Художник — тот же паразит. Дискуссия арт-группы Urban Fauna Lab с орнитологом

Лидия Каташук — эксцентричный орнитолог, которая прославилась тем, что своими руками воссоздала интерьеры Красной комнаты и отеля Great Northern из сериала «Твин Пикс» в загородном доме. Теперь подмосковный поселок стал местом паломничества фоторепортеров и телевизионщиков. Основной интерес группы Urban Fauna Lab — представители городской фауны, а также борщевик и другие сорняки, которые становятся материалами для произведений искусства.

Этот материал продолжает серию публикаций, приуроченных к 10-летию ЦСИ «Винзавод» и юбилейному выставочному циклу «Прощание с вечной молодостью». Другие дискуссии с участием художников можно прочитать здесь, здесь и здесь.

Алексей Булдаков: Наш проект называется «Лаборатория городской фауны», и лично я в нашей художественной лаборатории исследую феномен межвидового альтруизма у людей и животных. Особенно меня интересуют животные, наиболее интегрированные в человеческое сообщество в городе: голуби, вороны, утки, кошки. 

Лидия Каташук: Вороны и голуби — не лучший пример животных, интегрированных в сообщество людей. Лучше всего межвидовой альтруизм изучать не на примере отношения людей с птицами, а на отношениях с млекопитающими отряда хищных — собаками и кошками. 

Алексей Булдаков: И голуби, и кошки были спутниками земледельческой цивилизации, в отличие от собак, которые появились еще до земледелия. Собака всегда ищет возможности контакта… 

Лидия Каташук: Не всегда. Контакт этот может выражаться в разных формах. Есть собаки, которым человек интересен только как опосредованный источник пищи, и ведут они себя точно так же, как вели себя их дикие предки, а есть собаки, которые свой пищевой ресурс получают непосредственно от человека, вступая с ним в контакт. Поведенческие особенности определяются не только личным жизненным опытом особи, но и ее генотипом, потому что многие городские собаки во многих поколениях живут дико и с человеком не контактируют, они не подвергаются давлению отбора, в результате которого появляются выраженно социализированные особи. То есть некоторые бездомные собаки ведут себя как собаки, а некоторые — как шакалы. 

Алексей Булдаков: В Москве таких не встретишь, по-моему. 

Лидия Каташук: Наоборот, таких полно! Просто они редко бросаются в глаза. 

Алексей Булдаков: Но самый интегрированный в сообщество людей паразит — это кошка. Это божество, которому дают все. Ради них в районах кооперируются женщины, которые их кормят, выламывают «продыхи» в подвалах — это настоящая андеграундная субкультура, которая себя не афиширует. Кошки же не дают взамен ничего, кроме токсоплазмы, бесконечного ора и вони. 

Лидия Каташук: Собаки тоже ничего не дают.

Алексей Булдаков: Их хотя бы можно прикормить, и они будут охранять дом.

Лидия Каташук: Но что им охранять в городе? С утилитарной точки зрения они так же бесполезны, как и кошки. Просто кошкам больше благоволят, потому что от них меньше ущерба.

Алексей Булдаков: Когда мне говорят, мол, я люблю природу, завел котика — я усмехаюсь, потому что любить природу и любить котика — это совершенно разные вещи. Кошки выжирают экосистему и могут буквально за один год истребить популяцию редких птиц. 

Лидия Каташук: Собаки специализируются не на птицах, но они точно так же все выжирают, когда начинают охотиться в городских экосистемах. Только их жертвами будут не птицы, а мелкие звери.

Алексей Булдаков: Меня привлекает изучение этих межвидовых отношений, потому что мы, художники, тоже существуем в статусе приживальщиков. Нас кормят не бабушки во дворе, а меценаты и благоволители, имеющие более высокий социальный статус, которые отдают излишки своего благополучия нам.

Лидия Каташук: А я ассоциирую себя с птицей фрегатом: умею охотиться сама, но предпочитаю возможность что-то подобрать или отобрать. 

Алексей Булдаков: Вот поэтому-то мы к вам и пришли. Наш проект Urban Fauna Lab существует четыре года, и мы только начинаем учиться у животных разным способам выживания. Все эти способы включены в расширенный фенотип человека. Мне нравятся голуби. Точнее, не так: я никогда не любил их, но когда начал их исследовать, то проникся пониманием к их образу жизни, узнал, что они очень зоркие, умеют общаться с людьми — например, бережно едят с руки, кормить голубей приятно. С другой стороны, они переживают большое давление внутри популяции, они вечно друг с другом дерутся. 

Лидия Каташук: Еще один, более существенный фактор отбора — их высокая заболеваемость и смертность от инфекционных болезней. Главный уничтожитель голубей — не хищные птицы, а вирусы и бактерии. 

Алексей Булдаков: Я также заметил, что кормление голубей в городе ритуализировано. Это делают во всем мире, от Индии до США. 

Лидия Каташук: Как думаете, почему голубь стал божьей птицей, а не кто-нибудь другой? Потому что голубь или боится всего, или не боится ничего. Когда он решает кормиться с руки человека, голубь полностью ему доверяет, и в этом случае их довольно просто ловить руками. Кроме того, голубь — собиратель растительной пищи, который никогда не делает никаких манипуляций с едой, чтобы она стала доступнее, чем она есть. Объясню: он ест только то, что рассыпано. Он не разгребает землю, как курица, не расчленяет животных, как ворона. Это может быть трактовано как полагание на силу свыше. 

Алексей Булдаков: Пожалуй, кормя голубей, человек чувствует себя в роли сверхиерарха и получает заряд серотонина. Самое забавное, что люди, подкармливая голубей в определенных местах, даже не задумываются о том, что голубь сядет над ними и будет какать. У меня возникла идея устанавливать насесты для птиц в городе, чтобы они не сидели на проводах и памятниках и не загаживали их.

Лидия Каташук: Но в таком случае насест должен находиться рядом с тем, что вы хотите защитить, а во-вторых, он должен быть выше и удобнее того, что вы хотите защитить. Голуби не любят, чтобы их насест двигался, поэтому конструкция должна быть жестко закрепленной. Верхние ярусы будут более предпочитаемы, чем нижние, поэтому позаботьтесь о том, чтобы присады были расположены на одной высоте. 

Алексей Булдаков: Я сделал скульптуру для голубей, под которой со временем пометом выкладывался читаемый знак бесконечности, который символизировал бесконечный творческий потенциал птиц. Я также следил за воронами. Когда я был на резиденции во Владивостоке, я пытался вступить в контакт с большеклювыми воронами острова Шикотан. Они живут довольно близко к людям, они агрессивны, злопамятны и хорошо запоминают лица — одним словом, с ними нельзя конфликтовать, особенно если ты живешь на маленьком острове, где они тебя всюду достанут. Один мой знакомый кидал в них камни, и после этого птицы преследовали его везде. 

Лидия Каташук: Мне льстит внимание ворон и то, что они реагируют на меня как на ястреба. Более того, и мне удалось внушить им, что я умею летать. Вороны часто наблюдали за тем, как я ловлю руками голубей, а чтобы поймать птицу, надо уметь летать. Поэтому мне удавалось спугивать ворон в тех ситуациях, в которых другому человеку не удалось бы. Например, сидит на столбе ворона и окрикивает меня как тетеревятника. Я подхожу — и она тут же сматывается. 

Алексей Булдаков: Легко ли понимать язык ворон? 

Лидия Каташук: Не сложнее и не легче, чем понимать любую другую птицу, у которой есть язык. У ворон в звуковом языке помимо врожденных сигналов есть еще множество сигналов по договоренности, которые являются речью, как у человека. У каждой популяции этот набор свой. 

Алексей Булдаков: Мне показалось, что люди на острове Шикотан кормят ворон, чтобы поддерживать с ними хорошие отношения, иначе большеклювые вороны, которым под силу расклевать даже проволоку, могут испортить жизнь владельцам хозяйств. Считается, что при нападении на человека они целятся в сонную артерию. 

Лидия Каташук: Совершенно верно, они и правда могут целиться в артерию. 

Алексей Булдаков: Поэтому у меня возникла одна гипотеза происхождения межвидового альтруизма у людей. Они кормят животных, чтобы те не нападали на них. 

Лидия Каташук: Нет. Подкормка животных, которые могут тебя съесть, — прямая дорога к смерти. Ты раз дал ему еду — оно будет вечно за тобой ходить. Есть более состоятельный вариант: подкармливать тех животных, которые тебе помогут. Такие отношения, например, между волком и вороном. Ворон может показать волку, что где-то дальше пасется лось. Ворон сам не может добыть лося и расклевать его, пока волк не вспорет его шкуру. 

Алексей Булдаков: А как он показывает? 

Лидия Каташук: Полетит, кувыркнется, каркнет, бочку сделает. Ворон и человека может навести на крупную добычу. Если он видит что-то интересное, он обязательно это прокомментирует, даже про себя — каркнет, перевернется. А уж если он поймет, что у него есть зритель, то будет делать это очень отчетливо и доходчиво. Он заложит кого угодно! В африканской саванне гоминиды вполне могли иметь такие же отношения с грифами. Одним словом, прикармливайте только тех, кто вам полезен или как минимум вреден вашему врагу. 

Алексей Булдаков: А собака ведь вполне могла съесть человека. 

Лидия Каташук: Гоминиды никак не могут быть пищей для собачьих. Стая австралопитеков — совершенно невозможная добыча для стаи волков. Вы можете убить волка голыми руками в одиночку. 

Алексей Булдаков: А что скажете о желании одних видов животных заботиться о других? У всех, кроме человека, это происходит по ошибке. 

Лидия Каташук: И у человека по ошибке. Бабушки с кошками — это те же зарянки с кукушатами. 

Анастасия Потемкина: Когда Алексей делал исследование про бабушек с кошками, мы решили обратить внимание на характеры этих людей. Мы заметили, что страстные любительницы кормить уличных кошек обычно социально неустроенные. 

Лидия Каташук: Это люди, которые не удовлетворили свои социальные и родительские инстинкты естественным путем. Прошу заметить, что на начальной стадии эволюции собака и кошка были просто паразитами. Сейчас отдельные особи могут приносить нам больше пользы, если правильно их использовать. Это в корне отличает собаку и кошку от остальных домашних животных. Например, коза и свинья дают нам столько же, сколько мы им даем, и они наши пленники: мы их поймали и приучили жить с нами. А кошки с собаками сами пришли к нам. 

Алексей Булдаков: Древнегреческая этимология слова «паразит» — это сотрапезник, тот, с кем мы делимся излишками материального благополучия. 

Лидия Каташук: Для меня собаки, кошки и голуби — это не сотрапезники, а еда. Если я нахожу на дороге сбитую собаку, то это, определенно, удача дня. 

Алексей Булдаков: Это очень честная позиция. Мне кажется, бабушки, которые организуют эти «кошачьи клубы», просто не очень любят людей. 

Лидия Каташук: Я не люблю животных, которые входят в социальный контакт с человеком, предпочитая тех, которые живут сами по себе. 

Алексей Булдаков: Вы говорите о соколе, которого я видел рядом с вашим крыльцом? 

Лидия Каташук: Большинство моих птиц живет на чердаке, и вы их еще не видели.

Алексей Булдаков: Как вы заинтересовались птицами? 

Лидия Каташук: Мне с детства нравилось все, что летает. Я живу в этом месте с рождения, мой дом находится под глиссадой аэропорта Астафьево, самолеты здесь пролетают на высоте 200 метров над землей, и с детства у меня были сильнейшие впечатления от них. Человек подсознательно воспринимает полет как чудо. Из птиц мне интересны в первую очередь хищники, потому что их можно обучить так, чтобы можно было наблюдать их полет вблизи, в том числе и полет в экстремальных ситуациях — когда они охотятся. Далее, мне нравятся птицы, составляющие звуковой ландшафт родной природы, и дрозды для меня на первом месте среди певчих птиц. Наконец, мне интересны птицы как современные динозавры. Я не испытываю по отношению к птицам эмоций, связанных с родительским или комфортно-дружелюбным поведением, а смотрю на них как на представителей другого вида, к которым я имею и научный интерес, и эстетический.

Алексей Булдаков: А почему вы полюбили «Твин Пикс»? 

Лидия Каташук: Мне он очень понравился с первого показа по ТВ в 1993 году. Понравилось сочетание быта с мистикой — до этого я такое сочетание встречала только у Бажова. В рассказах из цикла «Малахитовая шкатулка» тайная сила тесно интегрирована в обыденность. 

Алексей Булдаков: Несмотря на подчеркнутую материальность мира «Твин Пикс» с его кофе и пирогами, персонажи Линча все время проваливаются в Черный Вигвам, там-то и происходят действительно важные вещи в их жизни. Как вы относитесь к мистике? 

Лидия Каташук: Я стопроцентный материалист. Мне нравятся сказки, но я все равно воспринимаю их как сказки. Область грез — для отдыха, я не путаю их с реальностью. К магии я отношусь как к феномену, пока неизвестному науке. 

Алексей Булдаков: Наука и культура иногда абсурдным образом перекликаются друг с другом. В начале XX века, когда бактериология стала стремительно развиваться, когда открыли многих прокариотов, Говард Лавкрафт написал рассказ «Из глубин мироздания», в котором описывалось особое измерение, населенное бесформенными, пожирающими друг друга существами. Этот рассказ был, несомненно, эхом биологических открытий того времени. А сейчас философ Донна Харауэй вводит новые термины, похожие на геохронологические — капиталоцен и ктулуцен (от слова Ктулху) — как продолжение антропоцена. Харауэй — фанат прокариотов, бактерий.

Анастасия Потемкина: Она также предлагает термин «гумуситарные науки», который описывает взгляд на человеческие знания как на биогумус. 

Лидия Каташук: Вы говорите о корреляции науки и культуры, и я вспомнила одну вещь. Сейчас повсюду слышна критика нынешнего политического режима в России, в ответ на которую многие отвечают: «Я альтернативы Путину не вижу». Представьте себе, что вы находитесь в меловом периоде. Что вы скажете? «Ну, не вижу я альтернативы динозаврам! Как делать ставку на млекопитающих, которые сменят динозавров? Это же какие-то крысы и мыши!» 

Алексей Булдаков: А вы, кстати, какую альтернативу видите? 

Лидия Каташук: Себя. 

Выставочный цикл «Прощание с вечной молодостью» на «Винзаводе» продолжается проектом Дмитрия Венкова «Октябрьский переворот» и выставкой Владимира Логутова «Следующий уровень».