«Выбрали войну — воюйте». Кто и зачем сжигает храмы в Москве
«Не желаю людям зла, но убила бы»
Храм Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова в Тушине
Обугленный задник церкви. На мокрой земле шесть выпотрошенных огнетушителей. В треснувшем от жара стекле — чернота алтаря. Лопнувший пластмассовый динамик, один из четырех, через которые транслировались службы, вряд ли заговорит когда-нибудь снова. Красно-белая лента ограждает территорию от зевак. Это никого не останавливает. Камеры видеонаблюдения больше ни за кем не следят, их отключили.
Местные жители перешептываются: «Видишь, Сонечка, какая беда? Не желаю людям зла, но убила бы!» Сонечка в красном пуховике, бабушка — в зеленом. Они расстроены: подкоптилась даже кормушка для птиц.
Три покрышки
ОМВД «Южное Тушино»
35-летнего москвича Евгения Сенчина задержали в ночь со среды на четверг. В девять вечера во вторник он пришел к заднику церкви, приставил туда столы (которые прихожане используют, чтобы пить чай после службы), положил сверху три покрышки, принесенные с собой, облил их бензином и поджег. Видео допроса с признанием и раскаянием опубликовал телеграм-канал «Мэш».
— За что задержаны?
— За поджог церкви.
— Зачем вы это сделали?
— По личным убеждениям. Раньше там находился парк, в котором гуляли с детьми. А это сооружение все изменило.
Некоторые прихожане, впрочем, считают, что виноват не Сенчин, которого никто из них не знает, а главный противник постройки церкви, Антон Николаев. Его здесь знают хорошо. «Он толкал жену настоятеля. Он прыскал баллончиком людям в глаза. Он кричал бранные слова из окна. Он психически нездоров», — говорят они, услышав его имя.
Гнилой плод гнилого дерева
«Чайхана» в ресторанном дворике ТЦ «Праздник» у станции метро «Тушинская»
«Иисус сказал: Всякое древо познается по плодам его. Или признайте древо и плод его гнилым или — древо священным, и плод его священным». На Антоне Николаеве подтяжки с принтом мулатки. Он протягивает мне компакт-диск, записанный в честь его брата, трагически погибшего. Стихи и музыка — Николаева, диск — красного цвета, на нем — совместная фотография братьев и название: «Ангел».
«История с этим храмом — это гнилой плод гнилого дерева», — говорит Антон, ковыряя крем-брюле чайной ложечкой. Он только что рассказал мне, как на протяжении шестнадцати лет в свободное от мебельного бизнеса время делал иконостас. Оказывается, чтобы сделать иконостас правильно, нужен рыбий клей. Покрытый позолотой иконостас теперь — в одной из московских церквей. Превратившийся в угли другой иконостас залит водой из брандспойта в тушинской церкви, напротив которой живет Николаев.
Сам он объясняет, что после того, как напротив его дома появилась эта церковь, Бог ушел из его жизни. «А другого я не нашел. Я вообще потерялся в каком-то смысле. И так подумал: высокоразвитому существу не нужно поклоняться кому-то». После этого Антон Николаев два года боролся за свой вид из окна на Химкинский залив. А потом проиграл.
Крайние меры
Улица Лодочная — ОМВД «Южное Тушино»
Утро среды началось для Николаева со стука в дверь: в шесть утра полицейские пришли к нему с обыском. «Если не открыть, они просто выломают дверь», — объясняет Николаев причину, почему впустил полицейских. Те были вежливы и сосредоточенны. Николаев нашел в постановлении на обыск ошибки. Полицейские позвонили начальству и получили приказ отступить. Правда, Николаева увезли с собой. Впрочем, давать показания он отказался и к обеду был отпущен в статусе подозреваемого. Мне он объясняет: «Если бы я, не дай Бог, такое сделал — действительно поджег храм, где бы я сейчас был? В Европе или в Америке уже!»
Церковь сделала официальное заявление от имени епископа Марка, курирующего московскую программу постройки церквей шаговой доступности: «Свершившиеся акты кощунства свидетельствуют лишь о бессильной злобе противников храмов, которые, видя свое поражение, идут уже на крайние меры. Господь им судья!»
Угли, раскиданные пожарными, в тот момент еще дымились у деревянной церкви.
«Я понял, что народ этот — продажный»
Улица Лодочная, «протестный дом» напротив храма
Прежде чем строить храм, сначала возводят временный — небольшой и, как правило, деревянный. Это привлекает прихожан. Когда основной храм достраивают — деревянный разбирают и увозят куда-нибудь в провинцию. Тушинский должны были разобрать в июле. В девять вечера во вторник начался пожар. Настоятель отец Олег Яньшин приехал через несколько минут. Когда через час Антон Николаев возвращался домой, храм уже потушили. В это время активисты движения «Свободу Лодочной», которое несколько лет боролось против строительства храмового комплекса, шутили в фейсбуке: «Вселенная, жги!», «Хорошо дает свет та церковь, которая горит!», «Свет и тепло!»
Сам Николаев, по собственному утверждению, был в тот день слишком уставшим и не обратил на пожар особенного внимания. По его словам, борьба с застройкой закончилась для него еще два года назад, в день, когда храм только начали закладывать. «Что мы могли сделать против дубинок, огнестрела? Они просто пилили столетние тополя на наших глазах. Мы знали, что должна начаться вырубка парка. Нас вышло человек пятьдесят. А их было — триста. Омоновцы, казаки, движение “Сорок Сороков”. В обед я собрал всех в ресторане и объявил, что наша борьба окончена».
По подсчетам Николаева, на Лодочной и соседних улицах живет 120 тысяч человек, а подписей он собрал только две с половиной тысячи. Цифры наглядно показывали, что всем наплевать, законно ли построен храм и важнее ли он парка. «Большинству всё пофиг. И я понял, что народ этот — продажный. Я раньше думал, что русский народ — несчастный, оккупированный. Сейчас я считаю, его не надо спасать. Ему надо дать возможность пережить последствия своих решений. Выбрали войну — воюйте. Чтобы получить свой урок».
«Что за мнение такое, что священник обязан быть бомжом»
Храм Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова в Тушине
«Статья 282 — почему в этой ситуации она не работает?» — словно обращаясь к высшим силам, спрашивает отец Олег. Он стоит среди раскиданных досок и огнетушителей. «Вот — действия направленные на церковь, на религию! Есть конкретный выгодоприобретатель, ненавистник — по личным своим убеждениям: Антон Николаев. Какие-нибудь девочки пишут в соцсетях, и их сажают! Они не творят ничего! А вот человека, который действительно разжигает рознь, не трогают».
Отец Олег — священник совсем молодой, ему едва за тридцать. Его легкая грустная улыбка скрывает большую тоску. «Все имущество уничтожено. Кроме каких-то латунных изделий. Но они и стоят копейки. Иконостас — миллион четыреста, уничтожен полностью. Сгорели иконы, все облачения. Я не знаю, просто не знаю».
У отца Олега — машина за триста тысяч. «У других священников и того хуже. Вы отправьтесь в приходы и посмотрите, какие машины, посмотрите, во что люди обуты. Один приход видишь, другой. Где же эти “бентли”, дворцы? Но так, по-обывательски, для меня это вообще не суть. Что за мнение такое: священник обязан быть, дескать, бомжом. Вы походите, поспрашивайте: кто давал обет нестяжательства?»
У отца Олега действительно беда, у него сгорел храм. И он действительно занят только этими мыслями. «Пастырь, когда видит волка, должен охранять то, что ему поручено по долгу службы. А если священник будет убегать, видя Николаева, этого волка, разве будет хорошо? Но я с ним очень вежливо всегда общался — разве он может сказать, что было иначе?»
Фейерверк
«Чайхана» в ресторанном дворике ТЦ «Праздник»
«Давайте подумаем, кому выгодно? — ерзает на стуле Антон Николаев, — Вот кто сейчас получит деньги на восстановление? Кто — погорельцы несчастные? Кто уже кружек наставил на сбор помощи? Во-вторых, против кого можно возбудить уголовное дело? Кого посадят? А ведь посадят. В-третьих, пиар. Я когда ехал домой в день пожара, я проехать не мог между этими пожарными машинами, прессой, фотографами. А точку, чтобы раскрутить — нужен пиар. Собрать народ, событие устроить. Вот здесь, когда “Праздник” открывали — концерт устраивали, Сюткин приезжал. Фейерверк какой-то был. Так же и там. Кто в выигрыше?»
Заговор против Христа
Кафе «Шоколадница» у станции метро «Добрынинская»
Андрей Кормухин, лидер движения «Сорок Сороков», которое возникло на фоне борьбы между «храмоборцами» и церковными властями, просит официантку добавить кипятка в чайник. Он очень разозлен на агностиков, атеистов и либералов:
«Они почему-то присвоили себе право решать, что мы маргиналы, что мы выглядим комично. Но если я, сын директора музея, имеющий два образования, Гнесинское и техническое, выгляжу в их глазах комично, я их считаю — не быдлом, конечно, но необъективными и немодными. Отцов девяти детей они считают комичными, а кого не комичными — педерастов, что ли? Мы понимаем их чаяния. Они не понимают наших! Они говорят: не нужно к нам лезть со своим православием! Не нужно нам никаких отпеваний покойников, никакого колокольного звона».
Напротив него сидят молодые активисты движения. Один из них копается в макбуке, второй внимательно слушает. Кормухин ставит их в пример: им, по его мнению, не нужны деньги и карьерный рост. Он сам знает, что им нужно.
«Мы изгнали Христа из нашего общества и думаем, что получили счастье, — говорит Кормухин. — Но от этого стали только несчастными. Есть такой актер Кевин Спейси, он в фильме “Жизнь Дэвида Гейла” устами своего героя произносит замечательную фразу. “Вы должны ставить перед собой цель, которую сможете достигнуть в максимально далекой перспективе. Если она будет ближе, не каждый справится с опустошением от той цели, которую себе поставил”. Переводя это в православие, можно так сказать: человек поймет, спас ли он свою душу или нет, только после смерти».
В этом смысле я очень надеюсь, что Бог, хотя бы в случае этих парней, существует.
Андрей Кормухин считает, что однажды Христос вернется в Россию. А в том, что этого пока не случилось, видит заговор темных сил, в том числе активистов-храмоборцев, оплаченных, по его мнению, некими силами из США и Европы. Активисты же винят в своих бедах таких, как Кормухин и РПЦ. И только сторож церкви, сожженной в октябре на Ухтомке, смотрит на ситуацию философски.
В последние времена
Люберцы, храм Умягчение Злых Сердец на Ухтомке
«Я работал в коттеджном поселке. По ремонтам. Там дома были такие — новые русские делали себе. Богатые там жили. Вот их сожгли бы — это да! Это мне понятно! А тут что?» — говорит сторож Сергей. У него — некрепкая вера в Христа, зато рука крепка. Он очерчивает пятерней клочок земли, где стоит обгоревший деревянный храм. Рядом с ним — выжженная трава: тут была воскресная школа. Она сгорела так, что ее решили не восстанавливать. Вместо этого Патриархия прислала детям специальный вагончик-времянку.
За храмом строится большая церковь. Внутри пока почти пусто. И сыро. Иконостас, козлы и Константин, местный житель, помогающий строителям. Он показывает мне иконы. «Вот эта — главная. Она так называется интересно: “Спорительница хлебов”. Это икона призвана помочь тем, кому жить в последние времена. После того как случился пожар, она замироточила. Смотрите!»
Я вглядываюсь в икону сквозь тьму.
«Чувствуете, эти времена наступают?» — спрашивает Константин.
Я опять присматриваюсь — и вижу несколько капель.