Раек и адок

Кадр из фильма: IFFR

Называть анимацию Андрея Хржановского словом «мультфильмы» всегда было как-то странно. В его оживших картинах столько разных слоев, цитат, техник, жанров и смыслов, что это скорее не мультфильмы, а мультифильмы. Уже дебют Хржановского, «Жил-был Козявин», снятый по сценарию Лазаря Лагина и Геннадия Шпаликова (удивительный, если вдуматься, дуэт), был настолько ни на что не похож, что Сергею Герасимову пришлось изобрести специально для него диковатый и по смыслу, и по звучанию термин «соцсюрреализм». Затем последовали «Стеклянная гармоника», где появлялись образы с картин Магритта, Дюрера, Арчимбольдо и Босха, психоделическая «Бабочка», вроде бы детский, но совершенно безумный «Дом, который построил Джек», трилогия, основанная на рисунках Пушкина, и «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на Родину», где смешались игровые сцены (Хржановский по образованию, как ни странно, режиссер именно игрового кино), анимация и стихи Бродского.

«Нос», в сущности, — квинтэссенция этого метода и даже, пожалуй, вершина, немногим отличающаяся от края пропасти: дальше идти уже некуда. Еще один шаг, еще одна затейливая виньетка Мебиуса, и все превратится в такой ералаш и — pardon my french, как сказал бы Иосиф Виссарионович, — сумбур, что фильм просто рассыпется на части. Все начинается с салона самолета «Николай Гоголь», где пассажиры, среди которых Наум Клейман, Чулпан Хаматова, Антон Долин, Юрий Рост, Виктор Голышев и сам Андрей Хржановский, смотрят на вмонтированных в спинки кресел экранах кино — каждый свое. «Нос» выглядит именно таким мультифасеточным существом, грандиозным многомерным коллажем, где причудливо склеились фильмы, картины, авторы, зрители и персонажи. Непонятно даже, как лучше его смотреть: то ли дома, постоянно ставя на паузу и вглядываясь в каждый кадр, то ли, наоборот, в каком-нибудь иммерсивном кинотеатре — например, в таком же самолете с сотней мониторов внутри и мириадами звезд вокруг.

Формально фильм состоит из трех частей. Первая — это сам «Нос», повесть Гоголя, по которой Дмитрий Шостакович написал в конце 1920-х оперу (среди авторов либретто были, кстати, Евгений Замятин и Георгий Ионин — Японец из «Республики ШКИД»). Вторая — выдержанная в духе советских мультиков про чудаковатых царей история странной дружбы Сталина с Булгаковым, которая закончилась тем, что заскучавший без товарища по играм генералиссимус отправился в театр, посмотрел «Нос» и расстроился, услышав «сумбур вместо музыки». Третья — смешная и злая мини-опера Шостаковича «Антиформалистический раек», где товарищи Единицын, Двойкин и Тройкин (в которых угадываются Сталин, Жданов и примкнувший к ним Шепилов) осуждают с трибуны нехорошие загибы и уклоны буржуазной музыки, требуя простоты и народности.

Однако внутри каждого эпизода этой стройной трехчастной структуры творится что-то невообразимое. Там Гоголь едет через вангоговские подсолнухи в Петербург, где у него начинает отмерзать нос. Там стоит рядом с ним на площади Мейерхольд, а где-то поблизости майор Ковалев разглядывает неприличные картинки. Там жены композиторов, листая инстаграм, обсуждают битву Шостаковича с петухом. Там Сталин пьет пиво и играет на бильярде с автором «Собачьего сердца». А кустодиевская Венера, федотовский майор и репинские бурлаки соседствуют с партийными деятелями и безымянными обывателями из старой хроники. Это буйный и пестрый балаган, в котором страшное превращается в смешное, а смешное — в страшное. «Нос», где майор К., проснувшись однажды утром после беспокойного сна, обнаруживает пустоту между щек, а цирюльника преследуют городовые и пионеры, оказывается полным абсурдного безнадежного ужаса — особенно в сопровождении тревожной изломанной музыки Шостаковича. Участники сталинского выездного шабаша предстают нелепыми развинченными куклами — смешными и потому еще более пугающими. При этом в финале выясняется, что для демонстрации настоящего ада не нужны ни хроника, ни анимация, ни палачи и жертвы в кадре: достаточно показать письмо Мейерхольда Молотову с описанием страшной биомеханики пыток.

При этом, несмотря на всю цветущую сложность картинки и композиции, идея фильма выглядит обидно прямолинейной: во все времена существуют «не такие» творцы, которые выделяются из общего ряда и чьи слишком затейливые произведения раздражают власть, взыскующую тихой ясности и лихой лезгинки. А между тем, именно с этого места хотелось бы поподробнее. Чем, например, Булгаков пленил грозного царя, учитывая, что сказ о его дружбе со Сталиным выдуман все-таки не целиком? Как относятся к творчеству «не таких» заговорщиков остальные люди (возможно, как раз «такие»), представленные, в основном, зрителями в театре, многоликими, но безмолвными, или работниками сцены, жрущими, пьющими и совокупляющимися? Отчего-то именно здесь вся полифоничность куда-то улетучивается. С другой стороны, если к «Носу» Андрея Юрьевича приставить еще и все это, то получится, наверное, даже не мультифильм, а какое-то метакино, после которого уже бессмысленно что-то снимать — и Хржановскому, и вообще кому бы то ни было. Так что все к лучшему.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Раек и адок

Вам может быть интересно: