Михаил Елизаров: «Собачье Сердце» — сбитые ориентиры. Киноверсия

«Профессор Преображенский, вы творец!» — под всеобщие аплодисменты восклицает восторженная поклонница науки.

Увы, Преображенский способен именно что преображать, но не создавать. Не Создатель, а Подражатель. Акт сотворения Шарикова из гипофиза трупа и собаки — пародия на божественный акт сотворения. В этом контексте фамилия Преображенский, намекающая на сословное, а именно церковное, происхождение, приобретает нарицательный комедийный оттенок. Соратник Преображенского и второй демиург доктор Борменталь — носитель еще более «говорящей» фамилии: «Бор» — машина для сверления; «менталь» — область умственного, мозг. Борменталь — тот, кто сверлит мозг, по-простому — «мозгоеб». Борменталь действительно редкий зануда — стоит вспомнить его реплики: «Иканье за столом у других аппетит отбивает, сначала налейте Филипп Филиппычу, потом мне» и т. д. У определенной публики эти два персонажа неизменно вызывают коллективный спазм сочувствия и классовой солидарности.

Но что хорошего сделал «творец» Преображенский? Из его телефонного разговора можно понять, что он в свое время восстановил функцию семенников чекистскому наркому — не бескорыстно, а чтобы обеспечивать себя охранными бумажками. Стареющей потаскухе пообещал пересадить яичники обезьяны, чтоб та могла и дальше представлять интерес для карточного шулера Морица. Вылечил дряхлого развратника: «Голые девушки стаями» «Ей Богу, последний раз такое на Рю де ля Пэ». Профессор принимает платежеспособных нэпманов, но не простой народ. (С его слов, только ради науки.) Нищую старушку-странницу, которая пришла всего-то «на собачку говорящую посмотреть», Преображенский просто не пускает на порог. Характерное «Не хочу!», относительно полтинника в пользу детей Германии, растаскано на цитаты и дословно претворено в жизнь современной финансовой элитой. «Не хочу», произнесенное преображенской невинной улыбочкой, усыпляет совесть, уберегает от нелепых расходов на голодающих стариков и детей. Профессор злопамятен. Он не может забыть украденных десять лет назад калош. Этого факта уже достаточно, чтобы возненавидеть пролетариат, о котором он имеет весьма смутное представление — дескать, они должны заниматься «чисткой сараев, своим прямым делом». Действительно, может ли быть иная работа для некрасивых, грубых, примитивных, опасных существ, которые из чего только сделаны! — из трупов и бродячих псов. Не сомневаюсь, что многие до сих пор разделяют эту теорию происхождения пролетариев. Преображенский — чревоугодник. Жрать он умеет и любит. Он знает, что водку нужно пить исключительно с горячей закуской. «Если вы скажете, что это невкусно, доктор Борменталь, вы мой враг». Ему даже не приходит мысль, что кто-то в силу финансовых причин не может позволить себе питаться, как Преображенский. Преображенский сообщает, что подманил Шарикова «лаской», а точнее колбасой. Для чего? Чтобы просто накормить голодного пса? Чтобы завести домашнего любимца? Нет, чтобы использовать в своих опытах. В этом Преображенский не особо отличается от своего «отпрыска» Шарикова — заведующего подотделом по очистке. Шариков ловит и душит котов. Его жестокость честна — без сантиментов. Преображенский двуличен — как европейское сообщество, бубнящее о милосердии и одновременно устилающее трупами Сербию или Ирак. Представленный живодером Шариков ничем не хуже подманивающего лаской бродячих собак Преображенского.

Осмеянное имя Полиграф Полиграфович в своей природе мало чем отличается от «Филипп Филиппыча» — такое же удвоенное. «Полиграф» по словарю Ушакова — копировальный прибор. Шариков, интуитивно ощущая себя сложной копией, возводит свою суть в квадрат — Полиграфович. Он своего рода Симулякр Симулякрович Ноль (шарик — нечто круглое, нулеобразное, попросту — круглый ноль). В словаре Даля «полиграф» — тарабарская грамота или тайнопись. Тайна в квадрате, помноженная на ничто — генетический код Шарикова. Нового Адама помещают в мир, где все запрещено — «на пол плевать нельзя, по матушке нельзя». Шариков живет как умеет — курит, тренькает на балалайке, гоняется за кошками, волочится за Зиной — прислугой Преображенского. Его пытаются выставить виноватым, но он ни при чем — это его природа, то, с чем он появился на свет. Потешаться над Шариковым — «Котяра проклятый лампу раскокал!» — все равно что потешаться над младенцем, за то что тот мочится в пеленки и гукает. Демиургам в Шарикове претит буквально все: одежда, круг интересов, художественный вкус. Переписка Энгельса с Каутским летит в огонь, потому что Преображенского испугал итог вдумчивого чтения, поистине соломоново решение «отнять и поделить». Шариков чувствует социальную несправедливость общества — «один в восьми комнатах проживает, другой на помойках пропитание добывает».

Новый Адам приводит к себе домой Еву — некую Васнецову. До этого Шариков был наказан за ночной поход к Зине (ну, не к Борменталю же ему подкатывать!). Шарикова уличают, что он «не был на колчаковских фронтах», а Еву изгоняют. (В фильме подчеркнут корыстный ревнивый интерес Борменталя — эта Ева понравилась ему самому. Лишенный мужской витальности Шарикова, он сам не решился на знакомство.) Адам-Шариков не выдерживает тирании и восстает против своего создателя — Лжебога Преображенского. В этом порыве он продолжает исполнять свою миссию заведующего подотделом по очистке. Он хочет очистить Москву от Преображенских и Борменталей — преступно безответственных демиургов. Не случайно Преображенский запоздало хватается за голову: «Доктор Борменталь, что мы натворили!».Бунт подавлен. Шарикова наказывают, а именно — оскотинивают. Он снова превращается в собаку. В этом видится изощренная либеральная жестокость. Не убить, а лишить разума, произвести лоботомию, чтобы получить безвольное послушное существо, довольное своей жизнью, поводком, краковской колбасой, потаскухой-бабушкой. Как часто вы повторяете себе: «Я состоялся как человек, гражданин, специалист, у меня семья и работа, друзья, достойная зарплата»? Подойдите к зеркалу и приглядитесь к своим почти невидимым шрамам. Вдруг вспомните, что вы когда-то были человеком.