Восемь граней Ставрогина в Театре на Таганке

Перенести на сцену такой многосложный текст, как «Бесы» Достоевского, — задача не из легких. Знаменитый додинский спектакль, созданный им в 1991 году, шел более девяти часов. Юрий Любимов, покинув стены родной Таганки, в 2012 году поставил «Бесов» на сцене Театра имени Евгения Вахтангова. Для него эта работа стала своеобразным ответом на историю его исключения из театра и политическим высказыванием на злобу дня. Еще одни недавние «Бесы» Мастерской Дмитрия Брусникина, идущие в «Боярских палатах СТД», — рассказ о молодых людях, стремящихся к разрушению старого и строительству нового мира.

Во всех практически случаях попытка переосмысления романа театральным языком так или иначе связана с некоей политической подоплекой. И это совершенно логично. «Бесы», написанные Достоевским в 1881–1882 годах, отразили его реакцию на все более заметные радикальные настроения в среде интеллигентов того времени. В основе романа лежит реальный случай: убийство студента революционерами-нечаевцами.

Сергей Чехов решил в своем спектакле напрочь отказаться от каких-либо политических ассоциаций: его интересует только главный герой Николай Ставрогин, его взлет и падение, его моральная деградация.

На пустой сцене (художник Анастасия Юдина) кругом сидят восемь человек с холщовыми мешками на головах, в простых черных костюмах и платьях. На мешках — латинские названия: Ira — Гнев, Vanitas — Тщеславие, Superbia — Гордыня, Acedia — Уныние, Invidia — Зависть, Luxuria — Похоть, Melancholia — Тоска. Последний, восьмой мешок, скрывающий собственно лицо Николая Ставрогина, до поры до времени остается лишенным какой-либо надписи, на нем нарисована маска. В финале она превратится в Gula — Чревоугодие. Получается, что в круге «сходятся» восемь людских пороков. Судя по всему, режиссер при выборе греховных страстей не опирался на какую-то конкретную христианскую традицию (православную или католическую), и в данном случае это лишь условное обозначение тех внутренних «бесов», которыми могут быть одержимы люди.

Все говорит о том, что перед зрителем будет разыгрываться моралите — популярный в Средние века театральный жанр, в котором героями спектакля были не люди, а аллегории пороков и добродетелей. В каком-то смысле «Восемь» и есть моралите, построенное, как и положено, на диалогах.

Все восемь персонажей — Ставрогины. Лишь на короткое время, сняв с себя мешки, они перевоплощаются в других героев романа.

На разные лады хор из восьми голосов повторяет: «Я, Николай Ставрогин, отставной офицер, в 186- году жил в Петербурге, предаваясь разврату, в котором не находил удовольствия». Это цитата из исключенной по цензурным соображениям и не вошедшей в канонический текст романа девятой главы романа «У Тихона», включающей также «Исповедь Ставрогина», где герой признается в изнасиловании девочки Матреши, покончившей жизнь самоубийством, и в ряде других своих грехов. Здесь совершенно откровенно Ставрогин рассказывает, как он беспощаден к людям, как он без малейшего зазрения совести готов испытывать их на прочность, наблюдать за тем, как ни в чем не повинную девочку бьет ее мать, какое наслаждение доставляют ему человеческие страдания.

Даже разочаровавшись в Ставрогине, они слепо ему подчиняются. Стоит ему сказать слово «пауза», и персонаж умолкает

Спектакль состоит из восьми эпизодов: на сцене один за другим «оживают» восемь грехов, они скидывают с себя мешки и превращаются в героев «Бесов», которые тем или иным образом пострадали от Ставрогина: вначале слепо верили ему, были покорены его безграничным обаянием и умом, а в результате оказались либо жестоко обмануты, либо грубо использованы им в его личных целях. Делал он это ради одной лишь забавы, ради удовольствия от придуманной им интеллектуальной игры. Ему нравилось превращать людей, доверявших ему, в фанатиков. Нравилось наблюдать, как они под его влиянием становились рабами одной идеи. Особое удовольствие доставляло ему внушать одновременно разным людям совершенно противоположные взгляды, а потом смотреть, что из это выйдет. И конечно же, он любил пробуждать в других и страстную любовь к себе, и зависть, и ревность, и желание отомстить.

Эпизоды спектакля построены на диалогах персонажей со Ставрогиным, в которых он демонстрирует свою абсолютную власть над ними. Даже разочаровавшись в нем, они слепо ему подчиняются. Стоит ему сказать слово «пауза», и персонаж умолкает. Он выступает бескомпромиссным и безжалостным режиссером их жизней.

Гнев оказывается Шатовым (Никита Лучихин), который сначала монотонно, а затем с короткими вспышками ярости обвиняет Ставрогина в лицемерии. Убедил в существовании Бога, привил религиозную идею, а сам атеист до мозга костей.

Тщеславие — мать Николая, Варвара Петровна Ставрогина (Галина Володина), слепо верящая в могущество и силу ее сына и гордящаяся тем, что она его мать.

Гордыня — Кириллов (Артем Болотовский), убежденный в том, что, убив себя, он докажет миру, что бога нет и можно стать человекобогом. Все эти мысли были посеяны в нем Ставрогиным. Кириллов похож тут на романтика и безумного энтузиаста: с горящими глазами рассуждает он о том, что «все люди хороши» и что человек несчастлив лишь потому, что не знает, что он счастлив.

Уныние оборачивается «тайной» женой Ставрогина, хромоножкой Лебядкиной (Марфа Кольцова). Как известно, женился он на ней ради шутки. Его дальнейшие игры с этой несчастной женщиной привели к ее помешательству и подстроенному Ставрогиным же убийству. Если у Достоевского эта героиня «болезненно-худощава», «с жиденькими темными волосами», то актриса Марфа Кольцова скорее являет собой тип настоящей русской красавицы с длинной белой косой. Уныния в ней нет никакого. Яркие воспоминания о ясном соколе Ставрогине, который когда-то взял ее в жены, сменяются в ее сознании навязчивым образом Гришки Отрепьева.

Зависть — Петр Верховенский (Антон Ануров), главный зачинщик всех революционных действий в романе, организатор убийства Шатова, в спектакле говорит только о своем слепом, немом преклонении перед гением Ставрогина.

Похотью оказывается Дарья Шатова (Екатерина Варкова), любовница Николая, тут ставшая рыжеволосой бестией, готовой на любое унижение, лишь бы заполучить своего возлюбленного.

Тоска — Елизавета Тушина (Елизавета Высоцкая), тихая скромная девушка, влюбленная в Ставрогина, знавшая, что он женат, и все равно отдавшаяся ему, а затем, мучимая угрызениями совести, фактически себя умертвившая. Здесь она показана человеком просветленным, уже понявшим, кто такой Николай Ставрогин, но все ему простившим. Тоска ее действительно неизбывна. Тоска воющая, истошная, тоска по навсегда утраченной чести и потерянной жизни.

Наконец, восьмой персонаж — Чревоугодие, сам Николай Ставрогин (Филипп Котов), довершает собственное тотальное разоблачение рассказом о несчастной Матреше.

Спектакль производит впечатление очень четко выстроенной конструкции. Восьмигранника, разлетевшегося в начале спектакля и собранного обратно к концу

Пожалуй, это самая сильная часть спектакля. Самый пронзительный монолог, опять же взятый из девятой главы. Ставрогин обращается ко всем своим «грехам» сразу, к зрительному залу и к самому себе. Однажды испытанное героем счастье после прекрасного сна, навеянного увиденной им в Дрездене картиной Клода Лоррена «Асис и Галатея», сменяется жутким наваждением, воспоминанием о крошечном кулачке Матреши и впервые посетившими его угрызениями совести. Перед смертью, перед самоубийством героя эта одна-единственная светлая мысль все же посещает его и в конечном итоге убивает.

Режиссер Сергей Чехов низводит Ставрогина до совершенного «ничто», показывает путь полной и окончательной его деградации. При всей его гениальности и умении манипулировать другими он становится лишь отражением чужих грехов и страстей, пустым сосудом, из которого вылилось все содержимое.

Несмотря на то что некоторые из восьми пороков, представленных в спектакле, не в полной мере соответствуют персонажам романа (скажем, Зависть не очень ассоциируется с хитрым, наглым, изворотливым Петром Верховенским, а Чревоугодие — явно не главная характеристика Ставрогина), подобное режиссерское решение можно объяснить желанием показать главного героя с разных сторон. Как человека, пробуждающего в других самые низменные чувства и успешно этим пользующегося.

Спектакль производит впечатление очень четко выстроенной конструкции. Восьмигранника, разлетевшегося в начале спектакля и собранного обратно к концу. У каждой грани — своя «партия»: не случайно композитор Владимир Бочаров сочинил для каждого персонажа свою музыкальную тему.

Внутри этой четкой, почти математически стройной композиции спектакля — живые, яркие актерские работы молодых артистов Таганки. И образ Николая Ставрогина за довольно короткое сценическое время — час с небольшим — предстает во всем его безобразии, со всеми живущими в нем бесами, снедающими его изнутри и в результате разрушающими до основания.