореволюционного водевиля. Эти фарсовые патлы обернутся уже не смешными сигаретами, что раскрошит в труху влюбленный Кирсанов (Егор Медведев) в момент объяснения с мужем Верочки Лопуховым (Дмитрий Луговкин).

Сам режиссер называет «Что делать» «самовоспроизводящимся арт-объектом», то есть изменчивым живым организмом, а не отлитым в бронзе манифестом-монументом. Но выглядит спектакль монументально. Могучий перестроил зал: зрители сидят в амфитеатре, поднимающемся от авансцены к третьему ярусу; режиссер вспоминал университетскую кафедру, но эта пространственная метаморфоза привела к более серьезным эстетическим результатам, нежели простое уподобление зала научной аудитории. С началом спектакля попадаешь в космос — эффект, сходный с 3D-аттракционом киношной «Гравитации». Часть сцен и действующих лиц проецируется на экран, и даже тени на том же заднике выглядят силуэтной анимацией. Этот очень эффектный кинематографический фон напоминает о немецком экспрессионизме и русском авангарде начала ХХ века, то есть самом что ни на есть революционном искусстве. Не знаю, сознательно так вышло или нет, но если случайно, то интересней вдвойне: рифма не выдумана постановщиком, но подсказана высшими силами. В спектакле есть кадры, удивительно напоминающие тоталитарный фантастический мир «Метрополиса» Фрица Ланга — это Красота (Варвара Павлова или Яна Савицкая) искушает Верочку миром будущего. Неземные сцены завораживают и пугают: это и напоминание, что гуманизм далеко не единственный возможный путь развития, часть знания, приобретенного за десятилетия после Чернышевского (если б знать, как писал другой классик, если б знать), и косвенное оправдание обывателей, той самой публики, которой красота особо ни к чему — может, оно, и к лучшему; они не чувствуют гибельной пустоты — и ладно, так безопаснее, во всяком случае. Крупные планы Веры Павловны (в мой вечер ее играла Нина Александрова, в другом составе занята приглашенная москвичка Ирина Вилкова, которая в мой вечер вихрем промчалась в роли Жюли) напоминали об излучающем страдание и святость лике Рене Фальконетти из «Страстей Жанны д’Арк» Дрейера — может, я это и нафантазировал, но очевидно, что Вера Павловна в спектакле — трагическая героиня, желание «делать только то, чего буду хотеть, и пусть другие делают так же; я не хочу ни от кого требовать ничего, я хочу не стеснять ничьей свободы и сама хочу быть свободна», вероятно, неисполнимо, и финал этого до поры бравурного спектакля, ведомого озорным демоном-Автором, — болезненный удар под дых; даже неугомонный Автор отходит в тень.

Но это не конец. После поклонов театр приглашает зрителей остаться на обсуждение. Я скептически отношусь к подобного рода дискуссиям — «сотрясание воздуха», не более. Но то ли зритель в БДТ правильный, то ли произведение такое, что не мыслить после него невозможно, но разговор сложился — и что за счастье обнаружить в треклятой «публике» думающих, незашоренных людей, давно исчезнувших и с политических трибун, и с телеэкранов. Людей, способных всерьез и умно говорить о жизнеспособности разумного эгоизма, на который так надеялся Чернышевский, тектонических сдвигах в современной истории России, утопиях и реальности. Может, возможность диалога тоже иллюзия, но иллюзия великая. Тут еще раз время вспомнить, что в названии спектакля нет вопросительного знака — с этой театральной кафедры никто не собирается поучать. «Бойтесь единственно только того, кто скажет “Я знаю, как надо”» — это Александр Галич, точнее, по-моему, никто не сформулировал. Команда Могучего не знает, как надо, но предлагает постоянно об этом думать. Не бездействовать. Размышлять — все просто. Спектакль же начинает отсчет новой истории БДТ, частью которой должен стать документальный проект «Новые люди» — с реальными современными школьниками в качестве героев. Вот Чернышевский пишет: «Но теперь чаще и чаще стали другие случаи: порядочные люди стали встречаться между собою. Да и как же не случаться этому все чаще и чаще, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? А со временем это будет самым обыкновенным случаем, а еще со временем и не будет бывать других случаев, потому что все люди будут порядочные люди. Тогда будет очень хорошо». Это, конечно, сказки. Но то, что самым толковым участником дискуссии выступил 13-летний Федор, увидевший в космосе Могучего «землю в ладошке» и предложивший переименовать вечный вопрос в «Чего лучше не делать?», — это факт. Счастливый и не срежиссированный финал спектакля. Впрочем, почему финал? Новое начало.

О первой постановке Андрея Могучего в БДТ — спектакле «Алиса» — можно прочитать здесь.