Прогулки по Москве. 70-е. «Это было унизительно, но тогда мы этого не понимали»
Гарри Бардин, режиссер-мультипликатор, 1941 года рождения
Я влюбился в Москву раз и навсегда. Я был молод и был, как это свойственно молодости, немного «над землей», над всем. Иногда, оказываясь в центре, я не могу понять, где я. С трудом узнаю свои любимые места, настолько плотно они заделаны билбордами.
«Разрядка» в отношениях с Западом ощущалась в том, что легально и нелегально в стране стала появляться западная музыка. Мода на джинсы и рубашки-бабочки как-то прошла стороной. Но я помню 100-летие со дня рождения Сталина и его портреты на лобовых стеклах машин. Особенно его почему-то любили водители грузовиков.
Я знал людей, которые, оказавшись за границей в супермаркетах, падали в обморок. Был друг, который в 70-е три дня был в Лондоне, а приехав, три дня лежал лицом к стенке в Москве. Такой был шок от разницы параллельно существующих миров. Дефицит, который был тогда, особо не ощущался: сам всегда довольствовался и довольствуюсь малым. Я стал уязвим, когда у меня родился сын. Тогда я оказался втянут в быт: в таком-то магазине выкинули это, в том-то сейчас выбросили то. Это было унизительно, но тогда мы этого не понимали.
БАМ был как целина, как «Крымнаш» сегодня. Мы приезжали на БАМ вместе с Шахназаровым. Я показывал мультфильмы, а он, кажется, «Курьера». Мне не нравилась нарочитая коллективизация людей, не нравилась идеология. Но людям было тяжело, они зарабатывали. Хотелось их поддержать.
Я никогда не был в партии и с пренебрежением относился к так называемым «карьеристам» и тем, кто полагал, что, чем больше хороших людей будет в партии, тем она будет лучше. Они просто не понимали, что количество хороших людей только легитимизировало всю эту ложь. Со временем я стал более толерантным: если хороший ученый не может возглавить НИИ, пока не состоит в партии, то пускай вступает, если это поможет в его работе.
Конечно, это была эпоха застоя, а не золотое десятилетие. Главным было оставаться немного в стороне, не потерять, сохранить себя. На самом деле, государство шло своим путем, а мы — своим. Мы ходили в театры, читали самиздат, но надежды не внушало ничто. Казалось, что это не кончится никогда. Эта бесконечная череда катафалков, этот маразм, что когда-нибудь он накроет и меня и моего сына. Уезжать я не хотел. Мой отец сражался под Сталинградом. Это моя родина. Но тех, кто тогда эмигрировал, никогда не осуждал. Это органично выглядело в моем понимании свободы: свобода передвижения, свобода выбора.
История нашей страны как-то так складывается, что все самые «плохие парни» всегда были нашими друзьями. Я помню, когда начался Афган. Мне было так же стыдно и страшно, как когда наши танки вошли в Прагу. Самое худшее, что ветеранам Афганистана так никто и не объяснил, что они не герои. Они не выбросили свои медали за забор Белого дома, как это сделали ветераны Вьетнамской войны. Они по-прежнему купаются в фонтанах на День ВДВ и бьют кирпичи об голову. До сих пор процветает невежество по отношению к собственной истории. Мы вырываем из нее страницы, как школьник, который боится, что родители увидят двойку, вырывает страницы из дневника.
Другие тексты проекта:
Прогулки по Москве. 40-е. «Я думал, что Сталин будет всегда»
Прогулки по Москве. 50-е. «Все очень боялись атомной войны»
Прогулки по Москве. 60-е. «Москва пустынная, спокойная, никто тебя не трогает»
Прогулки по Москве. 90-е. «Облако агрессии накрыло Москву, как булгаковская тьма, пришедшая с моря»
Полная версия проекта здесь:
Здесь можно скачать приложение TheQuestion.ru, чтобы задавать свои вопросы и писать ответы.