Анатомия Павленского
В этом году Петр Павленский стал одним из номинантов на премию «Сделано в России» журнала «Сноб». С прошлой осени акция «Угроза», во время которой была подожжена дверь здания ФСБ на Лубянке, как будто не заканчивалась: весной произведение искусства дополнилось текстами уголовного дела; штраф и ценник, выставленный за дверь посредством иска от ФСБ, – без малого миллион – художник оплачивать не собирается. «Сноб» попытался выяснить, что значит быть Павленским.
Мы встретились с Петей за день до его лекции в Одессе, на которой драматург Владимир Нестеренко разбушевался, затеял потасовку и порезал ножом руку охранника, а другой охранник, разнимая людей, умер от сердечного приступа. «Как дела? Давно не виделись», – Павленский весь превратился в улыбку. Первая наша встреча произошла спустя день после того, как он прибил мошонку к брусчатке, – поздним вечером мы наворачивали круги по Чистопрудному бульвару, и я успела устать, а Павленский после травмы ходил себе кавалерийской походкой как после подзавода. Тогда он рассказывал о том, как придумал акцию «Фиксация», заметив фэсэошников во время прогулки по Красной площади, которые «пасли» буквально каждого отдыхающего. Рассказывал, что он чувствует перед акцией и во время нее: «Когда появляется идея сделать ту или иную вещь, ты ходишь сам не свой и понимаешь, что будешь себя ненавидеть, если не сделаешь. А когда начал делать, сразу все будто становится на свои места». И вот мы опять ходим туда-сюда по аллее недалеко от «Тульской». Обаяние Пети сбивает с ног и обволакивает, при этом читать его интервью – словно гулять под градом камней. И вот опять после пары приветственных реплик он при виде включенного диктофона начал сыпать тяжеловесными, барочными фразами, к которым, впрочем, привыкаешь спустя пятнадцать минут:
– Искусство неотъемлемо от политики – я всегда на этом настаиваю. Власть стремится инструментализировать все сферы человеческой жизни и искусство в том числе, превращая его в орудие идеологии и пропаганды. Вспомним, например, соцреализм, который реализмом никогда не был, – это было декоративное искусство. Настоящий реализм – это искусство, которое разрушает декорации и показывает механику, которая создает действительность и ею управляет. Пропаганда, как и декоративное искусство, встает стеной между истиной и взглядом зрителя.
Вспомнился мальчик Бананан из фильма «Асса», который зацепил подружку бандита Алику тем, что точно так же тяжеловесно рассказывал про интимные дневники императрицы Екатерины II и пел странные песни. Пожалуй, Павленский – это Бананан, который спасся от ножа.
– Ты когда начал вот так думать про власть?
– Человек начинает свое взаимодействие с властью, когда только рождается. Потому что власть предстает перед ним в лице его родителей, которые в том числе транслируют и позицию текущей власти.
Неизвестно, как дела обстояли в раннем детстве, но потом, рассказал Петя, он стал делать выдающиеся рисунки в тетрадях и в седьмом классе нарисовал порнографические картинки с участием своих одноклассников, которые попали к завучу.
– Эти рисунки два года пролежали в администрации школы, с которой я имел много конфликтов. Меня не то чтобы выгнали из школы, но дали окончить девять классов с условием, что потом я уйду. Когда я уже забирал документы, мои рисунки показали матери, чтобы еще раз подчеркнуть, какой я плохой. Вместо школы я стал гулять с друзьями по городу, ходить в музеи и кино, посещать разные мероприятия. В этом, казалось бы, бессмысленном времяпрепровождении все же был смысл: лет в девятнадцать я понял, что хочу стать художником. Я понял, что еще год ничего не делать не смогу, а делать-то ничего и не умел. Знакомые помогли мне попасть в мастерскую к одному художнику – начал учиться живописи. Этот человек работал в академии Штиглица, бывшей Мухе, и предложил подготовить меня к поступлению туда. Я согласился, он меня натаскал, и я поступил. Сначала я учился на кафедре системного дизайна, но перспектива работать дизайнером в офисе за компьютером ничего общего не имела с искусством в том виде, в котором я это понимал, поэтому перевелся на кафедру монументальной живописи. Там я столкнулся с другой проблемой – эта кафедра работала на идеологический аппарат, особенно в советское время. Я постепенно узнавал об этом и думал, как мне с этим быть. В общем, институт я тоже так и не окончил.
О Павленском как о художнике заговорили, когда он зашил рот в поддержку Pussy Riot: в газетах появились статьи, которые начинались со слов «Художник Петр Павленский…» – персонажа надо было как-то идентифицировать. Со временем к нему стали клеить ярлык «политический активист», с которым он категорически не согласен: «У политического активизма принципиально другие цели, его задача – это агитация. Моя же задача – не давать власти инструментализировать искусство, при этом я заставляю инструменты власти работать на искусство».
Я поделилась с Павленским тем, что тоже всегда хотела стать художником, но было страшно выходить из зоны комфорта и думать о том, что будет, когда закончатся деньги и еда.
– Твоя проблема в том, что ты думаешь слишком далеко вперед и придумываешь то, чего пока нет.
– А ты, кстати, как на жизнь зарабатываешь? Всегда было интересно.
– Читаю лекции. Иногда мне за это дают какие-то деньги, иногда – нет. Иногда просто люди деньги дают – бывает и такое. Когда есть совсем нечего – такое тоже было, – я просто шел в магазин и брал там продукты. Ничего страшного, если ты об этом напишешь, я это не скрываю особо. Но я никогда ничего не продаю. Все мои работы находятся в открытом доступе, это достояние общественности.
– На тебе почти миллион висит за сожженную дверь, а ты говорил, что отдавать не будешь. Что сделаешь, когда за тобой придут?
– Ой, я об этом не думаю. Нет у меня миллиона, и я нигде официально не работаю. А чтобы у человека что-то взять, надо чтобы у него что-то было, правильно?
Петр живет со своей любимой подругой Оксаной Шалыгиной и их двумя дочерьми. Журналист радио «Свобода», посетивший как-то их дом в Питере по приглашению Оксаны, пока Павленский сидел в СИЗО, был поражен: ни занавесок, ни шкафов, ни обоев – лишь матрасы да на плите одна кастрюля. Петр еще до их совместной жизни стал выбрасывать шкафы, чтобы было больше воздуха. Они оба не любят вещей и стараются делать так, чтобы они в их доме не задерживались, – соблюдают принцип ротации, то есть постоянно меняются чем-то с разными людьми. По словам Пети, это помогает жить и не попадать в ловушку потребления.
– Власть превращает людей в домашний скот, прививает им выученную беспомощность. Они привыкают к этому: заработал, потратил, заработал, потратил. Ты замечала хоть раз стариков с крошечной пенсией, за которыми никто не ухаживает? Им порой и хочется тоже в магазине еду взять, но им страшно.
Когда мы прощались, я поинтересовалась у Павленского, как он смог собрать больше миллиона на поддержку «приморских партизан». Напомню, что Human Rights Foundation присудила художнику премию имени Вацлава Гавела «за креативный протест» – акцию с поджиганием двери здания ФСБ – и денежная сумма практически полностью покрывала штраф и иск за сожженную дверь. Павленский же решил передать деньги «приморским партизанам» – на хороших адвокатов и прочие нужды заключенных, – после чего жюри премии отозвало свое решение и Павленский затеял сбор средств в интернете.
– Во-первых, люди пожертвовали много, а потом еще один человек, пожелавший остаться анонимным, внес сумму, примерно равную всей денежной части премии Гавела.
– Ты мог бы долго на эти деньги кушать и пить.
– Ты не понимаешь. Я вообще ни секунды не думал о том, чтобы на эту премию жить. Вообще.
Позже, пока мы с коллегами обсуждали возможность прилива щедрости у того или иного вора в законе, решившего скинуть на «партизан» из общака, имя анонимного жертвователя раскрылось в ходе очередной акции – Павленский перед объективом оператора «Дождя» вручил бронзовую статуэтку, награду премии имени Вацлава Гавела, Евгению Чичваркину. Причем акция прошла на родине Гавела.
Вокруг Павленского вращаются самые противоречивые фигуры. Меж тем рукопожатность сегодня – это обязательный норматив, который каждый «медийный» сдает тем, кто за ним наблюдает. И вот Павленский, как говорят рэп-исполнители, перевернул игру – заставил даже людей самых широких взглядов, которых невозможно смутить прибитыми яйцами, спорить о том, приличный он человек или неприличный. «Вот подошли к нему на Украине праворадикалы, чтобы сфотографироваться, – он и сфотографировался. А потом еще и сказал, что прекрасно знал, с кем фотографировался, – ну кто его за язык тянул-то так себя подставлять», – рассказывала мне Аня Гаскарова, жена сидящего по «болотному делу» антифашиста Алексея Гаскарова. В одних газетах пишут, что «Адольфыч» Нестеренко, который порезал руку охраннику на лекции Павленского в Одессе, пришел на лекцию как друг Петра, другие пишут, что кричал художнику со своего стула: «Тебе не место на Украине». Все хотят знать, за кого же Павленский, и тут уже думающий интеллигент так же легко может угодить в капканчик его игры, как и приросший к телику картофельноголовый обыватель. Для последних если он вышел голым – значит, эксгибиционист, если резал себя – значит, псих; в случае с либеральной тусовкой и жюри премии Гавела сработали другие раздражители: фотографировался с «правыми» – значит, «правый», отдал деньги на нужды людей, обвиненных в убийстве, – значит, сволочь. Сложно представить на его месте другого художника, о чистоте души которого так же спорили бы в 2016 году. Выходит, на искусство Павленского работают не только инструменты власти, но и каждый из нас.Ɔ.