На пустом месте

Утро в пустыне

Голая жопа, а это была именно она, проехала мимо на велосипеде, звеня и подпрыгивая. На бедрах владельца – меховой пояс, у копчика – колокольчик. Следом проковыляла по иссохшей каменистой земле семейная пара. На двоих у них имелись: розовые перья (3 шт.), шуба из искусственного меха (2 шт.), балетная пачка (1 шт.), подвязки (1 шт.), викторианский цилиндр (1 шт.), лифчик из Victoria Secret (1 шт.) Причем пачка и лифчик были на нем, а трусов у обоих не было вовсе. Я только что вышел из вигвама пощуриться на солнце сквозь сварочные очки. Утро. Пустыня Невады. Лагерь фестиваля Burning Man в Блэк-Рок-Сити, Плайя, куда приезжают на неделю весело жить в палаточном городке, а потом празднично сжигать деревянную статую. Подчеркиваю, утро. Не Хеллоуин и не тематический Новый год. Утро. Моцион перед завтраком. Погода – можно жить. Это редкие минуты природного благодушия: днем здесь бывает плюс сорок, ночью – ноль, а периодически – песчаные бури, когда вся доступная атмосфера состоит из взвеси белой пыли.

На мне джинсы, футболка и летний пиджак – так удобнее, в нем карманы. Я думал, что в пиджаке буду самым экстравагантным на бале монстров и стихийных нудистов. Черта с два. Тут ходят разодетыми как порногерои, как чикагские гангстеры, как чупа-чупсы из рекламы, слишком страшной для показа в вечернее время. Кто-то красуется в свадебной тройке с розеткой и саксофоном наперевес. Кто в унтах, кто в котелке. Но главное все-таки – разные степени обнажения.

По лагерю разъезжают старые кадиллаки и новые джипы, автобусы, задекорированные под пиратские корабли или yellow submarine, и автобусы в виде бобинных магнитофонов или лохматых лампочек. Есть самодельные карты и маленькие самолеты. Есть гусеницы, бабочки и драконы на велосипедном ходу.

Граница

Ночь, свет прожекторов, деревянная вышка и сарай. Это КПП, пустынные врата. Под ретрохаусец из сарая выходят утомленные солнцем дредастые мужчины в балетных пачках и принимаются обыскивать машину. Цель операции – не наркотики, кто-то же их должен провозить. Во въезжающих на территорию транспортах ищут «зайцев» (триста долларов все-таки цена вопроса – некоторые прячутся в багажниках). Дальше стандартное: Are you a virgin?¹ Это ведь не личный вопрос, а по делу. Каждый burning man virgin, то есть тот, кто приехал в первый раз, должен перед вступлением на Плайю сделать что-то такое дурацкое, что погранцам в голову взбредет: вываляться в грязи, подергать коллегу за гениталии или, как в этом году, просто высоко попрыгать и трижды ударить в колокол куском арматуры. После чего новоприбывшего обнимают и целуют. Это прописка. Впрочем, мне повезло: охрана спала, и я проехал, избежав и покупки билета, и лагерной инициации.

«Мы не сделаем вам ничего такого...»

Абсолютно голая блондинка лет девятнадцати наливает мне в пластиковый стакан вина. Но из бутылки, а не из пакета, что в данной ситуации даже важнее вполне ренуаровских форм сомелье. Мы улыбаемся друг другу. Я пришел за вином, она мне его налила. Место действия – бесплатный винный бар с говорящим названием Spanky's. Сюда завезли десятки ящиков с алкоголем для повального угощения. Это не промоушен-акция конкретных брендов, а просто так, чтобы любители этого дела могли выпить. С той же целью по лагерю курсирует тележка-тандем, с борта которой всем предлагают дернуть текилы. В час дня под раскаленным солнцем Невады это выглядит актом современного искусства – прекрасно-бесполезной затеей, но многие, кстати, пьют. Из вежливости, наверное.

Ночью вино гораздо логичнее. На стойке бара (естественно, там танцуют) надпись: We don't do to you anything that you won't beg us for tomorrow².Дальше – более грозная: The heart may belong to a man, but his ass belongs to Spanky's!³

На входе – забава в подтверждение барного лозунга. Надо встать на возвышение и спустить штаны. Распорядитель жмет кнопку, кнопка приводит в действие пружину, и на то, что по праву принадлежит Spanky's, обрушивается серия шлепков крупным фанерным сердцем. Сам не пробовал, но все, кто решился, были в восторге.

Тут же «оргазмотрон» – что-то вроде родео на электрической лошадке, где в ход идут велосипедное сиденье с моторчиком и съемные дилды. Сиденье перед каждой наездницей дезинфицируется, а во время сеанса отзывчивый сотрудник гладит дам по спине и дует в ухо.

Неподалеку к панели приковали худенькую обнаженную девушку в полусапожках и рыжем парике. Девушка легонько пританцовывает в такт музыке. Дюжий силач любовно охаживает ее сзади плеткой. Потом он медленно разворачивает добровольную жертву и о чем-то негромко спрашивает. Девушка отрицательно мотает головой и заказывает следующий раунд истязаний.

Самый большой сабантуй в мире

Сейчас сюда приезжают пятьдесят тысяч человек, в основном из США, но есть также из Европы, Латинской Америки, Австралии, России. В отдалении от цивилизации, на смертельной жаре, в пыли разбивают лагерь: трейлеры, автомобили, палатки, вигвамы. В этом году – двадцать четвертый по счету. Началась эта история в 1986-м под более ласковым солнцем Сан-Франциско, когда Ларри Харви и Джерри Джеймс без лишних мыслей и концепций сожгли чучело на калифорнийском пляже Бейкер-Бич, чтобы помочь Ларри развеяться после грустной романтической истории. Остановились несколько прохожих. Один из них захлопал в ладоши. Так ситуативный акт уничтожения легковоспламеняющегося объекта превратился в перформанс, где нет зрителей, а все участники. На следующий год затею повторили. Народу становилось все больше, как и проблем с полицией: в глазах муниципалитета игры с огнем – не самое удачное развлечение. В 1991 году фестиваль переехал на Плайю – выжженную солнцем плешь посреди невадских гор. Площадка лагеря – это круг, вернее, лагерем заняты две трети круга, а незадействованный третий сегмент уходит в вестерновое никуда. В центре – статуя Man'а, которого будут burn. Радиусы круга – улицы, они же – вроде как стрелки часов; есть улица файф-о-клока, есть, скажем, улица 6.30. Концентрические окружности – тоже улицы, их названия каждый раз новые, связанные с темой года. В этот раз тема – эволюция, ну и названия соответствующие: Adapt, Biology и так далее.

Арт-пытки и арт-опыты

Вот каким должно быть современное искусство: захватывающим, в меру радикальным и понятным широкому зрителю. Или зрителю широких взглядов. Или зрителю, который бы хотел свои взгляды расширить. Уже несколько лет на фестиваль приезжает «зеркальный кабинет». Короткая очередь. Каждый, кто заходит, всмотревшись в свое отражение, охает, ахает и нервно смеется. Фокус прост: нехитрая система зеркал позволяет увидеть себя так, как вас видят другие, как на фото. Дико непривычно и мучительно неудобно: если вдруг захочешь причесаться, рука предательски идет в противоположную сторону. Еще можно голышом пролезть через сетчатый «родовой канал», чтобы вспомнить натальные ощущения. Ощущения не из приятных. Сетка стискивает по бокам. Веревки удачно имитируют слизь. Назад двигаться нет никакой возможности. Только вперед и вниз. Зато вываливаешься новым человеком. Мягкий, незлобивый акционизм, без вредительства и обширных социальных комментариев.

Burning Man – это вообще эксперимент над человеческой природой. Режим сбивается напрочь. Тут можно встать, выпить, пойти на танцы, вернуться в палатку, поспать час, снова встать – и так несколько раз на протяжении ночи.

Лучше, чем секс

Ночные танцы под любимые вещи девяностых (Nirvana, Moby, Red Hot Chili Peppers). Стеснительность все оставили в невадских предместьях. Моя соседка по вигваму – Корина, двадцатилетняя студентка, восторженное существо – вдруг улыбается какому-то юноше, на вид он даже моложе ее. Через секунду они приветственно обнимаются. Через минуту танцуют, довольно тесно прижавшись. Через пять уже уходят куда-то в пустыню, взявшись за руки.

С другой стороны, Джек, высокий, атлетичный австралиец, то ли жалуется, то ли хвастает: «Я здесь за неделю даже ни с кем не поцеловался. Но в духовном смысле купался в любви». И это не сомнительное оправдание галантного бессилия. Это в каком-то смысле продолжение опытов над собой. Иногда на Burning Man бывает так хорошо, что секса уже и не надо. Атмосфера – как в предвыборном штабе Билла Клинтона: в воздухе разлита всеобщая друг к другу расположенность. Но без публичной аффектации. Тут сплошная расслабленность и никакой настойчивости. С наркотиками, кстати, то же самое: без фанатизма. За неделю я видел только одного вусмерть обдолбанного. Это было в казино в Рино, за сто двадцать миль от Burning Man.

Разгул и голод

Сжигание деревянной статуи – это только формально главное событие фестиваля. По сути же самое важное здесь – все тот же эксперимент над собой, радикальное самовыражение: от дерзких костюмов до нетрадиционных транспортных средств. Радикализм – это вообще приехать сюда, на край земли, где вместо ресторанов – хлеб и сухофрукты, а вместо телевизора – закольцованная «Кин-дза-дза» в реале. По вечерам через каждые двести метров – дискотека с мощнейшими динамиками и языками пламени из газовых горелок. Тела извиваются и мерно вздрагивают, полуголые существа забираются на металлоконструкции, диджей витийствует в мегафон.

Кто-то принес коробку с печеньем. Странно есть кондитерское изделие на танцполе, но все едят понемногу. Кто возьмет половинку печенюшки, кто – только четверть, а четверть – про запас. Я подумал: дикие люди – следят за фигурой на отдыхе. И съел целое – оказалось, невкусно, горчит. От танцев голова пошла кругом и пересохло во рту. Березки не закружились перед глазами только потому, что в Неваде нет березок. Все поплыло в дурном залихватском канкане. Стало страшно, что это никогда не закончится, пока я не упаду без сил под чужим небом. Упасть хотелось смертельно, кое-как добрел до своего вигвама и рухнул навзничь. И заснул под нескучные сны. Что для Burning Man экзотика. Хочешь выспаться – запасайся берушами. Колобродят до позднего утра, а потом ставят чилаутный Pink Floyd на полную катушку.

Азарт гулянки сопрягается с азартом банального выживания.

В вопросах снабжения тут предполагается опора на собственные силы. Что привезешь, то и будешь потреблять, если не угостят. К концу недели палатки обрастают картонными плакатами Need water!⁴ По идее каждый должен привезти с собой по пять литров воды на день – пить, чистить зубы, но далеко не все этот завет выполняют. Есть биотуалеты, но чтобы помыться, надо бежать голышом за поливальной машиной.

Здесь не имеют хождения деньги, чашку кофе можно купить, только прошагав или проехав пол-лагеря (лучше на велосипеде, с ним здесь гораздо сподручнее). Днем жарко, ночью холодно, продукты почему-то кончаются раньше, чем аппетит. Салаг-дебютантов настоятельно предупреждают: надо постоянно пить воду или сок, но лучше воду, под страхом дегидратации, даже если не хочется, а есть в пустыне необязательно, желание пропадает. Это, мягко говоря, ерунда. Кто выпьет против собственной воли галлон, просто будет чаще писать. А вот голод на жаре никуда не пропал. Было такое ощущение, что мне семнадцать и я расту. Как в известном рассказе О'Генри про застрявших в снегах, я перебрал в памяти чуть ли не все известные человечеству блюда и, кажется, придумал новые.

Правда, угощают активно. И не только едой.

Гостеприимство

В лагере всем делятся. Это правило хорошего тона, закон гор.

На закате, когда на солнце почти уже можно смотреть без очков-goggles, я вышел с соседом Алексом побродить по городку. На краю поселения мы встретили Джо, несколько развязного отдыхающего с полуметровыми патлами.

– Заходите в гости! Хотите чаю?

Эти простые слова наш новый знакомый произносил с таким воодушевлением, что было грех отказываться. На устройстве, присоединенном к автомобильному аккумулятору, Джо вскипятил воду и нырнул в палатку заваривать. Из радиолы наигрывал транс. Вскоре мы тоже переместились в палатку, всю увешанную цветными платками. Выпили чаю, поболтали о том о сем. Накопившейся за день усталости как не бывало. Хотелось поскорее идти танцевать. Цветные платки подмигивали своим незамысловатым оп-артом. Перед глазами встала карта лагеря, солярные символы виделись в диметрии и аксонометрии. И каждая проекция была прекрасна.

Мы вышли из палатки. Солнце практически село. Джо закурил что-то хвойное. Мимо прошли две дикарки топлес. Джо помахал им сигаретой. Девушки засмеялись. Я с трудом удержался, чтобы не догнать их и не расцеловать.

Джо достал жестяную бонбоньерку. Там лежали кругленькие таблетки с выдавленными на них рожицами.

– Хотите?

Алекс взял одну. Я вежливо отказался.

– Знаешь, я не по этой части.

– Совсем?

– Совсем.

– А зачем тогда чай пил?

Любить по-деревенски

На перекрестке 10-й улицы и Биологии стоит молодой парень в очках с плакатом Free Compliments⁵. Я подхожу поближе.

– Чувак, у тебя потрясающая шляпа! А какая борода! Очень круто. Прекрасный пиджак! Удивительные очки!

Я не успеваю парировать и возвращать комплименты. Парень явно навострился видеть хорошее в каждом встречном и быстро ему об этом сообщать.

Я пытаюсь найти что-то фальшивое, отталкивающее в его словах. Так нет же, все вполне уместно. Мы оба понимаем анекдотичность ситуации, мы оба знаем про иронию. Но действительно же, и шляпа неплоха, и борода удачно отросла. Правильно мыслишь. Вряд ли мой новый приятель слышал Окуджаву – ему и не надо.

Здесь, как в деревне, все здороваются. Двери не запирают, потому что их по большей части нет. Бросаешь в палатке скарб, ключи, деньги – никто не возьмет. Все свои. Агрессии – ноль. Пятьдесят тысяч дружелюбных людей. В физическом смысле тебе приходится выживать – на жаре или холоде и без гастронома за углом, но в плане социальном тут сплошной комфорт. В темноте ездят машины, но никого не давят при полном отсутствии полиции и светофоров. Правда, несколько автомобилей чуть не перевернулись на подступах к лагерю, где действует непристойное для американцев ограничение скорости пять миль в час. И еще произошла одна совершенно дикая в своем идиотизме история. По пути домой, за пределами лагеря, в ночной пыли некий бернер (от burner, то есть участник Burning Man) выпустил свою собаку из машины пописать (домашних животных, кстати, в лагере я не видел вообще, то есть, видимо, они там присутствовали, но по минимуму). Собаку в темноте переехал джип. Тогда крайне огорченный владелец питомца вылез из машины и лег на дорогу рядом с коченеющим другом. Следующий джип проехал ему по ногам.

Связь с миром

В лагере практически нет мобильных. Теоретически ловит AT&T, но вот чего не увидишь, так это идущих по улице и болтающих по сотовому. Сюда приезжают не по телефону разговаривать. Рейнджеры – крепкие парни, чья задача – минимально следить за порядком, – ведут переговоры при помощи рации. Население палаточного городка общается посредством записочек, которые пришпиливают на стену объявлений в фестивальном центре: Jane! Come to 5 x Adaptation. Will wait 4ever, i. e. till Saturday⁶; 6pm pussy skunks camp. pre-party. byob⁷.

В первый же день я натолкнулся на телефонный автомат. Полузасыпанный песком, он даже не возвышался над плоским пустынным пейзажем, он в нем торчал. Надпись обещала бесплатный разговор с мамой. Монетки бросать не надо. Видимо, предполагался звонок «по коллекту», чтоб платила принимающая сторона. Но все равно в трубке раздавалось только шипение. «А он вообще как?» – спросил я развалившуюся в шезлонге аборигенку. – «Пробуйте. Иногда работает». Я пробовал неоднократно. Телефон шипел. Связи не было.

Наши

На Плайе год от года становится все больше русских – до полутысячи человек, то есть до одного процента народонаселения городка. Едут эмигранты (из разных стран, а не только штатовские), едут через тридевять земель, даже из Перми. По естественным причинам это в основном молодые люди, не заставшие дремучих особенностей социалистического общежития. Тех, кто глубоко на рефлекторном уровне помнит квартирный и продовольственный вопросы, несколько ломают главные аттракционы лагерной жизни: отсутствие бытового комфорта и нехватка продуктов.

Русские здесь легко растворяются в англоязычной интернациональной и яркой толпе. Разве что зацепит глаз вышитое на палаточном брезенте «Пипелаце». Кто бы мог подумать, что из всех фильмов Данелии я окажусь не в «Осеннем марафоне», не в «Афоне», а именно в этом, последнем, на котором режиссер пил, и последнем удавшемся. И не в рамках развесистой метафоры, а по игрушечно-футуристичному видеоряду.

Илью и Сашу я встретил в очереди за льдом. Парни, лет тридцати с небольшим, пританцовывали в такт каким-то своим внутренним вибрациям и довольно громко переговаривались. Слышать русскую речь на Плайе так же неожиданно, как английскую – в ЖЭКе.

– Рассказать тебе про лагерь? Давай лучше я тебе расскажу про свой трип. А вообще – приходи на сжигание. Там и увидимся.

 

Сожжение идола

Увидеться там нереально. Собственно, туда, к центру Плайи, и добраться-то затруднительно. Песчаная буря вместе с темнотой обеспечивают такую низкую видимость, в которую не пошлют вертолет даже ради спасения королевской семьи. Но когда стихия отходит, ты видишь вдали мерцание огней и слышишь раскаты поп-музыки. По растрескавшемуся дну высохшего тысячи лет назад озера едет двухэтажный дом, как будто из мультфильма Миядзаки. Бернеры сползаются к центру Плайи. Чем ближе жертвенная статуя, тем ярче сполохи. Кустистый идол (каждый год нового дизайна) окружен канатами. По внутреннему периметру – артисты огневого жанра, по внешнему – зрители и сразу дальше – альтернативные центры увеселения: мини-дансинг, сцена с рок-группой, гулянья. Бернер в костюме петуха задирает другого, тоже в костюме петуха. Выглядят они на удивление похоже, зооморфно. Видовые признаки подсвечены лампочками, вживание в роль уровня Константина Райкина. По-английски cock (или rooster) звучит не так обидно, как «петух» по-русски, но тоже требуется определенная самоирония.

Перед торжественным сожжением деревянного истукана – показательные выступления огневиков, репертуар хорошей деревенской ярмарки. Вдобавок эти этюды перемежаются салютом. Но салютом нас не удивишь. Тут уж надо либо выше Кремля во всю ивановскую, либо отказаться от затеи. Маленький салют – как камерное цунами, теряется смысл.

Зато горит Burning Man долго, шумно и обстоятельно.

 

Сожжение храма

Этот огневой пик фестиваля приходится на вечер шестого дня, а на седьмой в гораздо более спокойной, медитативной обстановке уничтожают храм загадочного бернингменского культа. Ночь выдалась ясной. Небо висело, как водится в этих местах, по-южному низко. А теперь представьте, что на небе над центральной площадью кроме привычных желто-белых звезд сияют красные и голубые. Причем такого же размера, как настоящие. И разбросаны они приблизительно равномерно, по второму закону термодинамики. Это вводит в ступор. Такого не бывает. То ли что-то все-таки подсыпали в стакан, то ли, пока спал, поменяли то, что подменам не подлежит. Подобное можно представить себе в планетарии, в разрисованном младшим братом атласе звездного неба, но не на самом небе. Объяснение дерзко и элегантно: в воздухе парят парашютисты-скайдайверы с горелками. Все рассчитали, отрепетировали. И все это ради тех, кто только идет в сторону храма, а потом уже не станет смотреть на небо, увлеченный пламенеющей конструкцией в непосредственной близости. Чудо походя.

Последнее утро в пустыне

Сожжение храма служит сигналом к финалу. Завтра бернеры разъедутся по домам.

С утра по улицам лагеря бродят полуголые бичи с плакатами и надписями прямо на груди – просят подбросить, вывезти с Плайи. Обещают заплатить за бензин, развлекать разговорами, я видел даже анонс Will rim for a ride to Reno⁸. Настолько все серьезно. Причем, похоже, это не фигура речи, а конкретное обещание.

Неподалеку от нашего вигвама установили детский надувной манеж недетских размеров. Похоже на игрушечный ринг с крышей и решетчатыми стенами. Две девушки скачут по вздувшемуся пластиковому полу, налетая друг на друга и пружиня от стен. Девушки одаренные, двигаются красиво. На них ни тишотки, ни рубашонки – одни боксерские трусы.

– Эй, давай к нам!

Тут же, как нарочно, бибикает «форд», на котором меня обещали вывезти с Плайи. Я помню, как нелегко отсюда выбираться и на что люди готовы ради места в машине.

Я просто машу девушкам рукой.

Next year, девушки, на том же месте.С

 

 

¹ «Вы девственница (девственник)?»

² «Мы не сделаем вам ничего такого, о чем бы вы не умоляли нас завтра»

³ «Сердце может принадлежать человеку, но его жопа принадлежит Spanky's!»

⁴ «Нужна вода»

5 «Бесплатные комплименты»

6 «Джейн! Приходи на угол 5-й и Адаптации. Буду ждать тебя вечно, то есть до субботы»

7 «В шесть вечера в лагере скунсов-мокрощелок препати. Приносите свое бухло»

8 «Сделаю римминг, если подбросите до Рино» (Римминг (англ. rimming) – то же, что анилингус – сексуальная практика, стимуляция заднепроходной области партнера губами или языком)