«Снимать кино и жить». О чем говорил Олег Сенцов на первой пресс-конференции после освобождения
О планах:
Я собираюсь заниматься двумя самыми замечательными вещами на Земле: это снимать кино и жить. Касаемо Крыма — вернуться туда только на танках. Мы пока не можем, но, опять же, не нужно воспринимать мои слова буквально. Я буду жить в Киеве, моя дочь уже приехала сюда. Моя мама с моим сыном уже приехали нас проведать. Мама пока останется, сын с бывшей супругой едут в Крым.
О будущем в политике:
Политики со мной никакие не связывались в течение пяти лет, я им за это благодарен. Касаемо мой жизни политической — для меня этот вопрос еще открыт. Я человек не публичный сам по себе, но жизнь так вывела, что я чувствую свою ответственность перед народом, перед страной.
Об обмене:
Обмен не случайный и не спонтанный. Работа велась все эти годы, чуть ли не с первых дней администрация работала над этим. Были освобождены другие пленные при прошлой администрации, но там диалог зашел в тупик — это все понимали. Сейчас с приходом новой власти есть возможность отношения перезагрузить. Президент Зеленский тоже хочет сделать шаг навстречу. Я вижу, что он искренне хочет этот конфликт решить во благо страны без потерь для ее интересов. Это правильно. Я уже говорил, что сто лет переговоров лучше одного дня войны.
О новостях:
Все эти годы я старался быть в информационной повестке происходящего в мире, в Украине, в России. В России получилось больше, там приходилось и местные новости смотреть, кучу навоза отсеивать, чтобы найти пару зерен правды. Украинских новостей у меня не было. Я читал «Новую газету» — хочу выразить им благодарность. Благодаря ей я узнавал, что происходит в Украине.
О письмах:
Для любого заключенного — политического, не политического, украинец он, казах, кто угодно, письма — это самое важное. Ты можешь не поесть день, тебе может не быть передачи, может быть что угодно, но все ждут письма. Пишите.
Мне писали много людей, я старался всем отвечать, кроме каких-то совсем неадекватных писем либо открыток — нет обратного адреса. Не все письма доходили до меня, не все уходили от меня. Некоторые изымала цензура, некоторые просто терялись. Не надо искать в этом какие-то козни. Просто бюрократия и российское разгильдяйство, Почта России — просто организация каменного века.
Я привез две сумки. В одной вещей немного, вторая — 22 килограмма макулатуры. Это письма, я ни одно не выкинул, я все привез, мне они дороги. Это книги и тетради — большая пачка, 15 штук, все они исписаны.
Про обмен Владимира Цемаха:
Эта фамилия мне стала известна в самолете, я почитал определенные новости по этому поводу. Мне трудно эту ситуацию прокомментировать, и я вообще не любитель комментировать чужие действия. Есть президент, человек, которого Украина наделила полномочиями. Процент был высокий — это значит, что люди доверяют этому человеку. У него есть больше информации, чем у нас с вами, он принял такое решение. Значит, в этом была такая необходимость. Можем с вами спорить — это нормально. Мы — открытое общество, свободное, мы можем сказать свое мнение.
О протестности в России:
Понятно, что я общался с определенным контингентом, но там такие же люди, как мы с вами. Не повезло — оказался в тюрьме. Не надо считать, что там страшные уголовники как в кино.
Попав в российскую тюрьму, понимая, что происходит в этой стране, мне казалось, что люди не могут так жить. Не захотят так жить, это невозможно. Я видел, что возможно изменение, я верил. Но люди, которые живут в России давно, говорят, что это невозможно, что это болото. Я пробыл там пять лет. Да, к сожалению, это болото.
Большинству все равно. Кто-то за Путина ярко — таких людей немного. Кто-то против — таких тоже немного. Я не знаю, возможны ли какие-то изменения.
О хороших фильмах:
У меня за эти пять лет было мало возможности посмотреть кино — за это время я видел четыре хороших фильма. Так получилось, что в тюрьме ФСБ в Ростове был телевизор. Ночью, хотя это запрещалось, я включил канал ТНТ. У них была программа неплохая «Открытый показ» — показывали артхаусные фильмы хорошие в час ночи. Я включил и понял, что это «Племя» Слабошпицкого. Я с ним не очень близко, но знаком. Знал про этот проект, задача трудная — снять кино про глухонемых без сурдоперевода — то есть мы не понимаем, о чем говорят. Я понимал, что так он ставит высокую планку: либо он ее возьмет — и это будет очень круто, либо нет — и это будет провал. Это было очень круто.
Еще буквально пару раз попадал на «Левиафана» Звягинцева. Мне очень понравилось, я любил его первый фильм «Возвращение», остальные фильмы неплохие, но эмоционально они меня не так трогали. А «Левиафан» тронул. И фильм «Лето» Серебренникова — буквально в прошлом году, и почти сразу видел «Рай» Кончаловского.
О тюрьмах:
Я проехал много разных мест. В основном это были места печальные и более печальные. Были неплохие. Ко мне не применяли никакого физического воздействия. Психологического давления были попытки, но это было в рамках понимания «этого лучше не трогать, пусть он здесь сидит спокойно и все». В этом не было никакого особого отношения.
По выходным смотрел Киселева не пропуская. Развлечений в тюрьме мало: цирка нет, театра нет, тут все показывают. Все это очень весело. Понятно, что верить его слову — это невозможно, вот кем надо быть, чтобы в это верить? Что в голове должно быть? А так смотреть на него весело, удовольствие. Извращенное немножко удовольствие, но такого мало просто в тюрьме.
О России:
О том, что Россия хочет мира: сколько бы волк не рядился в овечью шкуру, зубы у него по-прежнему на месте, не переживайте. Не верьте в это. Я не верю.
Фото в анонсе: Valentyn Ogirenko/Reuters