Супергерой в резерве. Как справиться со взрывами агрессии в 11 лет

— Вы биолог? Социал-дарвинист? Вот вы мне и должны объяснить!

Как любой человек, прошедший советское дворовое детство, я реагирую на подобные вызовы мгновенно и автоматически, без участия высших функций коры головного мозга.

— А чем докажете?

Мужчина улыбнулся. Его подростковость, судя по всему, пришлась на ранние 1990-е.

— Да в общем-то ничем. Очень хочется понять.

— Уважительная причина, — кивнула я. — Рассказывайте с самого начала.

— Я военный. По образованию, по службе, по психической сути. И я не могу справиться с собственным ребенком, с сыном. Представляете, как это меня… даже не тревожит, а скорее — гнетет?

— Могу вообразить. Сколько лет сыну?

Папа-военный и сын-подросток — это очень часто взрывоопасная смесь. За свою практику я встречалась с этим много раз.

— Одиннадцать. Сейчас стало, быть может, чуть-чуть полегче, раньше был совсем кошмар.

Мое предположение о подростковых сложностях не подтвердилось самым очевидным образом. Они у них еще впереди. Боюсь, наступившее облегчение, чем бы оно ни было вызвано, продлится недолго.

— Что это значит: я не справляюсь? Конкретно, на примерах, пожалуйста.

— У него постоянно «сносит крышу». Причем невозможно предсказать, где и когда это случится. Очень яркий пример, когда ему было лет пять. Мы тогда с женой впервые поняли, что что-то тут серьезно не так. Он играл с мальчиком. Совершенно нормально играл. У него был грузовик, а у мальчика — такая большая тележка на трех колесах, на которую можно было садиться. И вот они вместе что-то туда грузили, сами залезали, катали друг друга… Потом пришел еще один мальчик, с которым хозяин тележки был знаком прежде, и вполне дружелюбно сказал: о, как здорово, я тоже буду с вами играть! — Да, конечно, давай, залезай, а я буду носить вот сюда вот это…  И тут наш говорит: я не хочу, чтобы он… Пусть он уйдет! — Чего это ему уходить? — Тут мама того мальчика говорит: не ссорьтесь, ребята, давайте все вместе играть, вместе же интереснее. А вот дальше, мгновенно — такой вихрь, прямо как в фильмах-боевиках. Мы с женой не успели даже шага шагнуть и слова сказать. Наш сын пнул ногой мать того ребенка, перевернул тележку, швырнул песком и камнями в обоих мальчиков и в довершение всего шваркнул своим грузовиком об то место, где только что сидел тот «лишний» мальчик (он, к счастью, в испуге от происходящего, отшатнулся). Все это сопровождалось не слезами и не криком, а каким-то утробным рычанием.

Представляете, что нам вслед кричали родители, когда мы с женой его с площадки утаскивали? Лейтмотив: держите вашего психа дома, привязанным к батарее!

И я, в общем-то, был с ними согласен, на их месте я, скорее всего, реагировал бы точно также.

Это бурный вариант. Тихий такой:

В садике воспитательница говорит: дети, пора ложиться в кроватки. Наш заявляет (спокойно, без агрессии): господи, как же вы мне все надоели! — ложится на пол и заползает под ряд кроватей. Там лежит и смеется. На окрики, требования не реагирует. Остальные дети сначала смотрят с испугом, недоумением, потом кто-то, хихикая, ползет за ним следом.

В школе первый год был совершеннейшим кошмаром. Он вставал на уроках, ходил, мог выйти из класса. Один раз ушел на первый этаж, лег и заснул в раздевалке. Нашли его, уже когда мы по звонку приехали в школу. Потом несколько ужасных драк по совершенно ничтожным поводам. Родители класса писали коллективное письмо директору…

— Интеллект?

— Совершенно нормальный. К школе жена его хорошо подготовила, он умел читать и писать, программу усваивал хорошо. Сейчас, конечно, из-за поведения ситуация хуже, но все равно, когда учится, это, в основном, даже не «четыре», а «пять». К тому же он почему-то любит тестирования. На них собирается, ведет себя прилично, ни разу не продемонстрировал никаких странностей. Две медико-психологических комиссии подтвердили: обучение в массовой школе. Мой отец (он военный пенсионер) говорит, что это от вседозволенности, мол, мы просто его избаловали. Мы пробовали быть строгими, жесткие рамки и все такое, как вы понимаете, мне, армейцу, это близко…

— Помогло?

— Нет, категорически, даже я должен был это признать. «Взрывов» стало еще больше, и они выглядели еще хуже.

— Врачи?

— Разумеется. Полтора десятка за все время. Несколько совершенно неопределенных неврологических диагнозов, которыми от нас, как я понимаю, просто отписываются. У него ведь и социальное функционирование не особенно нарушено. Он всегда и везде играл с детьми, игры по возрасту. В классе его побаиваются, девочки откровенно не любят, но некоторые мальчишки к нему даже тянутся. Были таблетки от психиатра, от них он становился совершенно спокойным, вялым и все время ел. Мы с женой посоветовались и решили прекратить. Нам советовали спорт. Из всех секций без исключения его выгоняли в течение трех-четырех месяцев за нарушения дисциплины и агрессию. Понимаете, большую часть времени он обычный мальчишка, но мы никогда не знаем, где и когда «рванет» в следующий раз. Жена в 39 лет совсем седая, и это при том что у ее матери до сих пор только отдельные седые волоски. У меня самого дрожат руки.

— Как часто все это происходит?

— Иногда, вот как в первом классе, каждый день по несколько раз. Иногда может выдаться даже спокойная неделя. Последний год, мне кажется, стало пореже, но добавилось другое: после каждой яркой сцены — лучше бы меня не было! Почему вы меня в детстве не убили?! Это, конечно, тоже не радует.

«Видимо, все-таки проблема с границами, — думала я. — Какая-то непоследовательность в воспитании, надо поговорить с женой, конечно, увидеть самого мальчика, хотя мне он, разумеется, ничего не продемонстрирует. Главное — проанализировать их воспитательную стратегию, попробовать нащупать упущения».

— В чем нас только не обвиняли. В школе одно время предполагали, что я его регулярно избиваю. И он сам эти подозрения с энтузиазмом поддерживал. Со мной беседовал кто-то там из социальных служб. А в чем только мы ни обвиняли самих себя! Мы бы, наверное, уже вообще вырвали на себе все волосы, если бы у нас не было Николая.

— А кто это — Николай?

— Это наш старший сын, у них разница в возрасте — три года. Его мы воспитывали точно так же, он абсолютно спокойный, сдержанный, занимается боксом и плаванием, дружит и с девочками, и с мальчиками.

Н-да, со стратегиями воспитания я, кажется, пролетела.

— А отношения Николая с братом?

— Николай его просто сторонится. Нам говорит: простите, но я не понимаю, как это устроено, и, если честно, не хочу понимать.

— А младший?

— Он иногда тянется к Николаю, иногда орет, дерется и кричит: чтоб ты сдох! Жена за эти годы прочитала много психологической литературы и пересказывала ее мне. Я сам тоже что-то читал. Вроде по всему получается, что он чем-то болен. Но врачи согласно говорят: здоров. И тогда что это вообще такое?! Я хочу знать!

К этой формуле («я хочу знать!») я, как бывший ученый, никогда не могла остаться равнодушной. Для меня это что-то вроде пароля. Подумав пару минут (мой посетитель спокойно ждал, и я еще раз убедилась, что сам-то он совершенно психически уравновешен), я сказала:

— Теперь вы с женой прочтете не психологические книжки, а несколько любовно-исторических романов. Автор — Виктория Холт. Сейчас я загляну в интернет и выберу, какие конкретно.

Брови мужчины взлетели вверх:

— Но зачем?!

— Автор, когда писала, опиралась на источники. Читая, вы будете обращать пристальное внимание на поведение ее героев-мужчин — в основном это английские принцы и короли — в ситуации любой фрустрации. Потом придете ко мне.

Я думала, он не придет. Слишком уж оригинальная рекомендация для военного человека.

Пришли вдвоем.

— Вы прочли?

— Да. Один из королей срывал и пинал по всей комнате свой парик. Другой грыз мебель. Третий катался по полу, четвертый колотил всех тростью.

— Это потому, что детей сейчас воспитывают, как королей? — неожиданно спросила женщина.

«В этом что-то есть…» — решила я, и пообещала себе в ближайшее время подумать об этом.

— А Николай? — возразил женщине муж. — И братья этих принцев и королей? Получается, такое поведение — вариант нормы. Не болезнь. Все существующее в природе имеет смысл. Почему оно не отобралось естественным отбором? Вы — биолог, и вы должны…

Круг замкнулся.

— Все очень просто, — сказала я. — Конкуренция и отбор работают на уровне популяций. Завестись с полоборота, перевернуть ситуацию, произвести яркое впечатление, принять мгновенное решение, отключить все высшие функции, напасть на врага (или того, кто показался врагом) своей группы без учета «с одной стороны, с другой стороны…» и, может быть, даже погибнуть и стать героем какой-нибудь в меру безумной по содержанию песни или саги — это абсолютно не нужно особи, но необходимо популяции, группе в условиях конкурентной борьбы.

Мужчина задумался.

— А что же делать семье такой особи? Если эта семья живет не в условиях норманнского завоевания, а в обычном современном европейском мегаполисе? — спросила женщина.

— То есть, по сути, он такой же резерв, как и я, и мой отец? — вступил мужчина.

— Простите?.. — не поняла я.

— Ну, мы же военные, резерв государства на случай какой-то внешней агрессии. А он, получается, биологический резерв для тех же целей?

— Ну что-то вроде того, — не скрывая сомнений, протянула я.

— А нам-то что теперь делать? — женщина смотрела на ситуацию практически.

— Учить жить в резерве. Для начала объясните Николаю, почему такие, как его брат, не отобрались естественным отбором.

— Вы думаете, он поймет?

— А чего тут не понять-то? Ну и мальчика я все же хотела бы увидеть.

Сам парнишка ситуацию понял так: я не король (нет ситуации вседозволенности), но супергерой (когда-нибудь, возможно, придется спасти мир). Супергерои на мелочи не размениваются. А если размениваются, то грош им цена.

Я с ним особо не спорила. Одиннадцать лет, подростковость даже не проклюнулась, да и ума еще немного.

Потом научили говорить «я сейчас взорвусь!» и быстро убегать, если говорить по обстоятельствам неуместно или некому.

В школе кто-то один раз спросил: ты чего убегаешь? Трус, что ли? — Нет, — ответил наш «супергерой». — Это я убегаю, чтобы тебя случайно не убить. Ты ж на самом деле из моей группы, хоть и противный. Чего тебя убивать?

Больше никто не спрашивал.

В суворовское училище отправить не решились. Говорят, надо еще на свободе потренироваться. Но вообще-то мальчик, конечно, собирается стать военным. А что тут такого — семейная  традиция.