Джон Максвелл Кутзее: Детство Иисуса

Перевод с английского: Шаши Мартынова

Как и обещал, Альваро берется учить мальчика шахматам. Когда работы немного, видно, как они увлеченно играют в теньке, склоняясь над карманным набором шахмат.

— Он меня только что обыграл, — отчитывается Альваро. — Всего две недели — и он уже лучше меня.

Эухенио, главный книгочей среди грузчиков, бросает мальчику вызов.

— Сыграем на скорость, — говорит он. — У каждого по пять секунд на ход. Раз-два-три-четыре-пять.

Взятые в кольцо зрителей, они играют на скорость. В считаные минуты мальчик загоняет Эухенио в угол. Эухенио толкает своего короля, и тот валится на бок.

— Теперь дважды подумаю, прежде чем с тобой играть, — говорит он. — В тебе настоящий дьявол.

Вечером в автобусе по дороге домой он пытается обсудить игру и странное замечание Эухенио, но мальчик неразговорчив.

— Хочешь, куплю тебе шахматы? — предлагает он. — Сможешь упражняться дома.

Мальчик качает головой.

— Я не хочу упражняться. Мне не нравятся шахматы.

— Но у тебя же так хорошо получается.

Мальчик пожимает плечами.

— Если кто-то благословлен талантом, не прятать

этот талант — долг, — настаивает он упрямо.

— Почему?

— Почему? Потому что мир делается лучше, мне

кажется, если все мы в чем-то преуспеваем.

Мальчик угрюмо смотрит в окно.

— Ты огорчился из-за того, что сказал Эухенио? Не стоит. Он не взаправду.

— Я не огорчился. Просто не люблю шахматы.

— Ну, Альваро огорчится.

На следующий день в порту появляется чужак. Он мал и сухопар, кожа выжжена до темно-каштанового оттенка, глаза глубоко посажены, нос крючком, как клюв у ястреба. На нем линялые джинсы, запачканные машинным маслом, исцарапанные кожаные ботинки.

Он извлекает из нагрудного кармана бумажку, вручает ее Альваро, а затем, не проронив ни слова, стоит и пялится вдаль.

— Так, — говорит Альваро. — Мы разгружаемся сегодня до вечера и почти весь день завтра. Если готов — подключайся.

Из того же нагрудного кармана незнакомец достает пачку сигарет. Не предложив никому, прикуривает и глубоко затягивается.

— Не забывай, — говорит Альваро, — в трюме — не курить.

Человек никак не обозначает, что услышал. Спокойно озирается по сторонам. Дым от сигареты поднимается в неподвижный воздух.

Альваро сообщает нам всем его имя — Дага. Никто не зовет его никак иначе — ни «новым человеком», ни «новым парнем».

Несмотря на свою щуплость, Дага силен. Он и на миллиметр не кренится, когда ему на плечи опускают первый мешок, поднимается по лестнице быстро и уверенно, легким шагом преодолевает трап и забрасывает мешок в телегу без всякого видимого усилия. Но затем уходит в тень сарая, присаживается на корточки и прикуривает еще одну сигарету.

Альваро шагает к нему.

— Никаких перекуров, Дага, — говорит он. — Берись за дело.

— Какая тут норма? — говорит Дага.

— Нету нормы. Нам всем платят подневно.

— Пятьдесят мешков в день, — говорит Дага.

— Мы носим больше.

— Сколько?

— Больше пятидесяти. Нормы нет. Каждый несет, сколько может.

— Пятьдесят. Не больше.

— Вставай. Хочешь курить — жди перерыва.

Обстановка накаляется в полдень пятницы, при расчете. Когда Дага подходит к доске, служащей столом, Альваро склоняется к казначею и шепчет что-то ему на ухо. Казначей кивает. Выкладывает деньги Даги на доску перед собой.

— Что это? — говорит Дага.

— Твоя плата за отработанные дни, — говорит Альваро.

Дага подбирает монеты и быстро, презрительно швыряет их казначею в лицо.

— Это за что? — говорит Альваро.

— Крысиная плата.

— Такова ставка. Столько ты заработал. Столько мы все зарабатываем. Хочешь сказать, мы все крысы?

Люди толпятся рядом. Казначей украдкой складывает бумаги и закрывает крышку денежного ящика.

Он, Симон, чувствует, как мальчик вцепляется ему в ногу.

— Что они делают? — ноет он. Лицо у него бледное и встревоженное. — Они будут драться?

— Нет, конечно, нет.

— Скажи Альваро, чтоб не дрался. Скажи! — Мальчик дергает его за пальцы, дергает и дергает.

— Давай уйдем, — говорит он. Он тянет мальчика к волнолому. — Смотри! Видишь тюленей? Большой, который задрал голову, — это самец. А другие, поменьше, — его жены.

Из толпы доносится резкий вскрик. Лихорадочное движение.

— Они дерутся! — ноет мальчик. — Я не хочу, чтобы они дрались!

Люди стоят полукольцом вокруг Даги, тот пригибается, на губах — тень улыбки, одна рука вытянута вперед. В ней блестит нож.

— Ну! — говорит он и подзывает к себе ножом. — Кто следующий?

Альваро сидит на корточках на земле. Кажется, держится за грудь. На рубахе — кровавый потек.

— Кто следующий? — повторяет Дага. Никто не шевелится. Он выпрямляется, складывает нож, сует его в набедренный карман, поднимает денежный ящик, переворачивает его над доской. Монеты рассыпаются во все стороны. — Ссыкло! — говорит он. Отсчитывает, сколько хочет, насмешливо пинает бочку. — Налетай, — говорит он и поворачивается спиной ко всем. Не спеша усаживается на велосипед казначея и уезжает.

Альваро подымается на ноги. Кровь на рубашке — из руки, сочится из пореза на ладони.

Он, Симон, — старший мужчина, хотя бы по возрасту, ему и руководить.

— Тебе нужен врач, — говорит он Альваро. — Пойдем. — Он машет мальчику. — Давай отведем Альваро к врачу.

Мальчик не шевелится.

— Что такое?

Губы у мальчика размыкаются, но не слышно ни слова. Он склоняется поближе.

— Что такое? — спрашивает.

— Альваро умрет? — шепчет мальчик. Все его тело напряжено. Он дрожит.

— Конечно, нет. Он порезал руку, вот и все. Ее нужно перевязать, чтобы кровь перестала. Пошли. Отведем его к врачу, и врач его вылечит.

Альваро уже идет, с ним — один работник.

— Он дрался, — говорит мальчик. — Он дрался, и теперь врач отрежет ему руку.

— Чепуха. Врачи не отрезают руки. Врач промоет царапину и наложит бинт или, может, зашьет иголкой с ниткой. Завтра Альваро будет на работе, и мы все об этом забудем. — Мальчик пронзительно смотрит на него. — Я не вру, — говорит он. — Я бы не стал тебе врать. Рана у Альваро не серьезная. Тот человек, сеньор Дага или как там его, не хотел его ранить. Это случайность. Нож соскользнул. Острые ножи опасны. Это урок, надо запомнить: не играй с ножами. Если играть с ножами, можно пораниться. Альваро поранился, к счастью, не серьезно. А сеньор Дага уехал, забрал свои деньги и уехал. Он не вернется. Ему тут не место, и он это понимает.

— Ты должен не драться, — говорит мальчик.

— Я и не буду, слово даю.

— Ты должен никогда не драться.

— Нет у меня привычки драться. И Альваро тоже

не дрался. Он просто пытался защититься. Он пытался защититься и порезался. — Он вытягивает руку, чтобы показать, как Альваро пытался защититься, как Альваро получил порез.

— Альваро дрался, — говорит мальчик, произнося эти слова с торжественной категоричностью.

— Защищаться — это не драться. Защищаться — природный инстинкт. Если кто-то пытается тебя ударить, ты защищаешься. Не задумываясь даже. Смотри.

За все время, которое они провели вместе, он мальчика и пальцем не тронул. И тут внезапно он угрожающе вскидывает руку. Мальчик даже не моргает. Он делает вид, что бьет его по щеке. Тот даже не морщится.

— Ладно, — говорит он. — Верю тебе. — Рука его опускается. — Ты прав, а я нет. Альваро не стоило защищаться. Надо ему было как ты. Надо ему быть смелым. Давай теперь пойдем к медпункту и посмотрим, как у Альваро дела?

На следующий день Альваро возвращается к работе, раненая рука — на перевязи. Он отказывается обсуждать происшествие. Беря с него пример, остальные тоже не говорят об этом. Но мальчик все не успокаивается.

— Сеньор Дага привезет велосипед обратно? — спрашивает он. — Почему его зовут сеньор Дага?

— Нет, он не вернется, — отвечает он. — Мы ему не нравимся, ему не нравится такая работа, как у нас, и ему незачем возвращаться. Я не знаю, настоящее ли имя Дага. Это не имеет значения. Имена не имеют значения. Хочет именоваться Дагой — пусть.

— Но почему он украл деньги?

— Он не крал деньги. Он не крал велосипед. Красть означает брать то, что тебе не принадлежит, когда никто не смотрит. Мы все смотрели, когда он брал деньги. Мы могли его остановить, но не стали. Мы решили не драться с ним. Мы решили отпустить его. Ты такое наверняка одобряешь. Ты же сам говорил, что нам нельзя драться.

— Тот человек должен был дать ему больше денег.

— Казначей? Казначей должен был дать ему столько, сколько Дага захотел бы?

Мальчик кивает.

— Он так не мог бы сделать. Если бы казначей платил нам всем, сколько мы хотим, у него бы кончились деньги.

— Почему?

— Почему? Потому что мы все хотим больше, чем нам причитается. Такова человеческая природа. Потому что мы все хотим больше, чем заслуживаем.

— Что такое человеческая природа?

— Это значит то, как устроены люди, — ты, я, Альваро, сеньор Дага и все остальные. Какие мы есть, когда приходим в мир. То, что у нас есть общего. Нам нравится думать, что мы особенные, мой мальчик, каждый из нас. Но, говоря строго, такого не может быть. Если бы мы все были особенные, не осталось бы ничего особенного. Но мы все равно верим в себя. Мы спускаемся в судовой трюм, в жар и пыль, мы вскидываем мешки на спины и вытаскиваем их на свет, видим, как наши друзья маются вместе с нами, делают ту же самую работу, ничего в этом особенного, и мы гордимся ими и собой — все мы товарищи и вместе трудимся на общую цель, но где-то в глубине души, которую мы прячем, мы шепчем себе: И все же, и все же ты особенный, вот увидишь! Однажды, когда меньше всего ожидаешь, раздастся громкий свисток Альваро, и нас всех соберут на пристани, где будет ждать великая толпа и человек в черном костюме и цилиндре, и этот человек в черном костюме и цилиндре велит тебе сделать шаг вперед и скажет: «Глядите на этого исключительного работника, коим мы все так довольны!» — и пожмет тебе руку, и приколет медаль тебе на грудь — За Служение Превыше Долга — медаль все подтвердит, и все возликуют и захлопают в ладоши... Это человеческая природа — такие мечты, пусть и мудрее держать их при себе. Как и все мы, сеньор Дага думал, что он особенный, но эту мысль при себе не оставил. Он хотел выделиться. Хотел, чтобы его признали.

Тут он умолкает. На лице у мальчика — ни намека на то, что он понял хоть слово. Сегодня у него день бестолковости или он просто упрямится?

— Сеньор Дага захотел похвалы и медали, — говорит он. — Мы не дали ему медаль, о которой он мечтал, и он забрал вместо нее деньги. Он взял, что, как он считал, заслужил. Вот и все.

— Почему он не получил медаль? — говорит мальчик.

— Потому что, если бы мы все получали медали, они бы ничего не значили. Потому что медали нужно заслуживать. Как и деньги. Медаль не получишь только за то, что ее хочешь.

— Я бы дал сеньору Даге медаль.

— Ну, может, надо, чтобы ты был казначеем. Тогда мы все получим медали и столько денег, сколько хотим, и на следующей неделе в денежном ящике ничего не останется.

— В денежном ящике всегда есть деньги, — говорит мальчик. — Поэтому он и называется денежным ящиком.

Он вскидывает руки.

— Если собираешься говорить глупости, я не буду с тобой спорить.