Сергей Полотовский: Мультгерой Константин Бронзит

В июне 1998-го в последний день Борнхольмского фестиваля мой сосед по коттеджу пришел на церемонию награждения в шортах и сандалиях. Премии вручались за документальные фильмы, серьезные, длинные, про судьбу рыболовецкого поселка, например, или про последствия нехорошего политического режима, за элегантные короткометражки – торжество сценарной фантазии и задорного монтажа, ну и за мультфильмы тоже, до кучи, в той же весовой категории. Мой сосед оделся так затрапезно, потому что ему-то уж точно ничего не светило – как автору минутного мультика-ужастика в стилистике школьных рисунков шариковой ручкой: палка-палка-огуречик, минимальными средствами про самое яркое – кровь и любовь. Die Hard за минуту показывал краткое содержание первого «Крепкого орешка» – выпаривал суть популярного фильма до аляповатого кристалла. Тыщ-тыдыщ. Публика на показах стонала от хохота и удовольствия – но это же не повод вручать приз?

Соседом был, разумеется, Константин Бронзит, в тот вечер он взял первую премию, и подобного искреннего и радостного удивления пополам с некоторым смущением я, наверное, не видел никогда.

В этом году на другом конце Земли режиссер-мультипликатор приехал принять участие в еще одной церемонии награждения – главной в мире кино. Оделся на этот раз поприличнее. Тысячи людей желали ему победы. И сам он по-честному надеялся взять приз. «Никогда еще “Оскар” не был так близко. Казалось, вот оно».

Вернулся без «Оскара», бывает. Но все равно победителем. Ты пойди добейся номинации. Попади в эту компанию и в приятную предоскаровскую суету, когда страничка в фейсбуке превращается в яростный фотонеймдроппинг.

«Нашумевшая вечеринка с Ди Каприо отдельное событие, – уверяет Константин. – Академия устраивает в честь номинантов прием, по-наше-му – обед. Приглашаются все номинанты и больше практически никого, пресса фотографирует только на входе – всё в расслабленной обстановке, минимум речей: президент академии Шерил Бун Айзекс поздравила нас, и фото на память. В 2009-м (тогда Бронзит получил первую оскаровскую номинацию за “Уборную историю – любовную историю”. – Прим. ред.) я пропустил это мероприятие по своей неопытности, неуклюжести, о чем жалею. А там да – Ди Каприо, Сталлоне, Мэтт Деймон, Леди Гага. Дальше еще интереснее. Есть один дистрибьютор, он же академик Рон Даймонд – фанатик мультипликации, последние лет десять он по своей инициативе устраивает гастроль именно для номинантов в категории “короткометражное анимационное кино”. Договаривается со студиями в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско и две недели катает нас: Pixar, Disney, Paramount, 20th Century Fox, DreamWorks... Ездим, показываем свое кино – вдруг кто не видел, отвечаем на вопросы из зала, а приходят, как правило, академики. Как раз за две недели до церемонии начинается последний этап голосования, так что этот тур служит промоушеном. Тут можно набрать очки, а можно и потерять – смотря как выглядеть будешь. Хотя, хочется надеяться, больше зависит от качества фильма. Я так уже ездил с Lavatory Love Story».

Ɔ. А как проходит сам день церемонии? С утра побрился и галстук новый?

Я постарался выспаться. Побрился я накануне, у меня в бритве триммер забастовал – там же сто десять вольт, а у меня двести двадцать. Работал не от розетки, как выяснилось, а на запасе аккумулятора, аккумулятор сдох, пришлось побриться наголо, чтобы к моменту церемонии отрастить нужную длину, с которой привык ходить. В два часа боевая готовность, подъезжает лимузин, чтобы в три быть у кинотеатра «Долби», времени вагон. Грелись на солнышке во дворике, женщины наводили макияж, укладка, то-се. А нам что – штаны напялить да галстук. Потом фотосессия перед домом и лимузином во всех комбинациях – каждый с каждым. Три с половиной часа сама церемония, но организовано четко: каждые пятнадцать минут рекламная пауза – заранее присылают инструкции и десять раз еще напомнят: смело вставать и ходить куда угодно можно каждые пятнадцать минут, пауза две минуты. По громкоговорителю идет обратный отсчет: пятнадцать секунд до включения, четырнадцать, тринадцать... Если ты из туалета не успел войти в зал, тебя не пустят, кто бы ты ни был, даже если тебя сейчас объявят, прецеденты были – людей вызывают на сцену, а их нет.

Ɔ. Ты писал речь?

В этом году ввели новинку, додумались наконец-то. Заранее присылаешь список всех, кого хочется поблагодарить, до восьмидесяти слов, и пускают его на экране. А то всех задолбало слушать про мамочек и учителей в третьем классе. Чтобы человек говорил уже от сердца, был расслаблен, мог пошутить. Речь я не писал. Я примерно представлял себе, что можно сказать. С моим английским непросто, конечно, было бы это сделать. Но бывало и хуже. Справился бы. Определенный план был.

Ɔ. «Оскар» – Эверест? Абсолютная вершина в мультипликации? Какое у тебя представление о полном успехе?

Я бы в вопросе убрал слово «мультипликация». Что такое профессиональный успех в любой области? Он один и тот же. Когда у человека есть роскошь отказываться даже от интересной работы. Когда предложений больше, чем можешь освоить. Тогда появляется выбор. Это и есть успех.

Успех в традиционном понимании у Бронзита тоже был. Скажем, сделанный во Франции «На краю Земли» (1998) взял семьдесят разных призов. И в работе недостатка, кажется, никогда не было. Плюс встроенность в студийную систему. Еще в восьмидесятые он начинал на «Леннаучфильме», потом «Пилот», потом «Позитив ТВ», с 1999-го – «Мельница». Проекты коммерческие (включая заставку к русскому MTV) всегда перемежались тем, за что теоретически выдвигают на «Оскар». Фильмами, на которых работают ради даже не символического капитала, а просто душевного спокойствия. На последний, пятнадцатиминутный, мультфильм «Мы не можем жить без космоса» у Бронзита ушло в общей сложности четыре года. То есть было очень надо. «Если можешь не снимать, не снимай. Я не мог. Мне это было необходимо».

Ɔ. В старых советских мультфильмах встречается лихость, нехарактерная для «взрослого» кино. Не чурались черного юмора, гиньоля. Такое ощущение, что можно было больше себе позволить. Сейчас мультипликация такая же территория относительной бесцензурности, как в советские годы?

Тут надо уточнить. Что мы называем бесцензурной территорией. Если речь идет о наблюдении свыше, о надзоре, то институт цензуры сегодня начисто отсутствует в любой художественной области. Никого это не волнует. Взять, для примера, «Левиафан» – спохватились уже потом: на что же денег дали?! Да, мол, надо быть повнимательнее. Сейчас полная свобода, как и у писателя, никакой цензуры не существует вовсе, но есть другой момент, он в исключительной свободе самого вида творчества – мультипликации. Действительно, здесь сами мультипликаторы сравнивают себя с богами, потому что создают мир с чистого листа, в этом принципиальное отличие от документального и игрового кино, у которых процесс завязан на реальную фактуру. На мир смотрят через объектив и видят конкретные объекты: человека, природу. А мы творим с нуля по мановению волшебной палочки – это и есть свобода. Самая главная проблема – как распорядиться ею. Нужно увидеть свой мир, которого до тебя не существовало, придумать каждую секунду бытования, свое особенное движение, его пластику. Остальные кинематографисты работают с реальностью, от нее пляшут, мы пляшем от того, что в голове: это колоссальная разница.

Ɔ. А заметно вам изнутри разделение на виды: кукольной анимации, рисованной, компьютерной?

Разница одна – техническая. Это инструментарий. Ты печатаешь на клавиатуре, а можно писать гусиным пером. Я мультипликатор – я могу поставить куклу, а могу нарисовать, это технология, к стилю отношения не имеет. «Человек – это стиль», какой-то француз сказал, – как жизнь проживает, так и снимает кино, все остальное должно быть завязано на технологию. Какие-то истории не будут смотреться в объеме, что-то потеряют. Можно любить пластилиновую фактуру, она трансформируется, она очень мультипликационная, тогда уже надо подтянуть сюжет, который будет подчеркиваться этой фактурой, но если нет такого сюжета, то лучше рисовать. Отсюда беда, если автор этого не чувствует и рассказывает историю, неорганичную для выбранной фактуры. Режиссер это понимать обязан.

В большом кино русский режиссер еще может держаться исключительно корней, выстраивать свою родословную от Эйзенштейна или от Тарковского, сооружать альтернативный мир. Мультипликатор по определению если не космополит, то точно западник, в детстве ушибленный Диснеем, который, по удачному определению Дэвида Томсона, «заставляет Бога выглядеть старомодным».

Ɔ. Ты учился в мастерской Федора Хитрука, начинал карьеру еще при старой власти – ты советский мультипликатор, работающий теперь в России, или это как-то по-другому устроено?

Я иногда думаю об этом. Я же молодым-то был в советские времена. Но я ощущаю, что абсолютно свободен от этой привязки, самонадеянно скажу, но я себя считаю интернациональным режиссером, не привязанным к социуму, хотя нельзя так сказать, нельзя быть совсем не привязанным. Когда вышел мой мультфильм «На краю Земли», мне часто говорили: ты же нашу Россию показал, вечно балансирующую на краю. А я об этом не думал, но все равно лезет, невозможно быть в отрыве от общества, хотя я себя советским никаким не считаю – мое внутреннее «я» свободно от любых установок. Возможно, я привязан к какой-то местной реальности и реалиям, но специально об этом не думаю. Кстати, я бы даже добавил, что не думаю об этом, но если бы меня заставили в виде соцзаказа на тему чего-то советского, русского снять кино, у меня бы возникло отторжение, я бы не стал этим заниматься. Хочется обобщить пространство, выйти в другое измерение. Когда я сейчас ездил в Калифорнии по студиям, часто задавали вопрос, насколько советская программа освоения космоса повлияла на выбор темы. Я прекрасно понимаю, что иностранцы могут задать такой вопрос – для них привязка сильная: ракеты, космос, мы же были лидирующей космической державой. Я объяснял, что специально к этому не привязывался, что даже в застойные годы людям было наплевать на космические программы, всех заботило, где бы хлеб насущный добыть. Гагарину радовались, да, но это быстро прошло. А сегодня спросите людей на улице, кто из наших сейчас в космосе, – мало кто ответит. Это уже давно никого не волнует.

Ɔ. Как ты справился с поражением? Потому что как иначе назвать не-победу?

Это очень сложный момент внутреннего переживания для всех, для любой категории звезд – актеров, режиссеров. Ты надеешься, ждешь, веришь, хотя как разумный человек понимаешь, что ты один из пяти – почти у всех равные шансы. То есть вероятность «проигрыша» огромная, ты к этому готов. И тут, бабах, объявили не тебя, понятно, что невозможно к этому относиться равнодушно, но мы же взрослые люди, мы понимаем, во что играем. Как вообще можно соревноваться в искусстве?

Думаю, у спортсменов другие переживания – они-то могут еще что-то сделать, поднапрячься и прыгнуть выше всех, а если не получилось, сетовать можно только на себя. У нас другая ситуация – мы уже ни на что повлиять не можем: фильм закончен и существует своей жизнью уже года два, всё. Выбирают, голосуют другие люди. Вообще счастье и большой успех до пятерки номинантов добраться – столько ступеней отбора, и ты все это понимаешь. Повторюсь, решают другие люди, у каждого своя степень компетентности в этом вопросе, у каждого члена академии свои представления о прекрасном, свои критерии идеального фильма. Ты это все держишь в голове, но раз уж ввязался, то будь любезен соблюдать правила. У меня уже двойной опыт такого переживания, даже тройной. В 2000-м с «На краю Земли» я выдвигался во Франции на «Сезар» в категории короткометражного кино и проиграл игровому фильму. Так что в третий раз я испытал некоторую долю разочарования. Но в этот раз было иначе. Я был в курсе, что огромное количество друзей, знакомых и незнакомых людей в стране искренне болели за меня. В отличие от 2000-го, когда меня никто не знал. Сейчас-то другая ситуация, и я чувствовал себя виноватым. Получается, что я выступал от лица страны и про­играл. Полное ощущение, что я подвел людей, и это было чудовищно – от меня ждали победы.

А ведь и «Мы не можем жить без космоса» по сути история неудачи, катастрофы. Но это еще и история о фантазии, и рассказ о свободе, позволяющие любой проиг­рыш легко пережить. И кто-кто, а Бронзит обладает завидной фантазией и свободой. Как и полагается настоящему мультгерою.Ɔ.