Закрытие гештальта

— Моему сыну Николаю три месяца назад поставили диагноз «аутизм».

— Ага, — сказала я.

Я прекрасно понимала, что мое «ага» — это вовсе не то, что ожидала услышать от специалиста наверняка испуганная и, может быть, даже отчаявшаяся мать, которой бог весть что предстоит в ближайшие и последующие годы. Но я просто не знала, что сказать еще, а лукавить и что-то изображать не хотелось именно из-за серьезности проблемы. Я практически не умею работать с аутизмом, и у меня в голове вообще пока плохо уложилось то, что в последние годы происходит с этим диагнозом в мире и в нашей стране. На мой взгляд, происходит что-то действительно странное, что, конечно, специалисту следовало бы понять и вписать в свою общую картину психических страданий, но лично у меня пока не получается — смущает разнобой в специальной литературе, бурный переход диагноза в СМИ и недостаток собственного практического опыта.

— Но я к вам не по этому поводу пришла, — продолжила между тем женщина, назвавшаяся Татьяной. — Я давно читаю ваши статьи и знаю, что вы с аутизмом не работаете.

Я подавила облегченный вздох и кивнула:

— Вы правы, я работаю в жанре психологической консультации, а аутизм требует длительного, комплексного и специфического подхода команды специалистов. — Тут мне стало стыдно, что я ее фактически «отфутболиваю», перекидывая свою ответственность на какую-то «команду» (возможно, в ее случае мифическую), и я добавила: — Но, разумеется, какой-то опыт в этой сфере у меня за 30 лет практики накопился, и в его рамках я охотно отвечу на все ваши вопросы касательно развития и адаптации Николая. Сколько ему лет?

— Пять. У меня есть и еще один сын, Игорь. Ему тринадцать.

— Вы пришли по поводу Игоря? Или по поводу взаимоотношения сыновей друг с другом? 

Мне хотелось узнать о тяжести аутизма у Николая (чем легче случай, тем больше шансов, что мои советы ей пригодятся), но я ждала, что она расскажет сама — так почему-то казалось правильным.

— Я пришла к вам по поводу себя самой. Мне надо понять, что мне теперь делать и от чего жить, но как-то не получается пока самостоятельно сообразить. Вдруг вы подскажете?

— Отчего жить? — не поняла я. — Вы хотели сказать «для чего»?

— Нет, я что хотела, то и сказала, — невесело усмехнулась Татьяна. — Жизнь же куда-то идет, правда? И вот: от чего лично мне отталкиваться и от чего к чему строить жизнь дальше.

— Теперь поняла, — кивнула я. И я действительно поняла. Ко мне пришла не просто какая-то психологическая проблема, требующая решения  — ко мне пришла человеческая история. Ее черед быть рассказанной.

— Рассказывайте, — сказала я. 

Даниил и Мирон познакомились в старших классах, когда Мирон по конкурсу поступил в гимназию, в которой Даниил учился с первого класса. Потом юноши вместе поступили в институт и уже там на первом курсе подружились, оказавшись в одной компании. Оба серьезно занимались спортом: Мирон с детства ездил на гоночном велосипеде, Даня играл в волейбол за институтскую команду.

Именно тогда, на первом курсе, с Даней и Мироном познакомилась Татьяна, которая оказалась в той же институтской компании.

В подобных молодежных компаниях роли обычно расписаны и стандартны. Даня был «звездой» — даже, пожалуй, в масштабах института, Мирон считался в категории «звезд с неба не хватает, но добрый и надежный товарищ». Татьяна числилась «яркой личностью». 

Предсказуемо она влюбилась в Даниила, а Мирон — в нее. Будучи современной девушкой, Татьяна не стала скрывать от Дани своих чувств. Он ответил ей честно, опять же в хрестоматийном духе институтских молодежных компаний: «Ты мой хороший друг, как человека я тебя уважаю и всячески ценю, но как женщина ты меня не интересуешь и ничего у нас в этом смысле не может быть. Прости, если тебя обидел».

Разочарованная Татьяна посоветовалась со всеми, с кем смогла, и эти все (включая, как я поняла, и интернет-форумы) в один голос сказали ей: это ничего не значит, за любовь надо бороться, сегодня — так, завтра — иначе.

С разницей в несколько месяцев Данину сентенцию почти слово в слово услышал от Татьяны Мирон, увидевший, что Даня Таней подчеркнуто не интересуется и общения с ней один на один пожалуй что избегает: «Мирон, ты мой хороший друг, как человека я тебя уважаю…»

Трудно сказать, с кем советовался по поводу судьбы своих чувств Мирон, но, по всей видимости, он получил те же советы, что и Татьяна.

История продолжалась. Одна компания, вечеринки, пикники, поездки, квартирники, ночевки. Даня даже за городом носил белые рубашки, закатывал рукава на смуглых мускулистых руках (Мирон был с рыжиной, рано начал лысеть, и кожа у него была всегда бледная и с веснушками), играл на гитаре и на институтских капустниках читал остросоциальный рэп собственного сочинения. Мирон один раз сочинил для Тани на день рождения стихотворение, в котором слово «любовь» рифмовалось со словом «вновь».

У Дани были быстро проходящие романы. Таня спрашивала напрямую: почему не со мной? Даниил отвечал: ты мой друг, я тебя слишком уважаю для мимолетной интрижки.

Институт закончили. Началась взрослая жизнь, но компанией продолжали встречаться. Однажды после довольно алкогольной вечеринки Мирон сказал: «Таня, жизнь-то идет. Он на тебе никогда не женится. А я женюсь, хоть завтра. Или, если хочешь, свадьбу, и всех пригласим. Давай попробуем, а?» — «А давай!» — сказала Таня. Ей представилось, какая она будет ослепительная в белом платье и как Даниил пожалеет.

Белое платье было невероятно красивым, невеста тоже. Даниил принес на свадьбу охапку красных роз, сказал чуть ли не со слезами в зеленых глазах: «Боже, ребята, наконец-то, вы даже не представляете, как я за вас рад!» —  крепко обнял Мирона и клюнул в щеку Татьяну.

Она видела, что он действительно рад, и это было совсем не то, на что она надеялась.

Стали жить. Родился сын Игорь, рыжий, с веснушками и синевато-бледной кожей, которая от холода или плача покрывалась мраморными разводами.

Родители с обеих сторон помогали с ребенком, Таня вышла на работу. Мирон говорил: «Давай пойдем в театр, давай сделаем арку на лоджию, давай поедем отдыхать в Грецию и посмотрим Парфенон, давай поедем отдыхать с палаткой на Вуоксу». Он угадывал ее желания, она действительно хотела всего этого. Но не с ним, а с Даниилом! Чтобы он был рядом, смотрел зелеными глазами, поддерживал смуглой рукой.

Но это было невозможно, и она от всего отказывалась, лелея свое несчастье. Мирон пропадал на работе, его карьера шла вверх.

Даниил между тем женился на дочери начальника своего главка, супруга родила ему девочку. Еще спустя год Даниил совершил огромный скачок в карьере, догнав и значительно перегнав поступательно продвигавшегося Мирона. При очередной встрече предложил другу всяческое содействие и помощь: у меня есть возможности, а у тебя есть талант и упорство.

Таня в ту же встречу предложила Даниилу другое: «Столько лет и чувств впустую, надо с этим заканчивать и жить свою жизнь». — «Ты абсолютно права! — горячо согласился Даня. — Вы с Мироном оба прекрасные люди и просто должны быть счастливы». — «Так и будет, — качнула головой Таня. — Но мне нужен от тебя прощальный подарок. В память всех этих лет и до конца моей жизни… Ты согласишься, потому что я очень хорошо знаю человека, которого безответно любила все эти годы».

Таня очень хотела девочку, но родился опять мальчик. Изумительно красивый. С темно-каштановыми кудрями и зелеными глазами в обрамлении густых черных ресниц.

В полтора года Коля начал повторять предложения, которые слышал из телевизора, а в два почему-то замолчал и только мычал и указывал пальцем. Когда Коле исполнилось три, Мирон сообщил Тане, что уходит от нее:

— Я честно пытался, — сказал он. — Но, по всей видимости, ошибся с самого начала. Никакой твоей вины тут нет, просто так получилось. Алименты я, конечно, буду платить на обоих мальчиков, и на своего, и на Даниного. Ты удивительная женщина, моя первая и главная любовь, и я от всей души желаю тебе счастья.

Спустя год с небольшим Мирон женился на своей разведенной однокласснице из первой школы, усыновил ее сына, стал брать туда Игоря, который быстро с тем мальчиком подружился. Три месяца назад, почти день в день, когда Коле поставили диагноз, у них родилась дочь Ксюша.

— А как Даниил относится к Коле? — спросила я. — Он знает о его проблемах?

— Знает. Никак не относится. Он боится. Трясется от страха прямо. 

— Чего боится?

— Огласки. Что узнает жена, тесть, вообще кто-нибудь. Сказал мне, что сделал глупость и теперь ужасно жалеет. Что Коли вообще не должно было быть на свете. Боится, что я буду его шантажировать. Что, если я пойду в суд насчет установления отцовства, он будет вынужден нанять адвоката и облить меня и мою семью грязью, чего ему бы, конечно, очень не хотелось.

— Вы все еще его любите? 

— Нет, конечно. Как можно любить труса? Я сейчас уже, кажется, никого не люблю, включая, естественно, и себя саму. Сижу себе такая с двумя мальчиками-напоминаниями — один просто до смешного похож на Мирона, а другой один в один Даниил — и думаю: как это я сюда попала и чего мне теперь делать-то?

— Это облегчает ситуацию, — обрадовалась я. — То, что вы наконец разлюбили Даниила.

— Да? — удивилась Татьяна. — А почему? Эта любовь всегда была стержнем моей жизни.

— Это как посмотреть. Может, стержнем, а может, и гирей на ногах.

— Может, вы и правы. Но делать-то мне теперь что? 

— Я полагаю, надо официально объявить гештальт с теми двумя мужчинами закрытым и открыть новый.

— Это как?

— Ну вот был длинный период существования треугольника Даня — Таня — Мирон. Там было и плохое, и хорошее — так?

— Так, — подумав, согласилась Таня. 

— Вы ведь не собираетесь пытаться вернуть Мирона или шантажировать Даниила?

— Конечно нет!

— Ну вот. Значит, тот гештальт торжественно объявляем закрытым. Можете по этому поводу вечеринку устроить, если захотите, типа поминок. А потом открываем новый. Опять треугольник: Таня — Игорь — Коля. Совершенно другие уже люди. Один подросток, у другого аутизм. Мальчиков надо вырастить, Тане — жить дальше.

— Это понятно. Пожалуй, я так и сделаю. Звучит очень разумно, значит, скорее всего, получится. А про аутизм вы мне совсем ничего не посоветуете? Или это надо Колю к вам привести?

— Всегда можно что-то улучшить. Вот что вас сейчас больше всего во взаимодействии с ним раздражает?

— То, что он за мной не идет и его везде нужно тащить, — сразу откликнулась Татьяна. — С площадки не увести, в поликлинику, вообще на улице. Он же сильный уже, я боюсь не удержать. А звать бесполезно.

— Рефлекс следования за объектом, ага, — сказала я. — Можно выработать даже у рабочей осы. Ваш Коля точно умнее осы. Положительное подкрепление. Что он любит?

— Как оса — все сладкое, — усмехнулась Таня.

— Отлично, тогда подойдут маленькие цукатики, — сообразила я. — Еще нужна стандартная команда, ее сейчас придумаем. Слушайте, как вырабатывается рефлекс…

* * *

— Он ходит! Ходит за мной везде, как надо! И с площадки уходит как привязанный, когда пора! И по команде, и иногда за цукат, как вы сказали, чтоб рефлекс не угасал! А можно мне еще пару таких рефлексов? Очень надо, правда!

— Конечно можно, — улыбнулась я. — А как у вас вообще-то?

— Да вообще-то ничего, — Таня улыбнулась в ответ. — Мы с ребятами отметили проводы гештальта, так хорошо, душевно посидели все вместе, как в юности. Даня обещал найти через тестя какого-то специалиста в Москве, чтоб Колю проконсультировал, а я вот теперь про эмиграцию подумываю, потому что там аутизм вроде как лучше лечат, да и мне всегда хотелось в другой стране пожить, продумываю разные ходы, но Мирон сказал, что Игорь тогда с его семьей останется, чтобы доучиться тут. Но это мы вроде как все и не против… 

— Удачи! — я улыбалась.

— Спасибо вам, пригодится! Но давайте пока к нашим рефлексам.