Линор Горалик: C этого момента государство защищает не тебя, оно защищается от тебя

Мне очень важно, чтобы было понятно, что я сужу не о законе. Не о том, какая от него может быть или не быть польза, и не о том, как он будет или не будет исполняться. Я сужу о том, что простой обыватель вроде меня считывает из той формы подачи, в которой этот закон был представлен в СМИ. Картина вырисовывается такая.

Главная тема этого закона — это уход всех и вся от любой ответственности за поступки. Смотрите, что получается. Власти с пугающим цинизмом — и цинизм здесь ключевое слово — заявляют нам, что с целью снижения уровня детской преступности детей нужно запирать по домам. Это фантастическое высказывание, которое по степени циничности могло бы сравниться только с предложением кастрировать всех половозрелых мужчин с целью снижения статистики изнасилований. Это заявление говорит нам в первую очередь, что детская преступность не та вещь, с которой мы собираемся всерьез бороться, мы не собираемся в ней разбираться, выяснять ее причины и принимать превентивные меры. Мы просто собираемся запирать детей младше 18 лет дома или иметь право запереть их дома. Еще раз: я не говорю о том, как этот закон будет выполняться. Это отдельная тема, для других людей. Я говорю о том, что мы слышим.

Наш способ борьбы с детской преступностью — это удаление детей. Это первый прием ухода от ответственности, и он очень страшный. Второй прием. Я читала много отзывов и реакций на этот закон. Этот закон полностью освобождает от ответственности за поведение детей тех, кто эту ответственность нести не хочет. Я процитирую высказывание с одного из форумов: «Я очень рада, что этот закон принят. Моей дочери 14 лет. Я вижу, как она каждый день спит до шести вечера, потом до одиннадцати красится, потом я хожу ночью в два часа и ищу, где она шляется. А так пускай сидит дома и готовится к институту». Это высказывание — лучшая иллюстрация того кошмара, о котором я говорю. Только представьте себе, какого масштаба это будет вызывать конфликты между детьми и родителями, тем более что нет никакой почвы для нахождения компромисса. Ребенок же не может сказать: «А давай я пойду, но в 11 часов обещаю вернуться». Все понятно, если родители не хотят отвечать за ребенка и думать, чем он будет заниматься с 10 до 11, они просто могут сказать «нет». Эту ситуацию ухода родителей от ответственности и степень манипулирования этим законом в отношениях со своими детьми можно сравнить только с ситуацией, когда ребенку говорят: убивать нельзя, потому что это противозаконно. Кромешность этой фразы можно себе представить. Не «убивать нельзя, потому что это убийство», а «убивать нельзя, потому что тебя могут взять за яйца». Ты не можешь выходить на улицу после 10 вечера, ну хорошо, колись в ванной.

В-третьих, уход от ответственности состоит в том, что самому ребенку говорят, что он не несет ответственности за свои поступки. Это может показаться странным, но, получается, мы говорим человеку: наша проблема не в том, что ты делаешь, а в том, когда ты это делаешь. Наше решение не в том, чтобы выяснять, как устроена детская преступность, а ставить запрет на выход ребенка после 10 вечера на улицу. Мы фактически говорим им: «С шести утра до десяти вечера — все что угодно. А если тебя в десять вечера не поймали, пожалуйста, сколько угодно. Наш способ борьбы — тебя ловить, а не думать, что ты делаешь».

Нам говорят: мы принимаем «закон о согласии» и распространяем его на лиц до 18 лет, потому что вступать в половые отношения с женщиной младше 18 лет — значит априори подвергать насилию. Но вы не представляете себе, насколько в этой фразе слышится «а вот с 18 лет это насилие легитимизировано». Прежде чем мои слова вызовут у вас возмущение, подумайте о них. Они неочевидны, но это работает так.

Кроме того, когда мы говорим человеку, что он не может отвечать за свои поступки, мы заранее считаем его преступником. Человек, которому уже сказали, что он потенциальный преступник, гораздо меньше сдерживается, чем человек, которому говорят о презумпции невиновности.

Еще одна форма ухода от ответственности, которая слышится в этом законе. Мы перестаем отвечать за то, чтобы ребенок, растущий в обществе, был подготовлен к реальной жизни. Если представить, что этот закон выполняется, то до 18 лет человек — потенциальный преступник, который сидит дома, а с 18 лет он — призывник. Мы вообще не подразумеваем, например, что человек, который будет охранять нас, это существо, которому мы помогли стать зрелым.

Последняя и самая некомфортная для меня часть этого закона в том, что приняв этот закон сейчас, власть продемонстрировала желание получить результаты и повысить рейтинг своего доверия среди самой дикой и самой безответственной части населения. Среди тех, кто на самом деле считает, что будет счастье, если убрать всех, кто мешает им. В то же время, власть, принявшую этот закон, совершенно не заботит тот факт, что люди, подпадающие под этот закон, через 3-4 года должны будут за эту власть голосовать. Это показывает нам, насколько власть вообще не планирует иметь с кем-либо дело через 3-4 года. Она хочет контролировать ситуацию сейчас, а после хоть потоп. Ей не только не нужны новые голоса, она готова пойти на конфронтацию со своими будущими избирателями ради того, чтобы контролировать сейчас самую конфликтную дикую часть населения.

Я не юрист, я не знаю, будет ли этот закон выполняться. Я сама могу придумать множество тонких ситуаций, когда этот закон оказывается единственным спасением. Например, вспомним, что Аль Капоне взяли за неуплату налогов — я могу себе представить, что наркодилера возьмут за нахождение на улице после 10 часов. Но сравнивать нашу ситуацию и западную нельзя. У нашего населения другие отношения с милицией. Мне не хочется спекулировать недавней трагедией в супермаркете, но и у нашей милиции другие отношения с населением, как мы видели только что при чудовищных обстоятельствах. Для того чтобы этот закон имел смысл, люди должны слышать о нем: «Этот закон создан для того, чтобы защищать вас». Как этот закон воспринимается сейчас каждым человеком младше 18? Нам говорят: «С этого момента государство защищает не тебя, оно защищается от тебя. Оно отделяет тебя от себя, потому что ты потенциальный преступник». Я не представляю, какие положительные результаты могут превысить такой отрицательный эффект сообщения. Тема вызывает эмоции у всех, кто в нее вникает, и многие принимают высказывания за обсуждение самого закона. Это обсуждение того, каким языком об этом законе с нами говорят. Как с людьми, которым наиболее циничным образом можно предъявить подмену понятий и которые это схавают. Пока что мы не хаваем, и это очень хорошо.