Как упростить выражение

Женщина, не слишком юная, с беременностью на значительном сроке, с дикими глазами, вокруг которых черные круги.

Пришла одна. Значит, либо есть еще один ребенок, которого она с собой не привела, либо речь пойдет о наличной беременности — судя по всему, нелегкой. Может быть, она из-за своего возраста все время тревожится: все ли в порядке с ребенком? — и боится, что «накликает». ОК, буду успокаивать.

— Я математик, — говорит женщина. — Можно сказать, теоретический математик.

— А такие бывают? — искренне удивилась я.

Мне всегда казалось, что теоретические бывают физики, а математика — она на нынешнем этапе все-таки всегда прикладная. Мысль, что кто-то взрослый прямо сейчас (не в Древней Греции и не в седьмом классе) сидит себе на работе и на полном серьезе, просто так, «от души», комбинирует какие-нибудь нагроможденные друг на друга производные, интегралы, тангенсы и котангенсы, показалась мне забавной. К тому же я, видимо, сексистка, так как в последнюю очередь за этим занятием я представила бы себе беременную женщину.

— Бывают, — кивнула между тем моя посетительница. — Нас довольно много. Больше, чем, например, астрономов.

«Сегодня у меня прямо день открытий», — подумала я.

— Я слушаю вас. Что у вас случилось?

— Кажется, я схожу с ума.

— В вашем положении и при вашей специальности — это вполне рядовое ощущение, — заверила ее я (я же решила успокаивать). Одновременно я вспомнила одного современного теоретического математика, Григория Перельмана, и приободрилась, почувствовав почву под ногами. Конечно, бывают специфические психозы беременных, но, может быть, все не так страшно?

— Вы так думаете? — недоверчиво спросила женщина, склонив голову набок.

— Я просто уверена — даже при психозах действенности психотерапии никто никогда не отрицал.

Из курса психиатрии я смутно помнила про экзогенные и эндогенные психозы.

— Кроме беременности и особенностей вашей текущей работы никаких внешних событий не было?

— Пожалуй, были, — женщина усмехнулась. При этом ее явно позитивно обескуражило то, что я признала ее слова и не стала ее сразу разубеждать: «Нет-нет, что вы, вы не сходите с ума!»

— Рассказывайте подробно.

Дальше в моем плане было: 1) клиент выговаривается и от этого получает облегчение; 2) я еще раз объясняю (даже у беременного математика остается сильная когнитивная составляющая) клиенту, что все происходящее — это вариант нормы, но ее восприятие сейчас обострено ее состоянием; 3) клиент уходит успокоенный донашивать свою беременность.

Увы. Мой прекрасный план не осуществился, потому что назвать дальнейший рассказ моей посетительницы «вариантом нормы» не получилось даже у меня, со всем моим опытом.

Евгению в довольно большом сибирском городе воспитывала мать-одиночка. По специальности геофизик. Про отца мать говорила смутно: мы с ним не смогли договориться и расстались, когда ты была еще младенцем. Девочка на подробностях не настаивала, потому что видела: матери тягостно об этом разговаривать.

Мать и дочь неплохо понимали друг друга, хотя никакой особой близости между ними не было — жили рядом, но врозь, каждый в своем коконе и в своих интересах. Евгения росла замкнутой, у нее рано проявился интерес к решению сложных задач, который все окружающие тщательно поощряли. Победы в математических олимпиадах, поступление в математический класс интерната при Ленинградском университете казались закономерностью.

Потом вдруг, без всяких предвестников, наступила какая-то совершенно алогичная, бешеная подростковость. Из интерната Евгению исключили за недельный прогул — ночевала в каком-то подвале, жила в квартире с музыкантами-наркоманами, которые якобы против чего-то протестовали). Вернулась в свой город, опять сидела дома и решала задачи. Мать молча ходила мимо, держа руки на горле, как будто ее что-то душило.

Евгения, как и все вокруг, себя не понимала: что это вообще было?

Однако был еще один круг — уже в своем городе, в последнем классе. Тоже короткий, но яростный. Тогда она даже собралась замуж за какого-то непризнанного художника сорока пяти лет. Учителя рекомендовали психиатра, но мать категорически отказалась. Потом тоже вдруг, как будто радио включили, услышала постоянно повторяемые слова окружающих: Женя, ты губишь свой талант и свою жизнь! — признала их правоту и села за учебники.

Поступила на матмех университета, там встретилась со своими бывшими одноклассниками по интернату, и все было отлично.

Окончила университет, работала. Получила комнату, потом купила квартиру, потом увеличила ее еще на одну комнату (хорошо умела считать, в том числе и прикладные вещи), постепенно до мелочей наладила быт. Все хорошо, по полочкам и в табличке. Свои подростковые закидоны вспоминала почти с умилением («были когда-то и мы рысаками»), был устойчивый круг хороших, но неблизких приятелей, личной жизни почти не было, на вопросы отвечала пожатием плеч: не встретила пока своего человека, а случайными связями не интересуюсь. Из домашних животных были шумящие мадагаскарские тараканы: «Внимания им не требуется, а эффект присутствия кого-то в полный рост». С матерью созванивалась по расписанию, раз в неделю. Все хорошо? — Все хорошо! Больше обеим как будто ничего не было нужно.

Изредка у Евгении возникало странное ощущение, что внутри нее живет еще кто-то, совершенно ей незнакомый, но она списывала это на «психика человека вообще очень зыбкая, темная, мало изученная вещь». То ли дело красивая и понятная математика…

Потом мать тяжело заболела. Дочери призналась в своей болезни только в терминальной стадии, когда перестала справляться с повседневными делами. Евгения немедленно все бросила и поехала в родной город — ухаживать за матерью, которая по приезде дочери сразу слегла.

И тот же жест — руки на горле. Евгения не удержалась:

— Мама, у тебя ведь не рак горла. Что же это такое?

Мать помотала головой и отвернулась. А за два дня до смерти все-таки сказала:

— Я не биологическая мать тебе. Ты усыновленная. Прости, если что не так.

Евгения понимала, что времени на «молча попереживать» и «уложить в голове» просто нет.

Вот он — незнакомый человек внутри.

— Кто же я такая на самом деле?! — заорала она на умирающую и, в общем-то, абсолютно чужую ей женщину.

Мать усмехнулась:

— Да ничего особенного. Деревня Соловьево, Рязанская область. У матери уже трое детей было, отец пил и временами девался куда-то, вот она тебя в роддоме и оставила. А я взяла.

Фактически они уже больше не разговаривали. Евгения делала для матери все, что нужно, потом организовала похороны и вернулась в Петербург на работу.

Выглядела еще более молчаливой и замкнутой. Друзья и коллеги находили это естественным и сами держались поодаль — умерла мать, единственный родной человек, конечно, это горе, которое нужно пережить. Только один из давно знакомых коллег пытался как-то пусть неуклюже, но поддержать, утешить. Евгения чувствовала себя нестабильной и вдруг подумала: а может, это тот человек?

Стали жить вместе, у него родители, а у нее — большая пустоватая квартира с мадагаскарскими тараканами.

Но все казалось каким-то не очень реальным. Евгения поразмышляла и решила, что надо как-то создать объем и закрепить картинку. Ничего не объясняя сожителю, взяла билет и поехала в деревню Соловьево.

Мощный аналитический ум легко раскрутил простенький деревенский детектив. Биологическая мать Евгении умерла семь лет назад. Одного из старших братьев убили в перестройку. Из живых обнаружились: 1) пожилая краснолицая сестра в райцентре (смотрела настороженно и думала, что Евгения приехала претендовать на просторный материнский дом, который она уже наладилась отдать своему подрастающему сыну); 2) почти спившийся отец (женат третий раз, историю с оставленным в роддоме ребенком помнит, искренне рад, что дочь Евгения жива-здорова. Говорит, что дочь пошла в него, так как он мальчишкой тоже всякие сложные задачи как орехи щелкал, учитель в сельской школе удивлялся и советовал ему ехать в город учиться. Потом отец просит денег, чтобы «проставиться по случаю воссоединения семьи».); 3) веселый кучерявый брат, всего на полтора года старше Евгении (без семьи, но с многочисленными сударушками, работает где придется, наездами живет в том самом доме, который приглядела для сына старшая сестрица).

От всего этого Евгения почувствовала себя бодрой и как-то даже обновившейся. Незнакомый человек внутри как будто ей официально представился. Она улыбалась больше обычного, оставила денег отцу, обменялась координатами с братом и уехала.

— Хорошо отдохнула? — спросил математик-сожитель.

— Очень оригинально, — ответила женщина.

Через некоторое время выяснилось, что Евгения беременна. Как-то она долго не понимала, что происходит, и срок для аборта почти вышел. До того Евгении никогда не приходило в голову, что у нее может быть свой ребенок. Но теперь есть «свой человек», смешные деревенские корни, работа, квартира… А почему бы и нет? Ходила и улыбалась.

Потом, когда все сроки вышли, решила все-таки сообщить сожителю, что он скоро станет отцом.

Сожитель сказал, что такая ответственность и неопределенность, как ребенок, представляется ему совершенно неуместной, и предложил сделать аборт. Евгения сказала, что делать аборт поздно. Тогда математик сказал, что с ним поступили непорядочно, аккуратно собрал вещи, забрал из холодильника свои йогурты и ушел обратно к родителям.

Пару дней Евгении казалось, что она умирает. Потом в каком-то душевном помрачении ночью, в час волка, она позвонила брату. Брат все внимательно выслушал, бодро сказал, что ее сожитель откровенный мудак, но пусть сестренка не расстраивается, он утренним автобусом к ней выезжает.

Через два дня брат действительно приехал, сноровисто поселился в свободной комнате, кормил тараканов, покупал молоко и варил невероятно вкусную пшенную кашу с тыквой («это наша мать меня научила — хоть так тебе привет от нее передам» — тут Евгения заливалась горючими беременными слезами, а брат прижимал ее к себе и тихонько похлопывал по спине). Еще через некоторое время с неожиданным мстительным удовольствием женщина неделю наблюдала огромный фингал под глазом бывшего сожителя. «Поскользнулся в ванной», — говорил он коллегам, но она-то от брата знала правду.

Потом брат сказал, что нечего ему, мужику, на ее шее сидеть, устроился грузчиком в ближайший универсам, мигом обзавелся на новом месте приятелями, и понеслось…

— Он здоровый активный мужчина, я бы поняла, если бы у него здесь появилась женщина, но они каждый раз разные! — усмехается Евгения.

Можно себе представить. В ее-то математической квартире.

— Неделю назад я проснулась и вдруг отчетливо поняла, что я рожу ребенка и тоже оставлю его в роддоме. Знаете, как будто это уже написано в какой-то книге судеб. И печать стоит. Мне стало так страшно… И я себе сказала: нет. А потом представила, как он родится и будет со мной каждый день жить… И это было еще страшнее. Или все-таки оставить, его кто-то, конечно, усыновит (мы же с тем человеком генетически нормальные), а потом он всю жизнь, как я, будет в себе чувствовать незнакомца. Каждый день я так думаю часов по пять-шесть.

Я почти с ужасом увидела, что ее руки лежат на горле — так, как будто ее что-то душит.

— Стоп! — сказала я.

Теперь я понимала, что она действительно на грани безумия. Ее мозг изо всех сил пытался математически решить задачу слишком со многими переменными. Это невозможно, но другие способы решения (хотя бы «русский авось») ей просто неизвестны и ею не опробованы. А сейчас учиться ей уже поздно. И ребенок внутри. Что с ним-то сейчас происходит?

Когда-то я тоже весьма умеренно, но все-таки побеждала на математических олимпиадах и собиралась стать астрономом, которых, оказывается, меньше, чем теоретических математиков. Но как давно это было!

— Упростить выражение! — наконец вспомнила я.

— Что? — из глаз Евгении ушло безумие, руки легли на колени, она снова наклонила голову. — Какое выражение?

— Алгебраическое, конечно, — небрежно сказала я. — Ну такие, знаете, бывают, в несколько этажей, — я неопределенно покрутила всеми десятью пальцами перед грудью. Евгения уже чуть заметно улыбалась. Чужое невежество обычно забавляет. — И вот их всегда надо было сокращать, так в задачниках в условиях и писали: «Упростить выражение». Там обычно надо было что-то за скобки вынести, и тогда оно в скобках, например, вычиталось и оставалась единица или вообще ноль. Понимаете? Вот у вас оно. Слишком много всего одновременно накрутилось. Приемные и умершие матери, отцы, сестры, братья, беременность, мудаки-сожители. Все разом не понять и не справиться. Надо сейчас что-то вынести за скобки.

— Что?

— Все. Остаетесь только вы и ребенок. a и b. Точнее, 2ab, потому что вас двое. А там посмотрим, что еще добавить.

Она уже не улыбалась. Смотрела серьезно и сосредоточенно.

— Поняла вас. А как конкретно это сделать?

***

Брат, в общем, не очень даже и обиделся. Легкий характер. Подхватился, проставился напоследок новым друзьям и сударушкам и уехал.

— Если что, ты звони сразу! — наказывал он на прощание сестре. — Или сама приезжай, как родишь. Дом, считай, пустой стоит, огород 20 соток, продукты можно натуральные выращивать, маленьким детям, говорят, полезно. Сестрица наша только на вид такая жлобская, а вообще-то сердце у нее доброе, она тебя всему огородному и по хозяйству научит.

Все думали, что Евгения будет работать до последнего дня, но она ушла в декрет, занималась домом, готовила детское приданое, с удовольствием развела на подоконниках цветы, и 2ab дозревали в тихой и слегка скучноватой гармонии. Однажды на ее пороге воздвигся математик с букетом и каким-то неопределенным меканьем. Евгения полагает, что его прислали родители, которые что-то прознали и хотели внука. Математику сказали: «Извини, дорогой, как дальше выйдет, не знаю, но пока ты категорически за скобками». Математик сунул букет, облегченно выдохнул и ушел.

Родился мальчик. Евгения назвала его в честь себя — Женей. Когда я видела его в последний раз, ему было пять лет и он решал примеры в два действия. Я категорически велела это прекратить, больше играть с ним в ролевые игры, а летом обязательно свозить мальчика в Соловьево.