Роман с горой Юнгфрау, или Приключения «Сноба» в фитнес-кэмпе в Швейцарии

Никогда не могла представить себя в Швейцарии. Потому что Швейцария для меня — это глянцевая белизна снега, которую царапает шипованными ботинками Джеймс Бонд. Это «Арт Базель» и часовой салон там же, в Базеле, где присматривают подарки патриарху и пресс-секретарю президента. Это Санкт-Мориц — паломничество русских нуворишей и их случайных спутниц. Моя цель поездки в Швейцарию была неочевидной — немножко подкачать мышцы.

«Жируха среди качков — это должно быть мило», — так я думала, присоединяясь к модному фитнес-кэмпу Pro Trener. Идея совмещения туризма и спорта кажется привлекательной все большему числу россиян, правда, марафоны по пустыням и вокруг вулканов и кругосветные путешествия на велосипедах — удовольствие для средней трети среднего класса и выше, а также для прирожденных воинов. Фитнес-кэмпы куда милосерднее к начинающим адептам ЗОЖа. К тому же трекинг в горах и водные процедуры на озере увлекательнее монотонных упражнений на беговой дорожке или в бассейне. Муж кандидата в президенты, актер Максим Виторган так и втянулся в спорт (заметили, как сильно он похудел?), а прожженный рок-н-ролльщик Сергей Мазаев, который также ездит на кэмпы Pro Trener, втянул в фитнес-туризм свою жену. Я, впрочем, была уверена, что даже самый ласковый тренер не убедит меня отжаться на фоне Альп хотя бы разок.

Место назначения — Интерлакен, курорт с трехсотлетней историей, расположенный, как можно понять по его названию, между двух озер, окруженных горными хребтами. Виторган вез с собой гречку. Потому что — где в Швейцарии гречка, основа русского ЗОЖ? Там стейки из говядины, баранины и конины, толстые, кровавые и парализующие, холодная овсянка с яблоком, по-научному мюсли Бирхера, клубника размером с кулак и шоколад.

Город Интерлакен разделен пополам железной дорогой, ведущей в Берлин, и речкой, которая спускается с гор, утекает в Нидерланды и впадает в Северное море. Окружающие его озера — Тун и Бриенц — выглядят как 3D-графика или перефотошопленные картинки из туристических проспектов. Они настолько гладкие и бирюзовые, что не сразу получается принять это как данность, а не обман зрения. Но они не смогли выдержать в моих глазах конкуренцию с Юнгфрау. «Это Юнгфрау», — менеджер отеля указал на далекий белоснежный пик, частично скрытый двумя черными покатыми горами, напоминающими медвежьи спины. Юнгфрау — значит, молодая женщина, созревшая для брака невеста, семья которой коллективно стережет ее целомудрие и при этом старается выставить «товар лицом» перед кем надо. Невозможно отделаться от этих ассоциаций, глядя на белый ромб в просвете меж двух коренастых верзил. С наступлением сумерек Юнгфрау начинает ежеминутно менять свой цвет, сначала на сливочный, потом на персиковый, потом вспыхивает оранжевым яблочным боком, розовеет и гаснет. На фоне ночного неба пик переливается синим с серебром.

Тренер Дима Озерский, суровый к Виторгану и к молодому кудрявому архитектору из нашей группы, не истязает меня, понимая, что я рискую развалиться, если побегу. Поэтому после плавания я валяюсь на пригорке с травинкой в зубах и смотрю, как нынешний кандидат в «первые джентльмены» с малиновым лицом делает отжимания с прыжком на фоне бирюзового озера Тун с одинокой черной уточкой, затем перехожу в руки грека-инструктора веревочной тропинки, а после него — к американцу, который ставит меня на сап. Плавание на сапе — небольшой доске, ускорение которой задает двуручное весло, — оказывается не таким простым, как казалось на картинках, и волна от каждого проплывающего вдалеке парохода заставляет меня трястись и шлепаться в воду. «Хорошая работа, Джулия», — кричит с середины озера американец.

На тумбочке в номере скапливаются затейливо слепленные шоколадные конфеты всех цветов — невидимая горничная раскладывает их на кровати, а по ночам запах пралине заставляет меня заворачиваться в одеяло, как в кокон. В Швейцарии я вскакиваю в пять утра и, чтобы не тянуться к конфетам, сразу выхожу на балкон и смотрю на гору. С Юнгфрау сходит ночное серебро. В обед я наконец-то увижу ее вблизи.

На перевальную седловину Юнгфрауйох нас тянет вверх желтый поезд. Эта железная дорога — самая высокая в Европе, и местные гордятся ей. Зелень и крыши приземистых шале исчезают из виду, и по обе стороны пути встают цепи гор: только камень, снег и ползущие по снегу точки — это наверняка немцы, упакованные в самую дорогую экипировку. Я завидую: они могут идти по горам сами, своими ногами. Но чтобы сделать как они, надо сдаться тренеру Диме и потеть, как Виторган.

Сначала мы только смотрим на ослепительный пик, щурясь, через витрину, а потом, наконец, выходим на смотровую площадку на снег. От разреженного воздуха многих людей слегка ведет, но у меня не то что кружится голова — я перестаю ощущать свою телесную оболочку. То, что я чувствую, совсем не ново. Карамзин в «Письмах русского путешественника» описывает опыт восхождения на Юнгфрау: «Язык мой не мог произнести ни одного слова, но я никогда так усердно не молился, как в сию минуту… Все земные попечения, все заботы, все мысли и чувства, унижающие благородное существо человека, остаются в долине — и с сожалением смотрел я вниз на жителей Лаутербруннена, не завидуя им в том, что они в самую сию минуту увеселялись зрелищем серебряного Штауббаха, освещаемого солнечными лучами. Здесь смертный чувствует свое высокое определение, забывает земное отечество и делается гражданином вселенной; здесь, смотря на хребты каменных твердынь, ледяными цепями скованных и осыпанных снегом, на котором столетия оставляют едва приметные следы, забывает он время и мыслию своею в вечность углубляется; здесь в благоговейном ужасе трепещет сердце его, когда он помышляет о той всемогущей руке, которая вознесла к небесам сии громады и повергнет их некогда в бездну морскую».

Лучше и не скажешь. Мне хочется улечься в позе звезды прямо на снегу, но кругом туристы фотографируются в прыжке. Я сгребаю снег, прессую в ком, грызу сведенными зубами. Пальцы, как в детстве от игры в снежки, становятся горячими.

«А вы пьете нашу воду из-под крана? Видите снег на горе? Так вот, вы пьете чистейший альпийский снег!» — говорит наша проводница Сандра, шестидесятилетняя женщина, похожая на кузнечика. Я молчу. Покупка бутилированной воды в этих краях и правда страшная глупость. Во-первых, из каждого крана Интерлакена течет вода из горных родников, во-вторых, это просто разорительно: в жаркий период на бутылочки можно потратить пару сотен евро за двухнедельный отпуск. За Сандрой не угнаться. Видимо, на этой воде, как на азотном топливе, она начинает быстро, почти бегом, спускаться по горной тропинке — мы пытаемся успеть на последний пароход на озере Бриенц, спускаясь с водопада Гиссбах. «Сколько пешком? Полтора часа? Нет, ребята, вы не сможете», — говорит Сандра, но в итоге машет рукой, и мы ускоряемся. Ну что ж, тоже фитнес.

До водопада Гиссбах из Интерлакена ходит красивый пароход, гудок которого разносится по озеру Бриенц с многократным эхом, звучащим в абсолютной тишине. К этой тишине, в которой нет шума машин, людей, да вообще никакого шума, привыкаешь не сразу.

Водопад обрушивается с четырнадцати каскадов, издалека он похож на струйку дыма, но вблизи одни лишь его брызги взлетают на пару метров в воздух. Напротив Гиссбаха построен одноименный отель, этакий дворец, в котором меня ждала удивительная находка. Вдоль центральной лестницы в помещении были развешаны небольшие акварели, на которых женщины с цветами вместо голов хоронят такого же, как они, мужчину-цветка; мотыльки на рогатых жуках скачут перед дамами-эльфами на турнире; мрачная девушка с крыльями бабочки и в короне плывет на лодке из сухого листа и плачет, закрывая лицо руками; эльфы в шапочках из одуванчиков порхают вокруг водопада, очертания которого похожи на Гиссбах. Да это и есть Гиссбах.

Все акварели — работы знаменитого художника и писателя Эрнста Крайдольфа, который родился в этих местах и со скрупулезностью ботаника и энтомолога зарисовал все растения и насекомых, а потом написал истории тайной жизни лесных существ и сам проиллюстрировал свои книги. Крайдольф для швейцарцев и немцев так же важен, как для нас Билибин. Наша проводница Сандра, увидев фотографии картин в отеле, сказала, что это главное воспоминание ее детства. Единственный отрывок сказки Крайдольфа, который удалось найти в открытом доступе, был про гусеничную ферму, которую один важный господин-мотылек посещал каждый день перед завтраком, чтобы поглядеть на своих питомцев и собственноручно задать им корму. Психоделические расцветки гусениц взяты не с потолка: Крайдольф детально изобразил в «стойле» будущих ночных бабочек, обитающих в лесах возле озера Бриенц.

В Интерлакене, куда бы ты ни пошел, всюду наблюдает за тобой Мужик с усами — рельеф в виде угловатого мужского лица на одном из горных склонов — неофициальная визитная карточка города и герой многих карикатур. Можно проехаться по канатке и посмотреть ему прямо в глаза на лучшей смотровой площадке, висящей на почти километровой высоте строго посередине меж двух озер. Намереваясь заглянуть тому Мужику прямо в глаза, я втиснулась с группой китайцев в кабину фуникулера, но едва сделала три шага по плато, как началась гроза. На моих глазах город стал растворяться в серо-зеленой дымке, и через три минуты из поля зрения исчезло все, кроме моих же рук, ног и куска земли под ними. Гигантская грозовая туча нанизалась на гору и будто застряла, а я оказалась внутри нее.

Я была как Странник над морем тумана с холста Каспара Фридриха, но, в отличие от него, видела не пики гор под собой, но одно сплошное ничто, в которое упиралось защитное ограждение смотровой площадки. Я покидала плато, прижавшись лбом к стеклу кабины фуникулера: справа елки, слева елки, а посередине — серый пар. Мне казалось, что из-под облака я выезжала куда дольше, чем поднималась наверх, и до сих пор уверена, что Мужик с усами беззвучно смеялся мне в спину, скрытый облачной ватой от глаз чужаков. А главное, гора Юнгфрау тоже исчезла. Две черные медвежьи спины по-прежнему торчали на горизонте, но между ними было пусто. В тот день она так и не вернулась. Проторчав на балконе в дождевике до глухой черноты, я задернула шторы, чтобы прохожие с улицы не стали свидетелями моего позора, сгребла в горсть накопленные на тумбочке шоколадные конфеты и съела их разом.

«Всякое лето тает на горах снег, и всякую зиму прибавляются на них новые снежные слои. Если бы можно было перечесть сии последние, то мы узнали бы тогда древность мира или по крайней мере древность сих гор», — пишет Карамзин в своих «Письмах русского путешественника». Сегодняшний любитель швейцарских гор не считает снежные слои: он рассекает на лыжах, а вечером пьет местное вино в компании таких же, как он, лыжников и лыжниц, фотографируя горные пики сквозь бокал. А когда снега нет, летает на веревке над пропастью, вереща во всю мочь и сжимая обеими руками селфи-палку. И лишь светло-рыжие коровы аккомпанируют его крику стройным перезвоном колокольчиков, не отрываясь от производства молока для шоколада.

Автор благодарит директора Офиса по туризму Швейцарии в России Наталью Варт за помощь, понимание и терпение.