Что, простите?

В одних случаях мы вкладываем разный смысл в одни и те же понятия, в других — не говорим прямо то, что хотим сказать, а надеемся, что собеседник разгадает нашу игру.

Волга в этих наших бесконечных разговорах, переглядываниях, подтекстах, намеках ни фига не впадает в Каспийское море. А если и впадает, то у каждого в его собственное, индивидуальное Каспийское море.

Две мои подруги — барышни тонкого ума и безупречного образования — после какого-то смешного и необязательного спора так говорят мне друг про друга.

Первая: Я готова принять умозаключения, в которых два плюс два равно пять. Но только не те, в которых два плюс давно равно котлета.

Вторая: Мы можем стилистически расходиться или там этически, но логика! Логика же одна для всех.

Мы мечтаем, что общество договорится об отношении к геям, инвалидам, президентам, а сами пользуемся глаголами «недопонял», «вчитываешь», «переосмыслил» и зачастую в своей собственной семье, со своими близкими друзьями используем шифры такой запредельной сложности, что письмена майя просто нервно курят в сторонке.

На одного из своих лучших друзей я просто смотрю и думаю: господи, какое счастье, что он есть. При этом я вообще не понимаю, кто он, о чем говорит и откуда свалился.

Как вообще нам удается договориться, если даже слово Бог у нас в компании пишут четырьмя разными способами.

Эта наша коммуникация похожа на лабиринт, в котором каждый тупик заминирован. Идеальна та, в которой тебе удается прорваться на последний уровень смысла.

У меня две дочери. Чтобы заполучить старшую, мне пришлось договориться с тетенькой из опеки, директором детского дома и пятнадцатью врачами. Чтобы младшую — с собственным мужем. Я брала интервью у президента, участкового милиционера и фашиста. И вроде понимала, о чем они. При этом я смотрю на свою лучшую подругу, сильнее которой мало кого люблю и из которой за много лет дружбы фактически состою, а она говорит мне: я ждала, что ты скажешь то-то и то-то. А я про себя думаю: а я, что — ты.

Трагедия Вавилонской башни вовсе не в том, что у каждого народа теперь свой язык — ее трагедия в том, что свой язык теперь у каждого человека.

Своих дочерей я стараюсь учить тому, что нужно уметь определять свои эмоции. Учу их говорить: мне обидно или там мне страшно. Это я их учу. Каждый раз, когда я хочу сказать, что я ревную, я говорю: она такая славная девушка и ужасно красивая. И надеваю маску №8 (всепрощение, всепонимание). Можно, я вот хотя бы здесь раз и навсегда уже заявлю: славная — я! Красивая — тоже я. Все. Больше ни на кого не смотреть.

Вы замечали, как люди радуются узкоспециальным шуткам? Которые основаны на внутренней мифологии, обрывках старых разговоров, каких-то цеховых тонкостях? Мне кажется, это история тоже про понимание. Смех над такими шутками состоит в большей степени из чувства облегчения, чем из чувства юмора. Фух, пронесло, хоть с этим на одном языке говорю.

И вот после этого всего мы с друзьями идем, например, на рынок. Покупать мясо. И выходим с тремя килограммами баранины. Четверо, положим, взрослых людей, некоторые — с двумя высшими образованиями. И так как-то хорошо делается: какое счастье, живы, не разводимся и даже что-то купили. Договорились.

Я это вообще вот к чему. Мы хотим немного изменить этот блог — теперь он будет называться «Как жить». И будет не только о счастье. Но и о несчастье, любви, дружбе, соперничестве — короче, о том, как люди живут друг с другом. А значит, и о том, как они живут сами с собой.