Выставка Александра Бродского в галерее Гельмана и счастье

На открытии люди не помещались в зале, а атмосфера была такая, какая бывает, ну скажем, на новоселье или крестинах ребенка. Вокруг Бродского непременно возникает такое семейное, восторженное поле — все ужасно довольны, всем ужасно нравится. Выставки Бродский делает редко, но на каждую приходит пол-Москвы, и все потом их очень долго вспоминают.

Почему все это происходит — не так уж просто объяснить. Вообще, Бродский — архитектор. Выставки он делает не так уж часто. И на них, как несложно заметить, всегда обычно одно и то же. И даже это «одно и то же» выглядит вроде бы таким... необязательным. Ну, какие-то почеркушки. Инсталляции из чайных пакетиков. Как бы глиняные домики. Иногда даже просто листки из блокнота. Или процарапанные рисунки на как бы замазанных серой краской окнах («Окна и фабрики» — это буквально эти самые окна по периметру плюс макеты руинированных фабрик в центре). Но при этом удивительным образом от каждого из них совершенно безошибочно возникает ощущение, что перед тобой большое искусство, редкий дар. Или, как позже написали в своих блогах посетители, а Марат Гельман их процитировал, «ощущение сказки и полета», «близко к гениальности». «Какая выставка роскошная, ну типа счастье», — написал он вечером после открытия в своем блоге.

Анна Наринская полагает, что эта всеобщая любовь от того, что, как в известном анекдоте, «во-первых, это красиво». Причем красиво особой, античной красотой — за что Бродский ни возьмется, получается ну почти Парфенон.