Импринтинг, или Запечатление. Как устроены воспоминания у детей и целой нации
Я родилась в огромной коммунальной квартире на Петроградской стороне и жила там до трех с половиной лет. Среди множества наших соседей (на пике численности в квартире жило 42 человека) была пожилая, но еще не дряхлая пенсионерка Надежда Николаевна. У нее была маленькая комната с удивительными для современного глаза пропорциями: небольшая площадь заставленного какой-то темной и древней мебелью пола и огромная площадь четырех стен, оклеенных выцветшими, с потеками обоями. Снизу казалось, что наверху стены сходятся куполом. Так получалось потому, что комнатка Надежды Николаевны была «выгороженная» из когда-то очень большого зала (на потолке сохранилась четверть целой лепнины — какие-то узоры, цветы, завитушки и одна нога с голой пяткой), а потолки в нашей квартире были высотой четыре с половиной метра. Люстры у Надежды Николаевны не было — на длинном витом шнуре свисала вниз очень яркая лампочка, от которой всегда расходился радужный ореол. Высокое окно с полукруглым верхом на зиму всегда заткнуто серой ватой и поверх нее заклеено бумажными полосами, которые мазали клейстером (его варили из крахмала в большой кастрюле на кухне). Открывается только небольшая форточка с фигурной ручкой, и свежий воздух, вливаясь через нее в комнату, дрожит и переливается. Потолок комнаты теряется в бледно-оранжевом тумане, и когда я с порога запрокидываю голову, я его почти не вижу — только неизвестно чья голая пятка от барельефа отбрасывает небольшую синюю треугольную тень.