«Возвращение»-2020: слышать, любить, жить

Объясняться в любви к фестивалю «Возвращение» легко и приятно. Я это делаю не первый раз и, конечно, рискую повториться. Тем не менее анализировать любовь — самое сложное занятие на свете. За что любишь? За редкую музыку, которая здесь звучит? Да, наверное. Хотя кого сегодня удивишь сложной и затейливо составленной программой? За поразительную слаженность всех ансамблей и дуэтов? И это можно при желании найти на других московских концертных площадках, хотя, может быть, не в таком количестве и не такого отменного качества. За атмосферу в зале и на сцене? О, да, она удивительная! Нигде такой нет. Атмосфера школьного выпускного вечера, где все друг друга знают, все свои. Музыка как диалог, как разговор, который не прекращается, как обмен энергией нежности, приязни, доброты. Сами исполняемые произведения могут быть сколько угодно печальными и даже трагическими. Атмосфера в зале — никогда. Всегда праздник, всегда одно нескончаемое объятие, растянувшееся на четыре фестивальных дня. Наверное, за это я люблю «Возвращение» больше всего.

Не знаю, входило ли это в маркетинговые расчеты создателей фестиваля Романа Минца и Дмитрия Булгакова 23 года назад (да и были ли эти расчеты), но время для проведения было выбрано гениально. Самое начало января, когда жажда отдыха и развлечений идет на убыль, новогодние салаты доедены, елка еще не осыпалась, но она уже не главная героиня, пора приниматься за дела, а тут вдруг такой роскошный подарок напоследок и в преддверии будней.

Четыре дня великолепной музыки, четыре дня встреч, которых ждешь целый год. И каждый раз новая тема, новые сюжеты, новые имена. Символично, что темой первого дня станет «Страна глухих». Первая ассоциация — Людвиг ван Бетховен, чье 250-летие в этом году отмечается с невероятной помпой и торжественностью. Даже те, кто никогда не слышал его музыку, знают, что великий композитор под конец жизни совсем оглох. Аналогичные проблемы с исчезающим слухом были не только у него. Они постигли и англичанина Ульяма Бойса, выдающегося композитора ХVIII века, который занимает в музыкальной табеле о рангах место где-то рядом с Генделем. И замечательного чеха Бедржиха Сметану, пережившего глубочайшую депрессию, когда стало ясно, что процесс необратим. И немца Феликса Дрезеке, в детском возрасте перенесшего тяжелейший отит, приведший в зрелые годы к полной глухоте. И Ральфа Воан-Уильямса, получившего травму слуховых органов на Первой мировой войне из-за непрерывных орудийных залпов и ружейных выстрелов. За каждым из их произведений скрывается своя биографическая драма. И великого француза Габриэля Форе, стоически переносившего свой неизлечимый недуг. За год до смерти он сочинил знаменитое фортепианное трио, где прозвучит цитата из оперы «Паяцы». Композитор продолжил фразу «Смейся, паяц» из арии Канио, услышав в ней всю боль и отчаянье художника, бросающего вызов судьбе, времени, старости. Вообще драму «скорбного безмолвия», заявленную на фестивале, можно трактовать и шире: музыка как попытка сопротивления, как стремление выжить, как неубиваемая потребность «слышать» мир, хотя бы когда ты глядишь только на нотные знаки в абсолютной, глухой тишине. Великолепный концепт, поддержанный прекрасным исполнением.

Темой второго фестивального дня стал так называемый фейклор. Это слово хорошо знакомо всем музыкантам. Народная музыка, долгое время считавшаяся неприкосновенным фетишем, все чаще оборачивается невыносимым фейком, подделкой. Пробиться к подлинному звучанию, а точнее, к правде чувств дано только избранным. В свою программу организаторы включили тех композиторов, кто не просто спекулировал фольклором, но увлеченно разрабатывал то, что весьма условно называется «народными мотивами», тонко чувствовал мелодику народных песен, как Мануэль де Фалья, Бела Барток, Арам Хачатурян. Для меня абсолютным открытием стало исполнение Елизаветой Миллер фанданго для клавира Иоганна Готфрида Прача, малоизвестного композитора ХVIII века, как оказалось, долгие годы проведшего в Петербурге в качестве педагога в Смольном институте. Поразила прямая перекличка с Рамо, Моцартом, Глюком, Боккерини. Под стремительными и вдохновенными пальцами пианистки как будто ожили те самые «Галантные Индии», которыми бредила вся просвещенная Европа и которые вернулись к нам спустя три столетия в виде всеобщего увлечения музыкой барокко. Во всяком случае царапающий душу струнный звук тангент-клавира Лизы Миллер, в котором слышится какой-то завораживающий хрустальный дребезг, я запомню надолго.

Как запомню и пение фантастической Алисы Тен в третий фестивальный день. Для программы «Отцы и дети» Тен выбрала два песни: каталонскую — El Testament d’Amelia («Завещание Амелии») и испанскую — Romance de Delgadina («Романс о Дельгадине»). В обоих случаях сюжетами для них стали семейные разборки. В одном девушку отравила собственная мать, влюбившаяся в зятя. В другом отец возжелал дочь, та отказала, а дальше долгие стенания и… смерть. Обо всех этих страстях Алиса поет отрешенно, в каком-то почти сомнамбулическом состоянии. С полуприкрытыми глазами, отдаваясь целиком музыке. Понятно, что все самое страшное уже случилось.. Понятно, что она поет про ад, из которого нет пути назад. И эти гортанные крики и вопли, которая она исторгает откуда-то из самых глубин грудной клетки, — это голос замученной жертвы, голос Электры, пришедшей живым напомнить о мертвых. И все это под звуки каких-то неведомых, таинственных музыкальных инструментов, будто взятых напрокат из музея народного творчества.

И тут же по контрасту очень мажорная, салонная, я бы даже сказал, «голливудская» музыка австрийского композитора Эрика Вольфганга Корнгольда в замечательном исполнении Лукаса Генюшаса, Айлена Притчина и Бориса Андрианова. Весь шик венского модерна, весь утонченный изгиб и изнеженность «ар-нуво» был в этом трио для фортепиано, скрипки и виолончели. Но удивило не только это. Я заглянул в программку и не поверил своим глазам: автору, когда он сочинил свой опус, было 13 лет! Причем это было не первое его сочинение. Его балет «Снеговик» был поставлен в Венской опере и стал сенсацией сезона, когда Корнгольду едва исполнилось 11.

«Возвращение» открывает нам имена не только исполнителей, но и не до конца «прочитанных» авторов. Как замечательно прозвучал в финальном «Концерте по заявкам» «Сад радости и печали» Софии Губайдулиной в исполнении Евгения Яковлева, Сергея Полтавского и Татьяны Осколковой, как заиграл новыми красками квинтет №2 Брамса или трио Леонарда Бернстайна. Перечислять открытия «Возвращения», как и имена участников, можно долго. Каюсь, что в своем очерке ограничился лишь немногими.

Но даже при самом беглом взгляде на фестивальную афишу, полагаю, можно понять, какой щедрый подарок сделали «возвращенцы» московской публике в начале 2020 года. И с каким нетерпением мы теперь будем ждать, что придумают Роман Минц и Дмитрий Булгаков на следующий год для нового «Возвращения».