Дотракиец в Петербурге

— Поговорите с ним! — почти истерически выкрикнула женщина, втолкнула в предбанник моего кабинета рослого юношу, захлопнула дверь и, кажется, даже подперла ее плечом с той стороны.

— Ну что ж, проходи, — уныло сказала я. Начало не обещало ничего хорошего.

Продолжение, впрочем, тоже.

Юноша был высок и черноволос. Удлиненные глаза казались обведенными черной каймой, как у древних египтян. Я даже присмотрелась внимательнее. Разумеется, никакой косметики не обнаружила, просто очень густые и длинные ресницы. Мать я видела мельком, но в своем предположении практически не сомневалась: отец мальчика кто угодно, только не славянин.

— Как тебя зовут?

— Кир зовут меня.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать лет мне.

Еще несколько таких же вопросов и ответов. Энцефалопатия? Какого генеза? Нарастало раздражение на мать. Хоть бы медицинскую карту в руки чаду сунула!

— В какой школе ты учишься?

— В триста пятьдесят седьмой школе…

— … я учусь, — закончила я. Вдруг он просто прикалывается?

Улыбки не последовало. Но школа-то обычная, не коррекционная!

— Как ты учишься?

— Нормально я учусь.

— Тройки, четверки?

— Тройки, четверки.

— Кир, ты странно разговариваешь по-русски. Может быть, русский для тебя не родной? Тогда какой у тебя родной язык?

— Дотракийский.

Некоторое время я переваривала услышанное. И постепенно усваивала, что никакой энцефалопатии тут нет, а что есть — я совершенно не понимаю.

Он пришел и говорит: я на тебе все равно женюсь, но к твоему ребенку отношения иметь не буду. Если тебя это устраивает, пошли заявление подавать

Попыталась выяснить, что, по мнению Кира, двигало его матерью и о чем она хотела, чтобы мы поговорили.

Полный провал. Причем у меня нет ощущения, что он равнодушен или отсутствует. Он здесь, и у него какие-то чувства. Сильные. Но какие и по какому поводу — у меня нет даже предположений.

— Кир, пожалуйста, позови свою мать, а сам посиди в коридоре.

— Не могу позвать свою мать. Нет ее там. На работу она ушла.

— Ты знаешь ее телефон?

— Восемь девять два…

— Погоди, погоди… я набираю…

Трубку взяла сразу — на работе она или где.

— Это психолог. Приходите завтра вечером к семи. Кира с собой можете не брать, мы с ним уже побеседовали. Если это можно так назвать.

***

История сначала выглядела обыкновенной.

— Когда я собралась за своего нынешнего мужа замуж, у меня уже был ребенок. Вот он, Кирилл. Три года ему было, и он у моей мамы жил, у своей бабушки то есть. А я сама работала, поварихой, в смены. Он с самого начала шумный был и подвижный очень, маме тяжело было, но что ж поделать? Надо же кому-то деньги зарабатывать.

А он сначала не знал, что у меня ребенок — ну, мы просто встречались и все. А потом он сказал: давай жениться. Тогда я ему и сказала. Он ушел, три дня не появлялся и не звонил. Я все плакала и думала: ну вот. А потом он пришел и говорит: я на тебе все равно женюсь, но к твоему ребенку отношения иметь не буду. Если тебя это устраивает, пошли заявление подавать. Живет он у бабушки и пусть живет, будем ей деньги давать и видеться с ним будешь. А я говорю: если мы будем вместе жить, тогда Кирилл тоже будет с нами — он мой сын, и маме с ним тяжело. Он еще подумал и говорит: хорошо, только меня к этому не привлекай.

Так и стали жить. Он ко мне хорошо относился, а Кирилла не обижал, просто не замечал его. Единственное, ему не нравилось, когда я Кирилла ласкала, ну я и старалась, чтоб он не видел. А потом Кирилл уж и сам не хотел. Он быстро привык, к мужу не обращался — если ему что нужно, сразу ко мне. Потом муж говорит: роди мне ребенка. Я говорю: ты ж детей не любишь. Он говорит: своего буду любить. Ну, я подумала, он хорошо тогда зарабатывал, а мне в столовой надоело уже… почему нет? И забеременела, и родила опять мальчика. Он его Вовой назвал, в честь своего отца.

И вот сразу, в первый же день стало понятно, что не соврал, действительно своего — любит. Причем не ути-пути, а по делу. И памперсы менял, и ночью вставал, если надо, и играть мог часами, и гулять. И всем интересовался: и здоровьем, и как его развивать, и в какой лучше садик, и в какой кружок, да какая школа самая лучшая…

А у Кирилла в школе с самого начала проблемы были. Не с учебой даже, а с поведением. Отвлекался, дрался, как-то так вызывающе себя вел… И с гигиеной у него всегда проблемы были…

— Отчим как реагировал?

— Я сначала пыталась с мужем советоваться, привлечь его, а он — избавь меня, мы же с тобой с самого начала договорились… При этом с Вовы, несмотря на всю любовь, он очень даже спрашивает, и уроки проверит, все ли сделаны, и чтобы все остальное было как надо… Вова у нас в математическом лицее учится, в шестой класс перешел, две четверки, остальные пятерки… И в хоре мальчиков еще поет, и дополнительно французский язык учит — сам захотел, но отец очень одобрил…

— А Кирилл чем-нибудь занимается?

— Когда маленький был, ходил в школе на карате. Потом бросил. Сейчас ничем.

— Какие у вас сейчас отношения с Кириллом?

— Честно?

— Ну разумеется.

— Я его боюсь.

— Почему? У вас есть основания?

— Даже не знаю. Он сейчас почти с нами не разговаривает, но мне кажется, он в любой момент может сделать все что угодно. Вообще что угодно, понимаете? — она понизила голос. — Однажды в ответ на мое какое-то пустяковое замечание запустил табуреткой в зеркало в коридоре. А мог бы, наверное, и в меня…

— У него есть друзья? В школе, еще где-то?

— Нет, кажется, нет. Приятели, конечно, есть, но они его тоже, кажется, сторонятся немного. Да что там одноклассники. Мне его классная руководительница недавно призналась… я к ней посоветоваться пришла, а она мне: «Я сама ему боюсь лишний раз что-то сказать, он так смотрит, что, кажется, может в любой момент взорваться и разнести все… Сами небось знаете, какие теперь в школах случаи бывают. Скорее бы он из нашей школы ушел, а там уж вы сами решайте».

— Бабушка, ваша мать? Та, которая была с ним вначале?

— Мама два года очень больна. Ей самой нужна помощь.

— А где биологический отец Кирилла? Может быть, он мог бы…

— Не мог бы. Мы тогда с девчонками на юг поехали. Обычный курортный роман. Короткий. Он представился Тимуром, а как его на самом деле звали… Когда я узнала, хотела аборт сделать. Пошла к врачу, а она мне: у вас там нарушения, если сделаете аборт, может развиться бесплодие. Я испугалась, пошла к маме советоваться. Она сказала: без детей совсем плохо, давай рожай, я тебе с ребенком помогу. Вот я его и родила. Теперь, если честно, жалею.

Есть гипотеза: содержание невротических симптомов в символической форме отображает проблему, содержание конфликта

Боже ж ты мой! — подумала я. Это даже не педагогическая запущенность, это что-то значительно серьезнее… И ведь страхи учительницы и горе-матери совсем не пустые. С таким психологическим анамнезом он действительно вполне может чуть ли не в любую минуту попасть в строчку страшных интернет-новостей.

Что у меня есть? Считать ли «дотракийский язык как родной» не издевкой, а призывом о помощи? Но если даже так, чем я сейчас могу ему помочь?

— Ваш муж в поликлинику придет? — осведомилась я.

— Нет-нет, что вы! Он говорит: это не мое дело. Меня там изначально не было. Это все твоих рук и чьего-то генотипа дело. Можешь с Вовой сравнить.

— Какая, однако, великолепная сволочь! — не удержалась я.

Женщина дернулась было возразить, но промолчала.  

***

Есть гипотеза: содержание невротических симптомов в символической форме отображает проблему, содержание конфликта. Эта гипотеза мне нравится. У Кира странная манера говорить имитирует отзеркаливание слов собеседника. И это отнюдь не эхолалия. Невротический симптом? Ему совсем никто никогда не давал обратной связи? Не был зеркалом? Он не видит себя, от этого ему страшно и возникает агрессия?

В пять лет бабушка научила меня: невежливо говорить о присутствующих  «он» или «она». Я сама то и дело поправляю родителей, которые обозначают третьим лицом своих сидящих на соседнем стуле детей.

— Его все предали с самого начала, — сказала я. — Во всяком случае, ему всегда так казалось. Он жил в коконе, невидимкой в родном доме. Рос загадкой для всех и для себя в первую очередь. С внешностью непонятно какого народа и с глазами древнего египтянина. Большинство бы сломалось, как никому не нужная игрушка, но ему достался вполне неплохой интеллект и сильный тип нервной системы. Он проявлял себя, как фотопластинка, дерзостью, драками, вызовом. Если не любят, пусть боятся. Хотелось любви и ласки — получался страх. Он не знал, кого винить. Иногда винил себя. Иногда — их. Они каждый раз получались разными…

Если бы вы видели, как Кир слушал всю эту чушь!

Запретное третье лицо позволяло ему не возражать и вообще сидеть, как в театре, не глядя при этом на сцену. Но он впитывал мои слова каждой клеткой, ведь впервые в его жизни сюжетом был он, именно его личность отразилась не в бездушной амальгаме, которую он разбил табуреткой, а в другом человеке.

— Меня поразила точность его метафоры. Лишенные рефлексии, жестокие  дотракийцы. Как будто бы аутичные и способные лишь к самым примитивным чувствам. Но при соприкосновении с древней кровью Вестероса происходит чудо — рождение любви и верности. Он догадывается: мир больше той эмоциональной пустыни, в которой он вырос и которая по стечению обстоятельств оказалась его семьей. Несмотря на кипение злых страстей, ему хватает ума и силы верить: где-то в этом мире есть все, чего он жаждет.

«Главное — не расхохотаться и не расплакаться! — приказывала я себе. — Дотракийцы и вообще все дикари любят глупо-торжественный стиль: “Иду на вы!”, “Мертвые сраму не имут!”, “Чингачгук все сказал”…»

— Где? — странно-скрипучим голосом спросил Кирилл.

— Только там, где он сам сможет быть любящим и верным. Тогда мир гарантированно ответит. Есть человек, которому он обязан жизнью, и ему сейчас нужна помощь.

Египетские глаза впервые взглянули прямо на меня.

— Бабушка?

«Господи, он и это знает?!»

— Да. Ты жил с ней первые три года своей жизни.

— Я могу к ней пойти жить опять?

— Да. Сейчас она нуждается в помощи и уходе.

— Я могу… — Кир попытался, но не смог сформулировать дальше.

Дверь распахнулась рывком. Вихрастый русоголовый мальчик:

— Я под дверью подслушивал! Он забыл меня! А я — есть! Я всегда хотел старшего брата! А Кир — как будто есть и как будто нет!

— Ой! Рояль в кустах! — удивилась я.

— Я Вова, а не рояль! — возмутился мальчик.

— Теперь ему надо принять решение, — сказала я, глядя в окно. — Проявляться или нет. Есть уже два места — внук и старший брат. Что он решит?

Вова внимательно посмотрел на меня и почесал в затылке.

— Ну ладно — Кир. А вы-то почему так странно разговариваете?!

— Анекдот про верблюда знаешь? — огрызнулась я.

— А что тут не странное? — правильно отзеркалил Кир и впервые за все время нашего знакомства улыбнулся.

У меня самую чуточку отлегло от сердца. Все только начиналось. Но появилась надежда.