Раскадровки Эйзенштейна и каталонский сюрреализм: лучшие выставки осени
Видео, где он работает над своими знаменитыми (и весьма дорогими) абстракциями, завораживает: спокойно и педантично немец покрывает огромный холст ровными слоями краски разных цветов, а потом берет что-то наподобие огромного шпателя в размер холста, проводит им по свежевыкрашенной поверхности, смазывает ее, обнажая сокрытое и создавая непредсказуемые переходы. «Мои картины умнее меня» – эту цитату, вынесенную в начале девяностых в название документального фильма о художнике, пожалуй, можно считать его творческим кредо.
Герхард Рихтер – одна из безусловных и всеми признанных звезд современного искусства. Последний всплеск, нет, не восторга, скорее уважительного преклонения случился четыре года назад, когда в честь восьмидесятилетия мастера его большую ретроспективу показали друг за другом лондонская Тейт, парижский Помпиду и берлинская Новая национальная галерея, а выставки поменьше прошли по всему миру. До Москвы эхо докатилось лишь сейчас, зато экспозиция в Еврейском музее, придуманная британским куратором Полом Мурхаусом, построена вокруг одной из недавних и наиболее мощных его работ. Инсталляция «Биркенау» – это четыре крупноформатных абстрактных холста, написанных в 2014 году под впечатлением от фотографий, которые были сделаны узником концлагеря в 1944-м, в окружении снимков-прототипов и их отдельных фрагментов. На выставке (она продлится с 9 ноября до 5 февраля) будут и другие работы Рихтера, по большей части беспредметные, от ранних образцов 1970-х до совсем новой серии этого года, но «Биркенау» – не только смысловой центр, но и квинтэссенция приемов и принципов художника. Это новый виток в его осознании темы нацизма и живописной интерпретации готовых образов. В начале пути, в 1965 году, Рихтер по фотографиям писал портреты своего дяди в форме вермахта и его сестры, страдавшей шизофренией и убитой ради чистоты нации, а также психиатра Вернера Хайде, проводившего опыты на заключенных (на его сайте все три размещены в разделе «Смерть»). Новые холсты, где сквозь нейтральный серый пробиваются алые всполохи, говорят об этом даже острее, чем портреты. И в то же время, может статься, абстракция – самый бережный способ прикасаться к больным местам. «Искусство не является высказыванием по поводу реальности, – писал Рихтер когда-то, – оно само представляет собой единственную данную нам реальность». И вот еще: «Сейчас, когда не осталось ни священников, ни философов, художники – самые важные люди на земле. Искусство – высшая форма надежды».
Рихтер, конечно, уже классик. Не только благодаря огромному количеству выставок в музеях и галереях по всему миру – одних персональных на его счету несколько сотен, и уж точно не потому, что считается самым дорогим среди ныне живущих европейских художников (его рекорд – 46,3 миллиона долларов за «Абстрактную картину» 1986 года, дороже на аукционах продается только американец Джефф Кунс), но по безупречному живописному мастерству и способности с его помощью находить современный язык для вечных тем.
Впрочем, а чем еще, если не поиском адекватного языка, занимались художники во все времена? Когда идешь по знаменитой Пинакотеке Ватикана по направлению к Сикстинской капелле, в галереях эти поиски от века к веку проходят перед глазами. В Москве, в Третьяковской галерее в Лаврушинском (с 24 ноября по 19 февраля), покажут семь столетий живописных исканий и истории папского Рима – с XII по XVIII. В начале линии – «Благословляющий Христос», прямой наследник Византии, в конце – «Астрономические наблюдения» Донато Крети, восемь картин с изображением планет, написанных для папы Климента XI в качестве аргумента для выделения денег на астрономическую лабораторию в Болонье. Между ними – то, ради чего обычно выстраивается очередь у ворот Ватикана: три музицирующих ангела Мелоццо да Форли, написанных когда-то на стене римской базилики Санти-Апостоли, утонченная роскошь венецианской школы в «Святой Елене» Веронезе, «Положение во гроб» Караваджо, уже приезжавшее в Москву пять лет назад на выставку в Пушкинском и шокировавшее современников крестьянскими ногами Никодима на переднем плане, а также живопись Пуссена, Рафаэля, Гвидо Рени и Артемизии Джентилески. Всего сорок одна работа, которая почти не покидает ватиканский зал и не покинула бы сейчас, когда б не политическая воля. Впрочем, политика с искусством частые соседи. Лишь на первый взгляд кажется, что каждый большой музей рассказывает на свой лад историю искусства. Отнюдь. За просветительским фасадом – политика и самопрезентация музейных основателей и властей предержащих. Тот же Британский музей два с лишним века назад был фактически закрытым клубом образованной аристократии, а Лувр отбором и развеской оправдывал революционные идеи. Но это уже совсем другая история.
Три выставки, которые стоит посмотреть осенью
Дом впечатлений. Прогулка с трубадуром
28 октября – 31 марта
ГМИИ им. А. С. Пушкина
Пушкинский музей не только расширяет территориальные владения, но и вводит в сферу своих интересов актуальное искусство. На этот раз в уже освобожденных, но еще не отданных под реставрацию залах усадьбы Голицыных на Волхонке (бывшего Института философии) двенадцать художников, современных трубадуров, с помощью видео- и саунд-арта поговорят о памяти, самоопределении и свободе.
Сюрреализм в Каталонии
29 октября – 5 февраля
Эрмитаж
Говорим «сюрреализм» – подразумеваем «Дали», что для движения звучит как минимум однобоко. Во время Первой мировой войны в Каталонии нашли прибежище многие авангардисты, подготовив почву для развития сюрреализма. Живопись, графику и скульптуру для эрмитажной выставки предоставили каталонские музеи и частные собиратели. Всего на выставке семьдесят работ двадцати девяти художников, и, честно говоря, Дали рискует затеряться среди коллег.
Сергей Эйзенштейн
14 ноября – 5 февраля
МАММ
Масштабная выставка займет едва ли не все пространство музея и покажет все грани таланта великого режиссера. Здесь будут его рисунки и раскадровки неснятых фильмов, фотографии с площадки и архивные киноматериалы, личные вещи и произведения искусства, по собственному признанию Эйзенштейна, повлиявшие на его творчество.Ɔ.