Искусство без революций
Эту историю было бы лучше рассказывать, гуляя по улочкам Монпарнаса или потягивая вино на террасе «Ротонды» — кафе, где, как писал Амшей Нюренберг, «художники находят маршанов, которым продают свои произведения, и критиков, согласных о них писать». Нищие эмигранты, съезжавшиеся в Париж в поисках свободы и признания, те, кого сегодня мы условно объединяем в парижскую школу, не перестают волновать и занимают музейные залы. В Пушкинском продолжается ретроспектива Сутина (до 21 января), в лондонской Тейт Модерн «дают» Модильяни (до 2 апреля). Их секрет — «ощущение жизни как боли, умение сострадать и ощущение это реализовывать в искусстве» (не могу удержаться от цитаты искусствоведа Михаила Германа) и еще — судьбоносные встречи с коллекционерами, которые сто лет назад были не меньшими творцами истории искусства. Один из них — Йонас Неттер, легендарную коллекцию которого показывает в Петербурге Музей Фаберже на выставке «Модильяни, Сутин и другие легенды Монпарнаса» (до 25 марта).
Йонас Неттер родился в Страсбурге в семье преуспевающего коммерсанта. В его шесть лет семья переехала в Париж. Мальчик любил музыку и хорошо играл на фортепиано, но пошел по стопам отца, став агентом крупных торговых марок. Искусством он заинтересовался в сорок три года, зайдя по делам в префектуру и увидев на стене кабинета пейзаж Мориса Утрилло. Он был первым, кто обратил внимание на картину, и благодарный префект Леон Замарон познакомил Неттера с Леопольдом Зборовски, неудавшимся поэтом и начинающим арт-дилером. Эмоциональный представитель богемы, вечный должник Зборовски и прагматичный, ответственный Неттер — странный и напряженный союз. Вообще-то Неттеру нравились импрессионисты, но к 1915 году, когда состоялась эта встреча, они уже были дороги, и он обратился к молодому искусству, за которое большинству было жаль и ломаного гроша.
Их первым совместным «проектом» стал Модильяни. Прозвище Моди — не только сокращение от итальянской фамилии, по-французски maudit — «прóклятый». Его первую выставку, устроенную в магазине Берты Вайль, закрыла полиция из-за обнаженных, помещенных в витрину для привлечения публики. Неттер, Зборовски и Модильяни заключили контракт: художник получал ежемесячную сумму (сначала триста франков, к 1917-му — пятьсот, в 1919-м — тысячу), за это отдавал Неттеру все работы. Предложение, от которого на Монпарнасе никто бы не отказался. По настоянию Модильяни Зборовски познакомил Неттера с Хаимом Сутиным, и Йонас был первым, кто разглядел его талант и поддерживал художника, пока в 1923 году американский врач Альберт Барнс, разбогатевший на производстве антисептика, не скупил все его работы. Похожая история была и с Морисом Утрилло — ежемесячное содержание помогло ему дожить до персональной выставки, устроенной Полем Гийомом и изменившей его судьбу. Фактически Йонас Неттер создал спрос на художников парижской школы, предвосхитив те многомиллионные продажи, которые совершаются сейчас в аукционных залах.
Сотрудничество Неттера и Зборовски закончилось из-за жульничества арт-дилера (до художников доходили не все выделенные средства). Зборовски умер в нищете в 1932 году и был похоронен в общей могиле, Неттер дожил до 1946 года. Но о судьбе коллекции мало что известно: пополнял ли он ее дальше, как пережил нацистскую оккупацию, где прятал «дегенеративное» искусство? Да и состав собрания известен не полностью. Два портрета Жанны Эбютерн и ангелоподобная «Девочка в голубом» Модильяни, кровавые туши и один из вариантов «Красной лестницы в Кань» Сутина, меланхоличные, почти монохромные пейзажи Утрилло, работы Вламинка и Дерена, пронзительный портрет самого Неттера, написанный Кислингом, и еще больше сотни работ — костяк уникального собрания, которое хранится у наследников и с 2012 года гастролирует — первый показ был в Пинакотеке Парижа, затем Милан, Рим и вот теперь Петербург.
Иногда художник становится заложником одного произведения. Что останется от Малевича, если убрать тот самый квадрат, не столько живопись, сколько манифест нового отношения к искусству? Ответ — на выставке «Казимир Малевич. Не только “Черный квадрат”» в выставочных залах «Рабочего и колхозницы» (до 25 февраля). Кураторский акцент сделан на ранних и малоизвестных работах. Вот плотные мазки в духе постимпрессионистов, вот пестрый ковер с детскими фигурами а-ля Серюзье, вот почти пуантилистический пейзаж, крестьянский цикл — еще фигуративный, но уже стремящийся к упрощению форм, футуристически раздробленное пространство, первые супрематические холсты с кругами и квадратами, эскизы к знаковой опере «Победа над солнцем», которая должна была изменить не только живопись, но и театр, и самый неожиданный экспонат — флакон одеколона «Северный», придуманный для Брокара в начале 1910-х годов. Безусловный плюс выставки в том, что работы собраны из региональных музеев и частных коллекций, редко гостят в Москве, а некоторые и вовсе впервые представлены зрителю.
Наконец, третий хит этой зимы — первая ретроспектива классика соц-арта Александра Косолапова «Ленин и кока-кола» в ММОМА на Гоголевском бульваре (до 11 февраля). Про соц-арт написано много умных статей, но на самом деле это очень веселое искусство. Все и начиналось-то несерьезно — зимой в пионерском лагере, где два художника, Комар и Меламид, грелись чем могли и рисовали агитплакаты к 50-летию пионерской организации, а заодно придумали новое направление в искусстве, смешав поп-арт Уорхола с навязшей в зубах символикой. Идею подхватили другие художники, в том числе их однокурсник по Строгановке Александр Косолапов, с 1975 года оттачивающий стилистику в Нью-Йорке. Ленин, Малевич, Микки-Маус и ковбой Мальборо смешиваются еще причудливее, чем стереотипы и культурные коды в человеческих головах. Главное условие — отказаться от пугающей серьезности восприятия (это удается не всем, и в 1980-х корпорация Coca-Cola протестовала против использования своего бренда в работах). Так что при входе на выставку стоило бы повесить цитату из Мюнхгаузена «Улыбайтесь, господа!».Ɔ.