Гийом Мюссо: Тайная жизнь писателей. Отрывок из книги

Наклонив голову и вцепившись в руль, я из последних сил крутил педали, штурмуя возвышенность на восточной оконечности острова.

С меня крупными каплями катил пот. Прокатный велосипед стал весить добрую тонну, лямки рюкзака врезались мне в плечи.

Я тоже очень быстро влюбился в Бомон. Я жил здесь уже неделю и использовал любую возможность, чтобы изучить его вдоль и поперек.

Северный берег я успел исследовать на совесть. Это там находится порт, главный «город» и самые красивые пляжи. Скалистый южный берег не так доступен, более дик, но не менее красив. Я побывал там, на полуострове Сен-Софи, всего один раз и восхитился одноименным монастырем, где все еще живут два десятка монахинь ордена бенедиктинок.

До противоположной оконечности острова, мыса Сафранье, куда я сейчас направлялся, не доходила кольцевая сорокакилометровая дорога. Чтобы туда попасть, нужно было миновать последний северный пляж, Серебряную бухту, и проехать еще пару километров по узкой дорожке через сосновую рощу. 

Согласно сведениям, которые мне удалось собрать за неделю, этот путь, носивший симпатичное название «тропа Ботаников», вел к берлоге Натана Фаулза. Наконец я уткнулся в алюминиевые ворота в высоком каменном заборе. Ни почтового ящика, ни фамилии владельца. Теоретически дом назывался «Южный Крест», но это ничем не подтверждалось. Таблички на воротах неласково сообщали нечто иное: «Частная собственность», «Вход воспрещен», «Злая собака», «Видеонаблюдение»…

Ни звонка, никакого-либо еще способа о себе сообщить я не нашел. Смысл был ясен: «Кто бы ты ни был, тебя здесь не ждут».

Я приставил велосипед к забору и побрел дальше. Вскоре сосны сменились густым кустарником: вереск, мирта, дикая лаванда. Через полкилометра я вышел на скалу, круто обрывавшуюся в море.

Рискуя переломать ноги, я нащупал шаткую опору и продолжил спуск. Наконец склон утратил крутизну, а еще через полсотни метров, обогнув внушительный валун, я узрел-таки жилище Натана Фаулза.

Вилла прижималась к скале. Это было сооружение в современном стиле — трехуровневый параллелепипед из железобетона, обвитый, как гирляндами, балконами, со спускающейся к морю каменной лестницей.

В растущем прямо из камня цокольном этаже зияли корабельные иллюминаторы. За его широкими воротами находился, судя по всему, лодочный ангар. У деревянных сходней покачивался на воде сверкающий лаком деревянный моторный катер Riva Aquarama.

Осторожно прокравшись по камням, я заметил на балконе второго этажа движущуюся тень. Неужели это сам Фаулз? Я приставил ладонь козырьком ко лбу, чтобы рассмотреть силуэт. Мужчина на веранде… пристраивал к плечу приклад ружья.

Я едва успел нырнуть за камень, как прогремел выстрел. Пуля со звоном отскочила от камня в четырех-пяти метрах позади меня, и я чуть не оглох. Целую минуту я простоял, боясь пошевелиться, с бешено бьющимся сердцем, дрожа всем тело, обливаясь потом.

Одибер не соврал: Фаулз и впрямь тронулся умом, раз открывает стрельбу по непрошеным гостям. Я никак не мог отдышаться. Предостережение было недвусмысленным, голос разума требовал, чтобы я бежал отсюда без оглядки. Но вопреки ему я решил не отступать, наоборот, дерзко выпрямился и стал приближаться к дому. Фаулз спустился и красовался теперь на помосте, нависшем над скалой. Вторая пуля вонзилась в ствол поваленного ветром дерева, меня обдало древесной трухой. Никогда еще я так не трусил, тем не менее, пересиливая себя, прыгал с камня на камень. Натан Фаулз, чьи романы я обожал, не мог переродиться в заурядного убийцу. Но, словно взявшись меня переубедить, он выпалил и в третий раз. Всего в полуметре от моей ноги взвился столбик пыли.

Я сократил расстояние между нами до нескольких шагов.

— Проваливай! Это частная собственность! — крикнул он со своего помоста.

— Это не причина в меня стрелять!

— Для меня — очень даже причина!

Мне в глаза било солнце. Фаулз был для меня просто силуэтом без отличительных черт.

Коренастый человек среднего роста, в панаме, в темных очках с синеватыми стеклами.

Главное, он продолжал в меня целиться, готовый снова открыть огонь.

— Чего тебе здесь надо?

— Я пришел к вам, месье Фаулз.

Я снял со спины рюкзак и полез в него за рукописью «Застенчивых вершин».

— Меня зовут Рафаэль Батай. Я написал роман. Мне бы хотелось, чтобы вы его прочли и высказали свое мнение.

— Плевать мне на твой роман. Ты не имеешь права здесь появляться и меня донимать.

— Я слишком вас уважаю, чтобы донимать.

— Тем не менее ты это делаешь. Если бы уважал, то уважал бы и мое право на приватность.

Присоединившийся к Фаулзу на веранде красивый пес — золотистый ретривер светлой масти — принялся меня облаивать.

— Почему ты не остановился, когда я начал стрелять?

— Я знал, что вы меня не убьете.

— С чего ты это взял?

— Вы же написали «Лорелею Стрендж» и «Сраженных молнией».

Ослепленный солнцем, я услышал, как он усмехается.

— Если ты воображаешь, что писатели обладают теми моральными свойствами, которыми наделяют своих героев, то ты очень наивен, если не попросту глуп.

— Послушайте, мне просто нужны ваши советы. Я хочу писать лучше.

— Советы? Ни один совет еще не сделал ни одного писателя лучше! Будь у тебя голова на плечах, ты сам бы давно об этом догадался.

— Никогда не вредно уделить немного внимания другому.

— Никто не может научить тебя писать. Этому приходится учиться самому.

Фаулз в легкой задумчивости опустил ствол и погладил свою собаку.

— В общем, ты явился за советом и уже его получил. А теперь убирайся.

— Можно оставить вам рукопись? — спросил я, все же доставая пачку страниц из рюкзака.

— Нет, я не стану это читать. Даже не думай.

— Как же с вами непросто!

— Ладно, еще один совет: займись чем-нибудь другим, забудь про писательство.

— То же самое мне все время твердят родители.

— Вот видишь, они умнее тебя.

От внезапного порыва ветра камень, на котором я переминался, захлестнуло волной.

Спасаясь от воды, я перепрыгнул на другой камень и оказался еще ближе к писателю. Тот снова вскинул свое ружье — двуствольный охотничий «ремингтон вингмастер», такие можно увидеть в старых кинофильмах.

— Как тебя зовут? — спросил он, когда волна схлынула.

— Рафаэль, Рафаэль Батай.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре года.

— Давно мараешь бумагу?

— Всю жизнь. Меня ничего не интересует, только это.

И, воспользовавшись тем, что завладел его вниманием, я выдал монолог: объяснил, что с самого детства чтение и сочинительство для меня —спасательные круги, избавление от посредственности и абсурдности мира, что я выстроил себе из книг внутреннюю цитадель…

— Ты долго еще будешь утомлять меня своими клише? — не выдержал он.

— Это не клише! — возмутился я и, оскорбленный, запихал свою рукопись обратно в рюкзак.

— Мне бы твои годы! Я бы точно мечтал не о писательстве, а о чем-нибудь другом.

— Почему?

— Потому что писательское существование — наименее гламурное из всех, что только можно себе представить, — сказал Фаулз со вздохом. — Ты хочешь вести жизнь зомби — одинокую, в отрыве от людей? Хочешь проводить целые дни в пижаме, портить глаза перед экраном, давиться холодной пиццей, беседовать с вымышленными персонажами, постепенно сводящими тебя с ума? Ночи напролет истекать кровавым потом, корпя над фразой, которую три четверти твоих паршивых читателей даже не заметят? Вот что значит быть писателем.

— Вообще-то не только это…

Но Фаулз уже меня не слышал, его понесло:

— Хуже всего то, что ты становишься невольником этого дерьмового существования, потому что пребываешь в иллюзии, что ручка и клавиатура превращают тебя в демиурга, мастера подправлять реальность.

— Вам хорошо так говорить, вы всего добились.

— Чего я добился?

— У вас миллионы читателей, слава, деньги, литературные премии, девушки занимают очередь, чтобы лечь в вашу постель…

— Знаешь, если ты пишешь ради денег и девок, то лучше найди себе другое занятие.

— Вы понимаете, что я имею в виду.

— Не понимаю. Не знаю даже, зачем я с тобой болтаю.

— Я оставлю вам рукопись.

Не обращая внимания на его недовольство, я забросил рюкзак к нему на помост. От неожиданности писатель шарахнулся в сторону, поскользнулся, шлепнулся на камни, вскрикнул, попытался подняться.

— Вот чертовщина! Ногу подвернул!

— Простите. Сейчас я вам помогу.

— Лучше не подходи! Хочешь помочь — держись подальше. Глаза бы мои тебя не видели!

Он подобрал ружье и прижал к плечу приклад. Я не сомневался, что в этот раз он не промахнется. Отпрыгнув, я бросился наутек, виляя между валунами и даже, пренебрегая достоинством, перемещаясь на четвереньках, лишь бы меня не догнала пуля разъяренного писателя.

Перевод: Аркадий Кабалкин