Сел за машинку, вдохновенно стучал, параллельно добавляя градусы. Лег спать кр-р-р-райне удовлетворенным: давно так яростно не писал! Утром прочитал, рассмеялся, скомкал и выбросил в мусорное ведро. Естественно, эксперимент этот никогда больше не повторяю.

С тех пор влияние алкоголя на литературу для меня в большей степени остается загадочным вопросом: у меня-то это не получилось и уже вряд ли когда получится, но ведь получалось же у многих других литераторов!

Взять сперва поэтов: что ни поэт, то латентный (или просто) алкоголик. Ли Бо, Верлен, Рембо, Бодлер, Фофанов, Блок, Есенин, Губанов, Самойлов, Галич, Высоцкий. Им алкоголь только помогал вдохновляться и выплескиваться на бумагу. Вспомним изысканного Игоря Северянина:

Еще бы! — тридцать пять бутылок

Я выпил, много, в десять дней!

Мне позволяет мой затылок

Пить зачастую и сильней.

То есть Игорь Васильевич засаживал по три с половиной бутылки красного ежедневно, а в лучшие времена и больше, и Муза не покидала его.

А Борис Леонидович?

Пей и пиши, непрерывным патрулем.

Прекрасный совет молодым поэтам. Сам маэстро был устойчив к алкоголю:

Уж над ним межеумки проливают слезу —

На шестнадцатой рюмке ни в одном он глазу.

Но был ли Есенин пьян, когда писал своего алкоголического, делириозного «Черного человека?» Плохо в это верится. Поэты — арабские скакуны по сравнению с битюгами-прозаиками. Записать на бумаге пушкинского «Пророка» можно было и за полчаса, это не «Хаджи-Мурат». Скорее всего, поэты-алкоголики успевали сочинить свои шедевры в редкие часы трезвости...

С прозаиками более-менее ясно: алкоголь для нас является не катализатором, а релаксантом после завершения процесса. Уверен, Веня Ерофеев писал «Москву—Петушки» тверезым. Хотя Юрий Мамлеев признался мне как-то, что в конце шестидесятых (а это расцвет его литературной оранжереи) пару лет был пьян каждый вечер. Значит, писал утром? По его словам, алкоголь в советском подполье был щитом против внешнего абсурда, поэтому непьющего нонконформиста в те времена найти было трудно.

Бальзак пил вино, как воду, Фицджеральд и Джек Лондон были профессиональными алкоголиками, старик Хэм закладывал за воротник регулярно, Чарльз Буковски начинал день с глотка виски, Берроуз употреблял все подряд, эстет Набоков, поселившись в Монтрё, за завтраком выпивал бордо, потом писал за конторкой и в кресле, потягивая Vin de Vial, затем выпивал «первое пиво», потом «второе», и так далее. Может быть, поэтому «Аду» можно начинать читать практически с любой страницы?

Но с русской классической литературой не так все очевидно: наши бородатые классики XIX века алкоголем не злоупотребляли, Толстой, например, после женитьбы практически перестал пить, в Ясной Поляне вино на обеденный стол вообще не подавалось. Достоевский и Чехов выпивали, но умеренно.

Зато советские писатели побили все рекорды: чью биографию ни возьми — хронический алкоголик. Это объяснимо: только вечерняя бутылка водки могла компенсировать день, потраченный на описание встречи молодого прогрессивного секретаря парткома медеплавильного комбината со старым кадрово-заскорузлым секретарем обкома.

Как там у Виктора Ерофеева в «Жизни с идиотом»:

— Ты мне план срываешь!

— Я из-за тебя партбилет на стол ложить не собираюсь!

Жизнь с идиотами требовала анестезии. Советская литература тихо спилась.

В общем, картина ясная: литераторы пили, пьют и будут пить.

На сегодняшний день из известных отечественных литераторов без алкоголя обходится только Виктор Пелевин...