Что было дальше. Жизнь после больницы «Матросской тишины»

В 2015 году в местах лишения свободы умерло 3977 человек — об этом рассказал генпрокурор Юрий Чайка, выступая в апреле перед членами Совета Федерации. В 87 процентов случаев смерть наступила в результате различных заболеваний и невозможности оказать помощь ввиду «слабой медицинской базы, медленного обновления оборудования и отсутствия некоторых видов медуслуг». Даже если вы были здоровым человеком до ареста, в местах лишения свободы вы можете умереть от аппендицита, пищевого отравления или побоев, которые потом постараются замаскировать под отравление «спайсами». А если вы оказались на скамье подсудимых, уже имея тяжелое заболевание, — хорошо, если у вас есть неравнодушные родственники, а журналисты не слишком увлеклись российско-турецкими отношениями или выходом Британии из ЕС. Именно внимание СМИ и усилия родных, обратившихся к правозащитникам «Агоры», в 2013 году спасли жизнь 25-летней Маргарите Чарыковой, которую Тимирязевский суд отправил в СИЗО, несмотря на ее тяжелое заболевание.

I

Когда в декабре 2012 года жители Москвы в очередной раз рефлексировали на митингах по поводу результатов президентских и парламентских выборов, Маргарита Чарыкова к политике была достаточно равнодушна. Во вторник вечером она пришла домой с работы, приняла душ, заварила чай — с минуты на минуту должен был заглянуть знакомый, Давид, который неделю назад одолжил пару тысяч рублей и обещал их вернуть. Время шло, знакомый где-то задерживался, но в конце концов раздался звонок в дверь. Давид, как оказалось, пришел не один: вместе с молодым человеком в квартиру вломились несколько оперативников с какой-то бумажкой в руках — ордером на обыск.

— Они начали рыться в моем белье, шкафах, вытряхнули из упаковки стиральный порошок. «Ты крупный наркоделец, отдавай, что есть, по-хорошему!» — кричали они. Я отдала, а было у меня не много: я не распространяла наркотики, а употребляла — для обезболивания.

Обезболивающие нужны Маргарите во время приступов. Девушка родилась с редким диагнозом «атрезия прямой кишки», пережила несколько десятков операций: почти вся система пищеварения у нее искусственная.

— Мне нельзя мясо, мучное, соленое, жареное, сладкое, острое. Только крупы и овощи — тотальный ЗОЖ. Если я чуть-чуть нарушаю диету, начинаются приступы: желудок не переваривает пищу, это приводит к сильной интоксикации и резким скручивающим болям в области живота.

За годы терапии у организма выработалось привыкание к обезболивающим, которые выписывал врач, утверждает Маргарита. Когда таблетки и уколы переставали помогать, Чарыкова употребляла амфетамин, подмешанный в ноотропный препарат «Пирацетам». Сейчас девушка считает, что Давид, знавший, к чему она прибегает для устранения болей, сам был пойман с поличным. «Чтобы избежать наказания, он предложил обмен и пообещал сдать более крупного “наркоторговца”. Поэтому полиция обыскивала мою квартиру так тщательно — они не понимали, почему у меня так мало наркотиков», — говорит Чарыкова.

Оперативники ФСКН изъяли у девушки таблетки с амфетамином и обвинили ее в приготовлении к сбыту наркотических средств. К утру, после многочасового обыска, Маргариту и Давида отправили на «продувку» — убедиться, что молодые люди не были в состоянии опьянения, — а потом в отделение. В следующий раз они увиделись только на судебных слушаниях: Давид давал против Чарыковой показания.

Суда по мере пресечения девушка ждала в камере участка, которая не предназначена для длительного пребывания. Чарыкова сделала себе скамью, сдвинув три стула, и провела на ней следующие сутки. Из-за стресса есть не очень-то и хотелось, но пустой желудок, привыкший к строгой диете, давал о себе знать. О тяжелом заболевании Маргарита сообщила еще во время обыска, но тогда — как и в следующие четыре месяца — это никого не заинтересовало. Полицейские в отделении предлагали задержанной булочку, но эта булочка вызвала бы лишь очередной приступ, поэтому Чарыкова терпела и продолжала верить, что все вот-вот осознают, какую ошибку совершают, и отпустят ее домой.

На следующий день судья Тимирязевского суда постановил заключить Чарыкову под стражу, чтобы она не предприняла попыток помешать расследованию «преступления против здоровья населения и общественной нравственности». Оперативно предоставить суду справки о здоровье у девушки не было возможности — они хранились в больницах, в которых она наблюдалась: «Когда на свободе у меня что-то болело, я просто шла в платную клинику и делала все процедуры, не нуждаясь для этого в пачке бумаг».

Через три дня мать Чарыковой принесла судье справку из НИИ проктологии о том, что ее дочь нуждается в специальном медицинском уходе, который невозможно обеспечить в условиях следственного изолятора. Судью документ не убедил, и свое решение он оставил в силе. Дело в том, что заболевание Маргариты крайне редкое, его нет в принятом в 2011 году перечне заболеваний, препятствующих содержанию под стражей подозреваемых или обвиняемых. «Документ состоит из двух частей, — объясняет судебно-медицинский эксперт высшей категории Леонид Петров. — Первая описывает процедуру медицинского освидетельствования, вторая представляет собой список заболеваний, наличие которых освобождает из-под стражи. Проблема в том, что создать исчерпывающий перечень диагнозов невозможно, а значит, в заключение могут попасть люди, содержание под стражей которых может привести к их серьезной инвалидизации или смерти».

После оглашения решения Чарыкова потеряла сознание, и из суда ее в сопровождении конвоя увезли на скорой, доставили в городскую больницу, привели в чувства и отправили в «шестерку» — женский следственный изолятор в Печатниках.

II

В камере помимо Маргариты было еще 35 женщин. Первые несколько дней сотрудники изолятора не верили, что Чарыкова страдает от какой-то болезни. За месяц состояние Маргариты резко ухудшилось, от интоксикации она набрала 20 кг.

— Мне нужно было есть. Нас кормили гнилой капустой и нечищеным картофелем. Меня так раздуло, что сокамерницы решили, что я беременна — при случае вежливо уступали мне место. Если я что-то ем, кишечник нужно чистить, иначе пища внутри гниет. Слабительным такую проблему уже не решить.

С каким редким заболеванием живет Чарыкова, она осознала лишь в СИЗО, когда даже стакан воды из-под крана мог вызвать страшные боли. Конечно, родители передавали девушке по несколько 5-литровых бутылок питьевой воды, но ведь всеми передачами нужно делиться с сокамерницами. «Ты не можешь просто сказать: “Девочки, пожалуйста, не пейте мою воду, мне будет плохо, если я выпью из-под крана”, — объясняет Маргарита. — Они смотрели круглыми глазами и говорили: “Ну мы же оттуда пьем и ничего”». Приходилось есть и пить, как все, — вскоре приступы стали невыносимыми. От боли Чарыкова начинала кричать, сокамерницы ничем не могли помочь — только стучали в двери, требуя врача.

— Это самая страшная боль, которую я когда-либо испытывала — никогда ее не забуду. В один из сильнейших приступов я увидела себя в зеркало: лицо постепенно становилось синим, губы бледнели. Я понимала, что сейчас умру. Я требовала проктолога, а в «шестерке» был только обычный врач. Когда он увидел, что у меня от воспаления кишка наружу, он не знал, что делать. Меня отправили в Матроску.

III

Больница Матросской Тишины — это что-то вроде делового или торгового центра для женщин-арестанток. Сюда пытаются попасть все, у кого есть достаточно денег и кому нужна связь с волей. В отличие от «шестерки», где сотрудники изолятора каждый день проводят обыски и срезают выстроенные с большим трудом «дороги» между окнами — систему тюремной почты, — в Матроске межкамерной связи почти не препятствуют. А значит, заключенные могут регулярно затягивать себе в камеру телефоны: звонить адвокатам, родственникам, а при желании и достаточной ловкости рук даже в пиццерию, предварительно договорившись с сотрудниками больницы, что они примут заказ у курьера и донесут его до камеры.

Чарыкова оказалась в больничном блоке Матроски по состоянию здоровья. Из дюжины человек, которых она повстречала, только одна девушка тоже находилась там по медицинским показаниям: кто-то из врачей «шестерки» неудачно поставил ей уколы в ягодицу, начался множественный абсцесс и отнялась нога — надо было вырезать поврежденные ткани. Маргариту разместили на этаже хирургического отделения, пару раз провели чистки, а при приступах боли давали таблетку «Баралгина».

Через два месяца лечения без признаков улучшения состояния Чарыкову решили вернуть в «Печатники». Ее поселили в новую камеру — на 12 человек, но в этой камере даже не было душа: «Меня продолжили закармливать слабительным, а у меня, простите, нет сфинктера. Если что-то выходит, мне по меньшей мере надо помыться. Я жила на туалете».

Все это время мама Чарыковой готовила к суду медицинские справки и рассказывала журналистам о состоянии дочери, а адвокат «Агоры» Светлана Сидоркина направила в Европейский суд по правам человека жалобу на действия российских судей — представители ЕСПЧ в свою очередь запросили у российского правительства отчет о состоянии здоровья Маргариты. Все это сыграло свою роль во время очередного продления ареста в апреле: следователи сами предложили заменить меру пресечения на подписку о невыезде. Судья с этим согласилась. Через несколько часов, подписав необходимые документы, Чарыкова вышла на свободу.

IV

Из СИЗО Маргарита сразу отправилась в городскую больницу, где провела 21 день. Врачи поставили новый диагноз — сильнейшая интоксикация организма и желудочно-кишечный стаз, пищеварительная система перестала «подавать признаки жизни», нарушилась перистальтика. Следующие полгода девушка выходила из больницы, только чтобы посетить слушания по делу.

Ночь накануне приговора она провела дома: собирала вещи в колонию — прокурор уже заявил на прениях, что без реального срока исправление подсудимой невозможно, а судьи редко противостоит гособвинению. Кроме того, Маргарита изучила статистику приговоров по своей статье и знала, что по особо тяжким на условный срок можно не рассчитывать. «Реальный срок для меня — смертельный приговор, и больше пары месяцев я в колонии не продержалась бы, — говорит Чарыкова. — Мама начала планировать похороны».

В СИЗО рассказывают, что если в зал суда на оглашение входят приставы с оружием, наручниками и собаками — судья приняла решение о реальном сроке. Поэтому, увидев усиление в зале, Чарыкова поняла, что обречена: «Пока судья читала приговор, мы читали молитвы».

В 2004 году правительство утвердило список заболеваний, освобождающих от отбывания наказания осужденных, приговоренных к реальному сроку. «В этом документе указан перечень диагнозов, который все так же невозможно сделать исчерпывающим, — объясняет судмедэксперт Петров. — Несмотря на громкие судебные дела, как в случае с Маргаритой Чарыковой, Владимиром Топехиным или Василием Алексаняном, система никак не адаптируется к реальности. С 2004 года список не изменялся по существу, а судьи просто не прислушиваются к мнениям защиты и врачей. На моей практике освободить по здоровью удается 3-4 умирающих заключенных из 10. По-хорошему, перечень заболеваний должен состоять не из диагнозов, а из списка синдромов и симптомов. Но даже это не будет работать, если судьи не будут с большим доверием и человечностью относиться к больным осужденным».

Заболевания Чарыковой в перечне 2004 года нет. Но 25 сентября 2013 года судья Татьяна Хренова внезапно приговорила девушку к 6,5 годам условно.

V

— Что я вынесла из этой истории? Если полиция проявляет слишком много интереса — надо сразу звонить адвокату.

Первые полгода после приговора Чарыкова снова провела в больнице, пытаясь восстановить здоровье. Но изменения в организме врачи посчитали необратимыми.

— В мае этого года мне вынесли еще один приговор — дали II группу инвалидности. Раньше мне никогда не писали «состояние считать пожизненным», всегда искали варианты — были лекарства, были операции. После СИЗО мне сказали: «У вас в системе пищеварения все умерло».

Как только снимут судимость, Маргарита планирует поехать в Израиль: эти планы были у нее и до ареста: «То, что в России называют “безнадежным”, часто поддается лечению в других странах. Мне нужно пройти обследование в израильских клиниках, но каждый год отсрочки осложняет ситуацию».

От борьбы за компенсацию в ЕСПЧ Чарыкова отказалась — устала. «Мне нужно было сначала наладить работу головы. Первое время я боялась спать без света, ходила к психиатру и сидела на антидепрессантах. У меня развивалась паранойя: увидев в метро мужика, который перешел за мной с одной ветки на другую и сел в тот же вагон, я начинала думать, что это мент. Зачем он меня преследует, а вдруг он хочет что-то подкинуть?»

Сейчас единственное, что, кроме болезни, постоянно напоминает Маргарите об уголовном деле — необходимость раз в три месяца отмечаться у инспектора. Девушка даже сменила фамилию, перекрасила волосы и сделала новую прическу  — устала, что ее узнают на улице. А самая лучшая психотерапия, говорит она, — это любимая работа: «Меня взяла к себе знакомая, которая узнала мою историю из новостей. Уже полгода мы работаем вместе. Ко мне относятся с большим пониманием и без проблем дают отгулы, если мое состояние ухудшается. Еще у меня появилась жажда жизни: мне даже жалко спать слишком много времени, я многое хочу успеть. После операций, перенесенных в детстве, я была депрессивным подростком. После СИЗО я поняла, что нас может не стать в любой момент и нас могут лишить свободы в любой момент, а поэтому тратить время на депрессию — большая ошибка. Когда закончится испытательный срок, съезжу в Израиль и начну планировать кругосветное путешествие. А может, даже перееду в другую страну: в России я продолжаю бояться, что ко мне подойдет полицейский».

***

Адвокат Виталий Черкасов, который ведет дела тяжелобольных заключенных в тюремной больнице имени Гааза (несколько его подзащитных с терминальной стадией рака умерли этой весной, так и не дождавшись решения об освобождении), убежден, что прежде, чем система начнет меняться, произойдет еще немало трагедий: «Ходатайство об освобождении по состоянию здоровья могут подать не только больные, но и врачи, которые за ними ухаживают. Но почти всегда суды проходят по одному сценарию: просьбы заключенных, обращения врачей разбиваются о полное равнодушие судей. Вместо того чтобы спрашивать, каков прогноз сроков жизни человека в условиях изоляции, судьи и прокуроры интересуются, раскаивается ли человек в своем преступлении, сколько у него судимостей и думал ли он о своих детях, когда совершал преступление. Осенью 2015 года Верховный суд постановил: при решении вопроса об освобождении по состоянию здоровья можно руководствоваться исключительно тяжестью диагноза человека. Но судьи имеют право поступать на свое усмотрение вопреки этой рекомендации. Проблема в том, что — простите за клише — по всем признакам у нас до сих пор карательное правосудие: оправдательных приговоров 0,1 процента, по УДО выпускают только чиновников, связанных с коррупцией, помилований при Путине практически нет, пожизненников, которые получили право освобождения спустя 25 лет срока, не выпускают. Это просто общая тенденция — не выпускать. Даже того, кто умирает: есть пульс — сиди».