Сергей Николаевич: Валерий Залотуха. Первый и последний

Редакция благодарит Елену Лобачевскую и издательство «Время» за предоставленные материалы.

О Валерии Залотухе мне писать трудно. Мы не были знакомы, хотя могли бы. Все-таки двадцать четыре года он был мужем моей подруги юности Лены Лобачевской. И, собственно, это все, что я о нем долгое время знал. Ну и, конечно, что он известный кинодраматург. По его сценариям снимались такие фильмы, как «Мусульманин», «Макаров», «Рой», получавшие разные солидные премии и положительные отзывы в прессе. То есть речь шла о некоем кинематографическом истеблишменте девяностых и нулевых годов, с которым мои пути мало или почти не пересекались. Кино это в какой-то момент почти иссякло. Энергия, питавшая его с советских времен, постепенно сошла на нет, растворившись в телевизионной сериальной продукции. Ни большим режиссерам, ни серьезным сценаристам ловить тут стало нечего. Кто-то сумел переключиться на педагогику (по меткому выражению Юрия Арабова, «плодим нищих»), кто-то перешел на административную работу под крыло разнообразных фондов и структур, а кто-то, кому позволял талант, вернулся в литературу. В этом смысле выбор Валерия Залотухи был смел до отчаянья. Вместо того чтобы клясть времена и Никиту Михалкова, он засел за большой роман, который писал двенадцать лет, а заодно освоил профессию кинодокументалиста, сняв несколько ярких фильмов: «Попы», «Ангел Русской церкви против отца всех народов», «Ребро. Портрет жены художника на фоне эпохи». Все три – о священниках. Но вот что интересно: не успели критики записать Залотуху по ведомству певцов православия и народности, как он выдает две прелестные документальные ленты про художников Анатолия Зверева («Садись, детуля, я тебя увековечу!») и Дмитрия Плавинского («Художник Дмитрий Плавинский»). И делает это так легко, без всякого видимого усилия, будто только и занимался всю жизнь тем, что снимал документальные фильмы.

Вообще, чем больше я сейчас о нем думаю, тем больше прихожу к выводу, что был среди нас абсолютный самородок, стихийный и мощный талант. Жил достойно, несуетно, скромно. Не лез под прожекторы и блицы, не рассказывал на всех углах, какой он гениальный и недооцененный. Не навязывал себя никому ни разу. Просто делал дело, для которого был предназначен изначально. Любил своих родителей, жену, детей. Не боялся вступаться за обиженных, когда видел, что творится несправедливость. Был отзывчив на чужую беду. Свято верил, что «на одного человека должно быть больше», и всегда честно ходил на все правозащитные митинги. Умел прощать, быть верным другом. С его уходом вдруг образовалась какая-то зияющая воронка, как после оглушительного взрыва. Чернеющая пустота, которую ничем не заполнить. И только чувство вины подступает и гложет, что вовремя не расслышал этот строгий, рассудительный голос. Не дал себе труда погрузиться в историю жизни, точнее, очень многих жизней, которые мощным подземным гулом обрушиваются со страниц его прозы, погребая под собой весь этот нескончаемый марафон за рейтингами, престижем и успехом – словом, то, что он сам презрительно именовал «крысятником».

В книгах Залотухи есть правда, есть Бог и есть боль классического русского интеллигента за свой народ. Осознание невозможности что-либо всерьез изменить не то что в судьбе России, но даже близких людей, доживающих свой век в поселке Шахты 5/15, откуда он родом. Поразительная судьба. Шахтерский сын, советский мальчик, вырвавшийся из этого страшного захолустья, где все его сверстники были обречены на медленную погибель от водки и безнадеги. А потом МГУ и Высшие режиссерские курсы, куда его взял Андрей Тарковский, прочитав его рассказы о шахтерском поселке. Сейчас думаешь: неужели это возможно? Не кино ли все это? Нет, не кино. Больше всего потом он будет тосковать по навсегда утраченному ощущению жизни, где все свои, помогут, поддержат. Отсюда его внимательность к чужим судьбам, интонациям, голосам, каким-то давно исчезнувшим подробностям и деталям. На самом деле он очень внимательный писатель. Но при этом нет в нем холодной цепкости, отличающей дюжих профессионалов. Ему интересны люди. Он умел найти к ним подход, умел выслушивать их немудреные истории. Он им сопереживал. И они это чувствовали, не могли не чувствовать, общаясь с ним, посвящая его в свои заботы и тайны. Собственно, главный роман его жизни «Свечка», за который он был награжден посмертно премией «Большая книга», весь как один нескончаемый разговор при свете этой самой свечки. Не свечи, как у Пастернака, пафосно и гордо воссиявшей посреди бескрайнего мрака ночи и даже, как оказалось, в какой-то момент одолевшей его. У Залотухи – именно простая, копеечная свечка, купленная в храме, но ее теплое, мягкое сияние помогает человеку не сбиться с дороги, не потеряться в сгущающемся мраке, дойти до конца уготованного пути. Есть во всем, что он написал, какая-то аввакумовская истовость и прямота. Интонация проповеди, которая может испугать, но может и спасти. Недаром, когда Валерий работал над «Свечкой», он так много читал духовной литературы и общался со священниками. Конечно, для него самым важным был разговор с Богом, а потом уже со всеми остальными. И, наверное, неслучайно последнее, что он напишет, это рассказ «Памяти моего отца» (2013). Как будто спустя почти сорок лет он сам соединит две части одной невесомой конструкции, одного воздушного моста. Над пропастью, над вечностью, над рекой времени, несущейся куда-то с безумным ревом и сметающей все на своем пути. Я вижу на этом мосту юношу, сочинившего жутковатую историю со счастливым концом. Вижу красивого, уверенного и успешного кинематографиста, невозмутимого собирателя разных «ник». Вижу усталого, осунувшегося человека в золотистом нимбе сильно поредевших волос, знающего, что жить ему осталось недолго. И тот страшный диагноз, который он когда-то поставил, а потом великодушно отменил в своем первом рассказе, теперь подтвердили врачи уже ему самому. 

Конечно, это все разные люди и совсем разные эпохи. Но это все один – писатель Валерий Залотуха. Жаль, что его проза так долго оставалась вне фокуса нашего внимания, особенно когда мы собирали нашу книгу «Всё о моем отце». Ошибки надо уметь исправлять, что мы и делаем сейчас с превеликой печалью и надеждой, публикуя самый первый его рассказ, датированный 1975 годом, и самый последний, написанный за полтора года до смерти.Ɔ.

Упомянутый последний рассказ («Памяти моего отца») будет опубликован на сайте завтра.