Полпред субкультуры: как я научился не волноваться и любить Брайтон-Бич

Мой криптонит называется Брайтон-Бич.

Будучи номинально иммигрантом — моя семья переехала в США на причудливом стыке тектонических плит истории из уже независимой Латвии, но еще в статусе советских беженцев, — мне никогда не приходило в голову строить самоидентификацию на этом факте. За одиннадцать лет журналистской работы в Нью-Йорке я не написал на тему эмиграции ни слова. Поступить иначе представлялось мне невозможным. Вряд ли человек, которому, скажем, в шестнадцать лет изменила его первая девушка, будет регулярно думать о травме и в тридцать, а тем паче пересказывать эту историю в гостях в ответ на вопрос «как дела».

Тем не менее Брайтона — добровольного гетто, где под честными вывесками «Детский мир» и «Дом книги» обитают выходцы из СССР, не вполне готовые принять свои новые координаты в пространстве, — я вовсе не избегаю. В конце концов пляж есть пляж, российское мороженое объективно прекрасно, рижский бальзам отлично подмешивается к рому в качестве биттерз, а паленые DVD со «Стилягами» и даже «Все умрут, а я останусь» появляются в магазине «Санкт-Петербург» практически в тот же момент, что и в Москве. Главное, разумеется, не давать себе расслабиться и вообразить, что прогулка по этим улицам удовлетворяет духовную жажду и заполняет какой-то пробел в жизни. Но тут на помощь обычно приходит местное население: например, официантка, которая, принимая у вас заказ, непринужденно присаживается за стол и указывает авторучкой на вашего гостя: «А ты шо будешь?»

Именно поэтому недавнее задание от New York Magazine — написать короткое, но весомое вступление к мини-гиду по Брайтону — повергло меня в легкую панику. С одной стороны, становиться полпредом субкультуры, к которой я себя не причисляю, было бы странно. При всем уважении к Александру Генису я не хочу быть Александром Генисом — хотя бы по той причине, что один Генис уже есть. С другой стороны, не согласиться означало бы расписаться в тех самых комплексах, отсутствием которых я так кичился. А материал попал бы в руки коллеге, который без угрызений совести сообщил бы читателю, что Брайтон-Бич (слепок не с Одессы даже, а скажем, с Винницы образца этак 1986 года) — это «уголок Москвы посередине Бруклина». Из логического тупика меня вытащила жена. «Погоди, — сказала она, когда я в десятый раз изложил ей свои взаимоисключающие соображения. — Если ты и впрямь весь из себя такой глобальный, то это значит, что тема Брайтон-Бич для тебя ничем не отличается от любой другой. Ни в одну, ни в другую сторону».

В результате я написал текст, начинающийся так: «Самая большая ошибка, которую можно совершить, сойдя с поезда на конечной остановке метро линии “Б”, вдохнув воздух с привкусом отлива и увернувшись от мужчины в фальшивом “Гуччи” и кроличьей шапке, продающего икру с передвижного лотка, — это вообразить, что перед вами более или менее приемлемый симулякр России». Всему остальному гиду он довольно сильно противоречил. Но в печать, как ни странно, пошел.

По любопытному совпадению в тот же день, когда номер появился в продаже, я попал в кино на умный и трогательный фильм режиссера Джеймса Грея Two Lovers. В России он, если не ошибаюсь, идет под названием «Влюбленные» (хорошо хоть не «Два любовника»). Грей — дитя Брайтон-Бич шестидесятых, когда тот был простым еврейским районом без претензий на загадочную русскую душу. Свои фильмы он снимает там же. Его первая картина называлась Little Odessa и была посвящена, понятное дело, «русской мафии»; несмотря на сомнительный акцент Тима Рота в роли киллера, славянский хорал за кадром и гамлетовскую гору трупов в конце, какое-то понимание milieu в той ленте все же сквозило. Новый фильм оказался гораздо более взрослым и поэтичным взглядом на тот же район. В Two Lovers смешались две эпохи: здесь есть кафе «Волна», но не слышно русской речи. Скорее всего, так этот район и будет выглядеть лет через пятнадцать, когда последние сгустки русскости рассосутся. Плавильный котел в Бруклине поставлен на крайне медленный огонь, но свое дело делает. Останется запущенный курорт, где грохочет надземка, стынет пустой пляж и молчат в утренней дымке облупленные гаргульи на роскошных подъездах далеко не роскошных зданий. Этот Брайтон-Бич мне нравится. В него можно, пожалуй, даже влюбиться, беспокойной и жалостливой любовью, похожей на ту, которой любят неуклюжего антигероя Two Lovers как минимум две женщины.