Сергей Николаевич

Москва

Дача в Подмосковье

Маленький дом в лесу. В общем, ничего особенного. Но птицы поют, белки скачут, а зимой очень красиво, потому что такой белый снег был только в моем детстве. И еще там есть камин. С ним много возни: разжигать, топить, но я люблю смотреть на живой огонь. А если при этом еще поет в динамиках Элизабет Шварцкопф «Кавалера роз» или «Страну улыбок», получается что-то такое прекрасное, о чем даже страшно мечтать.

29 июля

Москва

У меня очень красивые родители. Наверное, глупо этим гордиться. Но, вероятно, первое самое осознанное и внятное чувство: а мои-то лучше всех! Не в смысле статуса, успеха или чего-то там еще, а именно красоты. Я ими любовался, восхищался, они всегда мне казались какими-то недосягаемо прекрасными, почти как голливудские звезды, хотя мы жили вместе в одной квартире. И быт был вполне советский, и папа был не такой уж большой начальник. Он рано умер, в 39 лет. Мама после него так и не вышла замуж. Ее зовут Эсмеральда. И когда по телевизору показывают «Собор Парижской Богоматери», ей обязательно кто-нибудь звонит и спрашивает: «Ты смотришь?» Но звонят только очень давние знакомые по той, другой жизни, потому что она уже давно переименовала себя в «Ирину». Ирина Георгиевна — так как-то скромнее и надежнее. К чему весь этот пафос и красота? Недавно с удивлением узнал, что моя любимая писательница Людмила Петрушевская тоже вовсе никакая не Людмила, а Долорес. У этих довоенных девушек обязательно есть своя тайна. А папу звали Игорь. Игорь Алексеевич Николаевич. И я очень люблю это имя. Игорь для меня — всегда князь.

Английскому языку — в школе №5 у Валентины Васильевны Чекуновой. Каждый раз, когда пытаюсь что-то сказать или прочитать по-английски, мысленно ее благодарю. При моих лингвистических способностях она совершила подвиг. Истории культуры и театра — в ГИТИСе, на театроведческом факультете у Бориса Николаевича Любимова. Любви к кино — в клубе «Красные Текстильщики», филиале «Иллюзиона» (его давно снесли), но там я посмотрел все главные фильмы своей жизни. Журналистике — в спецхране Ленинской библиотеки. Я знаю наизусть все обложки и верстки Paris Match c Джеки Кеннеди, принцессой Дианой и Роми Шнайдер, и у меня до сих пор замирает сердце, когда вдруг попадаются подшивки Life или Look 60-х годов.

Экскурсоводом в Театральном музее им. А. А. Бахрушина. С тех пор всегда стараюсь дослушать любого экскурсовода до конца. Это ведь ужасно, когда на середине фразы вдруг кто-то поворачивается к тебе спиной и уходит. С другой стороны, никто и не нанимался тебя безропотно слушать. Мой коронный номер — лекция о театральных постановках «Гамлета» для учащихся ПТУ старших классов. «О, Гамлет, холодеет кровь». В лектории было так подозрительно тихо, что к нам иногда заглядывали музейные охранники — убедиться, что ничего ужасного не произошло. Иногда в конце мне даже хлопали.

В 23 года я стал главным редактором журнала «Cоветский театр». Его на четырех языках в рекламно-пропагандистских целях издавал ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам). У моих авторов были самые большие гонорары (за переводы на все эти языки платили отдельно) и самая глянцевая бумага. Лучшие перья писали, лучшие фотографы снимали (половина нынешних альбомов Валерия Плотникова состоит из съемок для «Советского театра»). Покойный Анатолий Васильевич Эфрос однажды, пролистав мою продукцию, грустно вздохнул: «И где ж вы такой театр взяли, Сережа? Вот бы на него посмотреть!» Уже тогда страсть к глянцевой лакировке действительности жила в моем сердце.

Потом был «Огонек». Недолгий, но славный период.

Новый, молодой «Коммерсант», только поселившийся на улице Врубеля, в здании бывшей школы, где когда-то учился мой дядя. Эпоха журнала «Домовой» — первый опыт качественного российского глянца. И глянец западный — Elle, Madame Figaro, Citizen K. И каждый новый журнал как целая жизнь. С встречами, расставаниями, влюбленностями, разрывами. О каждом из них могу написать роман. Может быть, так когда-нибудь и случится. Но, странное дело, сейчас совсем не тянет их перечитывать. И даже немного больно. Как любовные письма, когда знаешь, что их адресатов давно уже нет в живых. Но, может быть, потом как-нибудь?

Люди и книги

Третьяковскую галерею

Павловск

Пале-Рояль

«Мокрый наполеон», который делает моя жена по рецепту своей бабушки

Книжные магазины

Автоответчики, музыку в машине, чересчур громкие голоса, хотя сам говорю и смеюсь довольно громко. Рената Литвинова однажды объяснила, что у меня «актерский посыл». Якобы уже на подступах к гардеробу слышно, что я сижу в ресторане. Наверное, у нее просто обостренный слух?

Жена Нина Агишева. Она так до сих пор подписывает свои статьи и интервью, но на самом деле она давно уже по паспорту Николаевич. И это одна из главных удач моей жизни.

Дети — Сережа и Митя. Совсем уже взрослые, живут своей отдельной взрослой жизнью.

Жизнь приучила, что нет счастливых и несчастных. Просто есть те, кому дано слышать и знать свою судьбу, и те, кто бьется впотьмах, натыкаясь на одни и те же углы, несмотря на все предупредительные знаки и заграждения. Что талант, пусть даже самый скромный, — это всегда поручение, которое надо постараться честно отработать, а любовь — это дар небес. И в общем, даже одной может надолго хватить.