Печальная история группы Spielerfrau
Нет, серьезно. Оговоримся сразу, что речь идет не о безобидном хобби. На протяжении четырех с лишним лет я считал себя в первую очередь музыкантом и только потом уже — с большим отрывом — журналистом, писателем и т. д. Титаническим усилием воли мне удалось избавить себя от этой иллюзии всего год назад, когда 20-летние музыкальные критики, которым я писал лебезящие письма с просьбой отрецензировать мой последний альбом, начали в ответ тем же тоном осведомляться, нет ли у меня в журнале вакансий, и намекать на quid pro quo. Стало понятно, что нужно срочно выбирать одно из двух. Либо писать для аудитории в пару миллионов человек, либо петь для бармена. Я предпочел громкость рупора поэтичности текста. Это, пожалуй, и был официальный конец детства.
Нет повести печальнее на свете, чем повесть о постпанковом квартете. Прежде чем самораспуститься в 2008 году, группа Spielerfrau успела сыграть больше сотни концертов, выпустить два альбома и сингл, съездить в два турне и стать предметом хвалебной рецензии в The New Yorker — при этом не заполучив и десятка фанатов. Напрашивается довольно очевидный вывод, что мы просто были очень плохой группой. В реальности дела обстояли гораздо хуже: мы были группой, которая нравилась только критикам.
Все началось в 2003 году. Вооруженный скромным ассортиментом возможностей (четырехдорожечный «Таскам», рудиментарные навыки игры на гитаре и плоский коэновский баритон), я записал у себя дома Pans, небыструю и печальную песенку с навязчивым мотивом, и отправил ее паре знакомых музыкантов. Тут вмешался фатум. Знакомым знакомого, которому песня особенно понравилась, оказался продюсер Мартин Биси, в свое время работавший с людьми вроде Игги Попа и Sonic Youth. Биси согласился немножко причесать Pans и выпустить на своем собственном малюсеньком инди-лейбле. Результат звучал так.
Песни тем временем продолжали писаться. Стало понятно, что в какой-то момент их надо будет исполнять вживую. Состав группы сложился по принципу салочек: каждый завербованный притаскивал кого-то еще, пока Spielerfrau не была укомплектована басом, барабанами, гитарой и электроорганом. Группа выглядела как синекдоха богемного Нью-Йорка — кроме меня, в ней играли датчанин, новозеландец, ирландец и поляк — и год спустя звучала уже совсем по-другому.
Наш первый альбом, The Sad Part, разошелся тиражом около пятидесяти экземпляров — это включая продажи электронной версии на iTunes. Второй альбом, Journalism, не взял даже этой планки. Но каждый раз, когда одна из наших песен появлялась на сайте группы в качестве бесплатного mp3, ее скачивали тридцать, сорок, пятьдесят тысяч раз.
Проблема была, пожалуй, во мне. С одной стороны, я писал заумь — в приведенной выше песне легко уловить цитату из Бродского («свобода / это когда забываешь отчество у тирана); с другой — пел вживую так тихо, что до зала не доносилось почти ни слова, хоть либретто раздавай.
В американском инди-роке есть место группам с интеллектуальными текстами, но тексты эти, как правило, сопровождаются музыкой, которую я привык называть «цирковой»: жанровым «коллажем», призванным дать слушателю понять, что музыка здесь не главное — вслушивайтесь в слова. Нам же хотелось петь умные вещи под простые, но серьезные мелодии. Таким образом, мы загнали себя в некую серую зону. Мы не могли соревноваться, скажем, ни с Томом Уэйтсом (его фанаты снобировали наш «мейнстримовый» звук), ни с модными на тот момент земляками вроде The Strokes (любителей которых отпугивал наш академизм). Получалось нечто элегантно-безжизненное. Мы принялись бороться с этим эффектом как могли, задирая «гормональное» начало в музыке и текстах и по капле выдавливая из себя интеллигента. В результате к нашему второму альбому в репертуаре начали появляться такие химеры в стиле группы Spoon, с телом рок-н-ролльщика и головой профессора:
Отчаявшись завоевать сердца ньюйоркцев, мы повернулись лицом к России: чем Spielerfrau хуже необъяснимо популярного Brazzaville? Мы сыграли на разогреве у «Сплина» в Нью-Йорке, перед толпой поглядывающих на часы эмигрантов. Я написал витиеватое письмо менеджеру «Аквариума» Максиму Ланде. На этом идеи закончились, но тут опять, как в случае с Мартином Биси, временно пошла карта: обозреватель «Коммерсанта» Борис Барабанов, курировавший в 2006 году клубную программу фестиваля «Территория», пригласил Spielerfrau в Москву. Осовев от неожиданно открывшихся горизонтов, мы сыграли прекрасный концерт в клубе «Апельсин», где среди зрителей — еще одна удача! — оказались люди из группы «Би-2». Месяц спустя я уже работал над альбомом на русском языке, с одним откровенно — по нашим стандартам — коммерческим номером, заточенным под дуэт с «Би-2»:
Песня (с вокалом Левы Би-2 на месте моего, который слышен в этой демо-версии) должна была выйти в России в проекте «Нечетный воин». Ничего из этого, разумеется, тоже не получилось. «Би-2» постепенно перестали отвечать на письма; тем временем дома, в Нью-Йорке, зрительский зал на нашем сотом концерте выглядел так же, как и на первом — жены, подруги, пара многострадальных приятелей и с полдюжины апатичных незнакомцев, зашедших выпить пива. Заведения, в которых мы играли, расплачивались с нами купонами на бесплатный алкоголь. Затем стали закрываться сами заведения. Их сменило новое поколение нью-йоркских клубов — помещения на пятьсот и более человек, зачастую принадлежащие концертным конгломератам. Меня это разбухание среднестатистического зала даже как-то радовало, пока мне не объяснили, какая тенденция за ним стоит: из города, где рождаются новые группы, Нью-Йорк превращается в город, куда приезжают с гастролями уже состоявшиеся. Я почувствовал себя, как Фирс в конце «Вишневого сада», который, как вы помните, заканчивается звуком лопнувшей струны. Я порвал свою.
От этой истории, впрочем, была какая-то польза: остальные члены Spielerfrau, в отличие от меня все как один с серьезным музыкальным образованием, продолжают играть вместе в составе полуджазового комбо Jason Domnarski Trio, или JD3. За год своего существования JD3 смогла добиться гораздо большего успеха, чем Spielerfrau за четыре. JD3 играет в местах вроде Blue Note и Jazz Standard, клубах с плюшевыми креслами и бархатными занавесами. Мой новый с ними проект — джазовая «подкладка» под архивную запись Иосифа Бродского, читающего «Одному тирану». В конце концов, зачем мучиться с имитациями, когда есть подлинник.