Мама без крыльев, или Необычная причина послеродовой депрессии

На прием пришла беременная женщина. Выглядела встревоженной. Не слишком молода, желтоватые пятна на лице, темные круги под глазами, отеки на лодыжках, уже слегка вздернутое спереди красное платье.

Пришла одна.

— Ваш ребенок?

— Да, у меня есть еще ребенок, девочка, Алена, ей сейчас 12.

Самое время для проблем. Мать решила рожать, ей и так физически нелегко, а тут еще дочь-подросток подливает масла в огонь своими фортелями. Сейчас предложу рассматривать их как плохую погоду, не заводиться и поменьше обращать внимание.

— Мы будем говорить об Алене?

— Нет, мы будем говорить вот об этом ребенке, — она вечным жестом беременных положила раскрытую ладонь на живот, обтянутый красным платьем. Лицо мрачное.

Я заволновалась. Прошла какое-то обследование и узнала о плоде что-то нехорошее? Что-то с ним не так? Что-то с развитием? Возраст позволяет предположить. Не дай бог пришла за советом — рожать или не рожать. Не дай бог, потому что никакого совета я ей дать не могу и не дам ни в каком случае.

— Наверное, точнее сказать, говорить не о ребенке, а обо мне самой.

У меня отлегло от сердца. О ней самой — это пожалуйста, это сколько угодно.

— Да-да, конечно, я вас слушаю.

Женщину звали Люба. Замужем вторым браком. Первый брак был не особенно удачным, хотя и продлился целых десять лет. Выскочила замуж второпях, в год окончания института, за первого, кто посватался. Это оказался ее научный руководитель. Никакой особенной любви к нему не было с самого начала. Просто хотела перестать жить с родителями, уйти было некуда, а у будущего мужа была своя квартира.

— Это все меня не особенно хорошо характеризует, я понимаю, но если я к вам пришла, то чего же врать и себя выгораживать?

— Да, вы абсолютно правы. А почему так хотелось уйти из родительской семьи? Там было просто тесно или какие-то конфликты?

— Да ничего такого особенного, — отмахнулась Люба. — Просто мы с родителями всегда друг друга как-то не очень понимали. И с младшей сестрой тоже. У нас всегда в доме шумно было, а я с самого начала вроде как букой считалась. Теперь я думаю, что они тут вообще ни при чем и это у меня была такая затянувшаяся подростковость. Уйти замуж только для того, чтобы жить отдельно от мамы с папой, — это же разновидность инфантилизма, правда?

— Не без того, — согласилась я.

— Я тогда заканчивала институт, можно было снимать жилье, работать, потом взять ипотеку… но все это я уже теперь, задним числом вижу.

В общем, любви не было, но не сказать, что мы сначала так уж плохо жили. Мой муж был ревнив, но щедр. Я получала некоторое удовольствие от обустройства нашего совместного «гнездышка», от ведения домашнего хозяйства, от роли взрослой, замужней и самостоятельной (как мне тогда казалось) женщины. На работе я занималась наукой, прикладной, именно как мне нравилось, готовила материал для диссертации, и у меня все получалось.

— Вы ее защитили?

— Да, я кандидат технических наук.

Я уважительно кивнула. Технические науки, да еще прикладное — это почти наверняка что-то полезное для людей, а не просто так, красивая бумажка.

— А потом?

— А потом все вокруг сказали, что у нас теперь все есть, кроме ребенка. Где же он, почему не приходит? Я и сама так думала, что пускай. Муж не был родным человеком, я решила — ребенок, наверное, будет, он же мой, плоть от плоти. Родилась Алена. Беременность была легкая, не сравнить с теперешней. Работала полностью до отпуска и потом еще на завод ездила, заканчивала эксперименты. Родила, все нормально. Муж очень обрадовался, он хотел именно девочку, у него сын был в предыдущем браке, почти взрослый уже.

Я сначала ничего толком не поняла — туда-сюда, это сделать, то не забыть, там узнать, это купить. Рада я ребенку, не рада — даже и не думала. Главное, чтобы все концы с концами сходились. Но вот где-то месяца через два все более-менее стабилизировалось, и вот тут-то на меня и накатило.

— Накатило — что?

— Тогда я не знала, не понимала ничего, уже много-много позже прочитала, что это называется послеродовая депрессия.

— Люба, меня не интересует диагноз, тем более поставленный спустя много лет. Опишите само состояние.

— Ничего не хочется, и все все равно. Что будет со мной, с мужем, с ребенком — без разницы. Хотелось лечь, уснуть и не просыпаться.

— Что вы с этим делали?

— Ничего. Заставляла себя. По самому минимуму. А при малейшей возможности — ложилась и лежала. Глядела в потолок. До сих пор нашу тогдашнюю люстру помню в деталях. Мама, папа, даже сестра предлагали мне помощь по дому, с ребенком, но я всех гнала — не хотела их. И еще — наверное, это уже конкретно крыша ехала, — почему-то думала, что тогда ребенок будет их, а не мой. И вот — все в разоре, ребенок плачет, а мне в общем-то все равно. Муж сначала уговаривал, а потом начал орать: возьми себя в руки, тебе плевать на меня, на всё — ладно, но у тебя ребенок! Как ни странно, когда он орал — помогало. Я вставала и шла.

— Когда это прошло?

— Самое страшное, что оно толком так и не прошло. Просто стабилизировалось.

— Поясните. Насколько я понимаю, за истекшее время вы развелись с мужем, защитили диссертацию, вышли замуж второй раз, забеременели…

— Да, все верно. С мужем мы расстались по обоюдному согласию, уже когда я с Димой познакомилась. Он в конце сказал, что это все с самого начала было ошибкой, и представляете, я ведь и сама так считаю, но почему-то обиделась!

— Вполне нормальная человеческая реакция. Но что же ваше состояние?

— Понимаете, у меня нет ощущения, что оно вот было и прошло. Ну вот как бывает: сначала болело, а потом перестало болеть. Не было этого. Не знаю, как точнее сказать. Как будто оно вот тут все время, со мной, просто притаилось до времени. С Димой у нас все по любви. Это любовь, или я уж тогда и не знаю, что она такое. Мне с ним очень хорошо. Ему, надеюсь, со мной тоже. И с Аленой у него сразу сложилось. Она даже меня спрашивала: мне хочется, но если я буду Диму папой называть, это ведь неправильно будет? Мы все обсудили и решили, что да, неправильно, ведь ее настоящий отец никуда не делся, и они регулярно общаются. И можно любить и называть Димой.

— Но?

— Но ребенка хотел Дима. У него нет детей. И я не могла ему отказать — вы же понимаете?

— Наверное, понимаю. И теперь вы боитесь, что ребенок родится, и вот то, так до конца как будто бы от вас и не ушедшее, снова вернется и все разрушит?

— Да, именно этого я и боюсь. Вы абсолютно точно сформулировали.

— Люба, сейчас у вас нет никаких оснований этого бояться, — стараясь быть максимально внятной и убедительной, начала я. — Потому что ваша нынешняя ситуация в корне отличается от предыдущей. Вы взрослый и состоявшийся в личном и профессиональном отношении человек. Вы счастливы в браке, любите и любимы. После рождения этого ребенка все будет совершенно иначе…

Она ушла вроде бы успокоенная, и я тоже сама себе понравилась — хорошо поработала.

* * *

Прошло полтора-два года.

Как ни странно, я ее узнала.

— Люба?

— Да, здравствуйте, — усмехнулась не грустно даже, а пожалуй, цинично. — Это опять мы к вам: я и моя послеродовая депрессия.

Могла бы ничего и не говорить. Вид — краше в гроб кладут.

— Рассказывайте.

— Да чего тут рассказывать. Я уже лечилась. В этот раз мне сразу диагноз поставили. Как закончила кормить, сразу — таблетки. И ничего не помогает. Три раза меняли, и психотерапевт еще со мной работал. Пришла вот к вам, если честно, только потому, что все равно с сыном в поликлинику надо было — муж на улице с ним сейчас гуляет.

— Значит, мальчик родился?

— Ага.

Даже имя ребенка не сказала.

— Все так же, как в прошлый раз?

— Ну, сейчас мне кажется, что хуже. Но, может быть, просто так помню. Или побочка от лекарств. Или просто возраст уже.

— Муж жалеет?

— Да. Старается на себя все взять. Надолго его не хватит — уже вижу звоночки. Сама все разрушу, понимаю. Жалко.

Речь изменилась. От ее состояния? От лекарств?

В двух совсем разных семейных позициях — одинаковое состояние. Не должно быть такого. Но есть. Значит, где-то есть зацепка. Где? За пределами обеих позиций. Что у нас за пределами? В профессиональном плане она более чем успешна. Что остается?

— Расскажите подробно о своей родительской семье.

— Они шумные, веселые, — говорит, а сама морщится, как от громкого крика. — Любят гостей, застолья, пикники с шашлыками, выпить, песни в караоке попеть. Папа и сестра в городки играют. Даже на турнирах. Мама болеет за них, — опять трагическая гримаса, как будто словосочетание «мама болеет» употреблено не в переносном, а в прямом смысле.

— Кем работают?

— Мама кладовщица, папа раньше на станках с ЧПУ работал, сейчас бригадиром. Сестра колледж закончила, училась на маркетолога, но сейчас работает парикмахером и визажистом.

Она рассказывала, запинаясь, под моими понуканиями и наводящими вопросами, еще минут десять.

Потом я задумалась на минуту или две. Люба ждала, бессмысленно блуждая взглядом по полкам с игрушками.

— Скажу, что делать вам и мужу, сделаете, посмотрите на состояние. Должно измениться к лучшему.

— Нет, — Люба отрицательно помотала головой. — Вы мне уже один раз говорили: все будет хорошо, не о чем беспокоиться. Сделаю, но сначала объясните.

— Ваша проблема не в рождении детей, — сказала я. — И у вас нет и не было послеродовой депрессии. В нашу первую встречу вы выразились абсолютно правильно — это не в них, это во мне. И сейчас верно сказали: оно никуда не уходило.

Люба распахнула глаза и впервые с начала нашего разговора взглянула прямо на меня.

— Что же это такое?

— Вы изначально были «другой» в своей семье. Замкнутая «бука», любит читать и учиться, не любит петь хором за столом и вместе смотреть и обсуждать сериалы. Это непонятно, но они — шумные экстраверты — в общем были готовы если не понять, то принять. Но вы не давались и даже слегка презирали их за «простоту». Однако другой семьи у вас не было и постепенно нарастал когнитивный диссонанс по типу «близок локоть да не укусишь»: вот у меня полная и в общем-то хорошая семья и при этом ощущение «сиротинушки», у которой в мире ну вот просто ни одного родного человека нет. Если бы вы при этом были реальной сиротой, то, как ни странно это прозвучит, никаких психологических проблем после рождения детей у вас бы, скорее всего, не возникло. Дело именно в парадоксе: вот они, и одновременно — нет никого. Нелюбимый муж, понятное дело, проблемы ни с какого боку не решил. Но вот ребенок вроде бы должен. Но кому должен? Вы же тоже их ребенок, но почему-то родной им не стали… И ребенок ситуацию не улучшил, а трагически ухудшил, потому что потребовал напряжения всех сил без эмоциональной отдачи и одновременно оторвал вас от всех «питающих ресурсов» — от профессиональных успехов и удовольствий. Вы тогда испугались «они отберут» именно поэтому, и на самом деле это было вполне рационально, ведь ребенок изначально был на их, а не на вашей «стороне». И со вторым ребенком все повторилось: вы опять отдалились от ресурсов (в том числе и от любимого мужа), и не ребенок, а ваша непринятая вами самой часть опять начала поедать вас поедом. Как это так? Полно кругом всех и как будто нет никого?! Но на самом деле все это происходит не снаружи, а внутри вас. Ваша тревога два года назад, во время первого вашего визита ко мне, была совершенно обоснованной, и все ключи доступа вы мне дали еще тогда, но я ошиблась в трактовке вашего состояния.

— То есть я сама себя в эту яму загнала?

— Безусловно.

— И что же теперь делать?

— Восстанавливать цепочку. Вам, уже не обиженному на весь свет непонятому подростку, а взрослой самодостаточной женщине, любящей и любимой, матери двоих детей, надо, сугубо от рацио, восстановить или даже, скорее, заново выстроить отношения с вашей родительской семьей. Они наверняка будут рады и при малейшем движении с вашей стороны…

— Кинутся навстречу, задушат в объятиях, одновременно запевая и пританцовывая, — усмехнулась Люба.

— Форму будете выбирать вы, — уточнила я. — Можете выбрать что-нибудь дистанционное. Например, болеть за своих на городочных турнирах. Или оставлять посидеть с детьми, пока вы с Димой сходите в филармонию или в Павловском парке вслух почитаете друг другу Кафку.

Она слегка смутилась:

— Мы не ходим в филармонию…

— Вот случай, — усмехнулась я.

— И это поможет?

— Скорее всего, да. Часть вас просто прирастет обратно. Но оно же в обе стороны работает, понимаете? Это как будто крылья, две штуки, с одной стороны и с другой. Та семья и ваши дети.

— Если есть два крыла, можно лететь, — усмехнулась Люба. — У меня еще один вопрос.

— Задавайте.

— А Диме-то вы что хотели посоветовать?

— Не особенно вас жалеть и беречь себя и ваши отношения, пока не проявятся результаты и не отрастут крылья. Я помню, что ваша «депрессия» хорошо реагирует на прямой императив.

— Это точно! — вздохнув, согласилась Люба. — Я ему от вашего имени передам.

* * *

Приблизительно через полгода мне в регистратуре передали запечатанное письмо. Записка в нем была совсем короткой:

«Папа выиграл турнир по городкам. Полетела. Спасибо. Люба, Дима, Алена, Андрей».