Отличное порно

Моя подруга Ленка разошлась с мужем по-хорошему. Это означало, что за две недели, прошедшие после развода, она вставила себе в нос пирсинг, выбросила из закрытого окна табуретку, подралась с каким-то водителем, который имел неосторожность ее подрезать, сделала на попе татуировку Nobody's Bitch! с двумя грамматическими ошибками, получила сепсис, трахнула в больнице начальницу педиатрического отделения и постриглась «под мальчика». Ее муж, как и положено настоящему мачо, держал свои эмоции при себе. Он просто завел одновременно лысую кошку и лысую собаку. Но зато Ленка с мужем за все время развода ни разу не повысили друг на друга голос. Когда я видела, как они улыбаются друг другу и щебечут об особенностях прибалтийской архитектуры, у меня мороз шел по коже. Из всех виденных мною бракоразводных сюжетов этот был самым страшным.

Когда Ленка выложила свои обнаженные фотографии на «Фейсбуке», нам, ее друзьям, сильно полегчало. Во-первых, попа Ленки уже приобрела почти нормальный цвет, во-вторых, дальше хрусталика в носу и колечка в пупке дело не пошло. Кроме того, мы слишком любили Ленку, чтобы не радоваться перемене в ходе ее мыслей: забирая ее из больницы, мы раздали по сто долларов доброй половине медперсонала, чтобы спасти Ленку от исков по делу о сексуальном домогательстве, причем один санитар разражался слезами каждый раз, когда мы произносили имя своей подруги. Фотографии на «Фейсбуке» дали нам надежду, что у Ленки появился новый, менее дорогостоящий способ восстанавливать свое задетое женское самолюбие.

Способ подействовал отлично. Вернее, он подействовал как-то даже слишком хорошо: когда мы собрались вечером выпить и почитать комментарии пользователей к Ленкиным фотографиям, выяснилось, что мы чего-то явно не понимаем. Во-первых, Ленку добавили в «друзья» триста человек, с которыми она совершенно не была знакома, и все – англоязычные. Во-вторых, сто пятьдесят из них назвали Ленку «новой альтернативной звездой». Ленку очень интересовало, что это значит. Грубый и циничный Сережа сказал, что это, наверное, в том смысле, в котором некоторых детей, так и не начавших говорить к двенадцати годам, политкорректно называют «альтернативно одаренными» (Сережа был грубый и циничный, но проницательный).

В лексиконе новых поклонников Ленки вообще было много длинных слов. Кто-то называл Ленку «альтернативной звездой», а кто-то пользовался для описания ее новообретенной красоты термином «феноменологически значимое явление», а один человек из Кливленда назвал ее клитор «розовым бутоном, достойным камеры Орсона Уэллса». В ответ на Ленкино смущенное блеянье другой комментатор поинтересовался, стало ли «приобщение к андерграундному искусству» «важным экзистенциальным опытом» для Ленки.

– К какому андерграундному искусству? – спросила Ленка, обводя нас растерянным взглядом. Даже когда ее самооценка еще не была подкошена разводом, она была достаточно трезвой девушкой, чтобы не считать собственные фотографии, сделанные при помощи зеркала и мобильника, таким уж большим искусством.

Грубый и циничный Сережа сказал, что эти люди, наверное, приняли портреты Ленкиной попы за кадры из какого-то артхаусного фильма.

– Вот этот чувак из Кливленда – явно любитель артхауса. У него очки изолентой заклеены, – сказал грубый, но проницательный Сережа.

– Где артхаус, а где моя голая жопа, – сказала Ленка рассудительно.

Я согласилась, добавив, что артхаус – это обычно анальный фистинг с разговорами, а Ленкина жопа с комментариями – это так, мелочи, поздний Шьямалан. Мы чувствовали себя так, как будто попали в компьютерный квест. Тут Ленка сообщила, что только что один ее новоявленный поклонник написал: ЭТО КРУЧЕ, ЧЕМ СТОЯ!

Мы еще раз внимательно просмотрели Ленкины фотографии. Модель в момент съемок явно находилась на таком градусе опьянения, что многие ее позы были действительно круче, чем просто «стоя». Одна фотография, в которой помимо Ленки участвовали торшер и увесистый кусок окорока, была даже круче, чем пресловутое «стоя и в гамаке». Странно было только то, что комментатор явно писал по-английски. Фраза COOLER THAN STOYA! в наших с Ленкой головах только добавила сюжету безумия. И тут Сережа сказал: «Гхм».

Сережа – человек не только грубый и ядовитый (хотя и проницательный), но и развратный. Нет, не так: Сережа – человек, который любит, чтобы его считали развратным. Кроме того, Сережа любит порнографию.

Нам всем кажется, что Сережа – последний человек, который любит порнографию, хотя бы потому, что порнография – дело привычное, скучное, постоянно лезущее современному человеку на глаза, давно потерявшее тот приятный ореол запретного подглядывания, благодаря которому она, по мнению многих, работала. Один хороший американский поэт любил объяснять в кругу друзей, почему его не возбуждает порнография. Когда поэту было тринадцать, порнография интересовала его, как и положено, до дрожи. Собственно, в этом возрасте он толком и не знал, что такое порнография, но любой взгляд, брошенный тайком на что-нибудь раздетое, – ну или хотя бы полуодетое, – естественно, действовал на него, как удар молнии. Ему удалось разжиться парой «Плейбоев», которые он трепетно хранил под матрацем и использовал по назначению. Идиллия кончилась, когда в один прекрасный день он застал у себя в комнате папу и маму с «Плейбоями» в руках. Будущему поэту стало дурно, но папа и мама отнеслись к его сексуальным нуждам совсем не так, как он ожидал, а гораздо, гораздо хуже: они поддержали сына. Они принесли ему еще «Плейбоев», а также парочку «Хастлеров» и два-три журнала вроде «Эбони слатс» – они были демократами и хотели, чтобы сын научился ценить не только красоту белых женщин. Они показали ему, где в доме лежат соответствующие видеокассеты. Папа, профессор социологии, прочел сыну лекцию о важности просмотра порнографии для понимания как собственной, так и женской сексуальности, а мама поцеловала его в лоб и попросила обратить внимание, что все порноактеры обязательно пользуются презервативами. Через неделю будущий поэт справился с начальным шоком и попытался посмотреть порнографию. Он увидел женщин, которых следовало уважать, и мужчин, которые непременно пользовались презервативами; он отметил явную дискриминацию представителей этнических меньшинств – в их фильмах обстановка была гораздо беднее; он оценил социологическое значение свободно выражаемых женских стонов, вскриков и завываний. У него было все для того, чтобы спокойно наслаждаться просмотром порнографии. У него не было только одного – эрекции.

Многие из нас хорошо понимали этого американского поэта, а Ленка просто предпочитала порнографии артхаусное кино, говоря: «Ой, ну я вообще люблю, чтобы вот прямо мерзости-мерзости...» Но наш друг Сережа очень любил порно. Защитой от наших насмешек Сереже служил интеллектуальный подход к делу: он объяснял нам, что смотрит порнографию «глазами эстетствующего антрополога» («...а в туалет он ходит попой эстетствующего антрополога», – непременно добавляла Ленка). Так что, в отличие от нас, Сережа знал, что такое STOYA.

STOYA, объяснил он нам, это не что, а кто. Stoya – это альтернативная звезда. А конкретно – звезда альтернативной порнографии. Интеллигентный человек, сказал Сережа, не может в наши дни не знать об альтернативной порнографии.

В ближайший час мы с Ленкой узнали много нового («Много лишнего», – мрачно сказала Ленка, когда вся эта история закончилась). Для начала Сережа снисходительно показал нам сайт Suicide Girls – пожалуй, самый известный и раскрученный сайт во всем альтжанре, своего рода врата для непосвященных. Две с лишним тысячи моделей, но никакого хардкора; к тому же девочки не только выкладывают фотографии, но и беседуют с посетителями о своих душевных переживаниях. Сайт произвел на Ленку неизгладимое впечатление. Выяснилось, что почти все альтпорномодели выглядят совсем как после развода: татуированные, с размазанной косметикой, синими волосами и пирсингом в малодоступных местах. Ленка даже сказала, что из всех этих бедняжек она, кажется, переносит развод наиболее достойно.

– В конце концов, – гордо сказала она, – не похоже, чтобы эти женщины разошлись с мужем по-хорошему.

Тексты, сопровождавшие фотосеты этих девочек, подтверждали нашу версию: «...Ощутив хладную длань смерти на своем плече, некоторые существа, повинуясь инстинкту, бредут в чащу умирать». Судя по фотографиям, некоторые существа, ощутив хладную длань смерти на своем плече, старательно бреют лобок, надевают черные кружевные стринги и черные шелковые чулки, сильно подводят глаза и, повинуясь инстинкту, бредут в чащу красиво ложиться голыми сиськами на бревно. Статистика сайта сообщила нам, что их горе видят примерно сто восемьдесят тысяч человек, посещающих сайт еженедельно, а их боль слышат около двадцати тысяч подписчиков. К фотосету было оставлено 1297 комментариев – на 983 комментария больше, чем у Ленки, что очень ее задело. Из комментариев ясно следовало, что добрые посетители сайта изо всех сил стремятся оказать умирающему существу в кружевных трусах моральную поддержку в последние минуты его жизни: «Мне понравились грудь и бок, ты выглядишь потрясающе», «Ура, природа!», «Ты прекрасна!!! Слишком прекрасна!»

Умирающее существо испускало в своем блоге радостные вздохи.

– У альтернативных, – Сережа решил быстро ввести нас в курс дела, – грудь натуральная.

Потом он показал нам видеоролик с той самой порнозвездой по имени Стоя. Там хорошенькая девочка с маленькой грудкой, татуировками и пирсингом сначала делала вид, что трахает большого плюшевого медведя (медведь, судя по выражению морды, откровенно страдал), а потом большим ножом взрезала ему пузо и выпускала из него вату. Медведю в этот момент явно становилось гораздо лучше.

– Тоже мне, порнография, – сказала Ленка, – у меня вся старшая группа такое делает.

(Она была воспитателем детского сада.)

Потом ее заинтересовали розовые трусы.

– Почему в альтернативной порнографии столько розовых трусов? – недовольно спрашивала она. – Если они такие альтернативные, почему у них мейнстримные трусы?

– А какие у них должны быть трусы? – горячился Сережа.

– Альтернативные! – говорила Ленка. – Альтернативные!

– Черные? Белые? – иронично интересовался Сережа.

– Железные! – отрезала Ленка. – Или резиновые.

Я попыталась примирить собеседников, высказав версию, что розовые трусы – это, наверное, такой важный общий знаменатель в мире порнографии.

– Смысловой мост между старым и новым миром, – сказала я.

Я даже нарисовала для них воображаемую картину: ночь, темнота, пустая проселочная дорога, по которой едет желтенький «смарт»; за рулем «смарта» – условная сисястая блондинка в золотой мини-юбке; играет I don't like your girlfriend Аврил Лавин. Тут вдалеке раздается угрожающий рокот мотора, и на дороге показывается тяжелый черный байк. Играет Bikini Kill – ну, скажем, композиция Finale. Гр-р-р! Гр-р-р! А-а-а-а! Пдж-ж-ж-ж-ж! – словом, едва не происходит авария. Сисястая блондинка вылетает из машины, плоская синевласка в черной кожаной юбке спрыгивает с седла, фр, фр, ми-а-а-а-ау! ми-и-и-и-ау! – короче, начинается драка, в стороны летят окровавленные клочья белых волос и окровавленные клочья синих волос (получается красиво, как израильский флаг, брошенный на поле боя). Золотая юбка трещит по шву, черная юбка трещит по шву – и тут обе телочки замирают, в изумлении уставившись друг другу пониже пупка.

– Но там, – сказала я, – совсем даже не это, и даже не то, а розовые кружевные трусы. И на одной розовые кружевные трусы, и на другой розовые кружевные трусы.

Тут я заметила, что Ленка все записывает. Мне бы остановиться – но нет, Остапа несло.

– Играет – ну, скажем, композиция «Розовые кружевные трусы», – сказала я вдохновенно. – Не знаю, есть ли такая композиция, но ее же, наверное, можно написать? И тут каждая из телочек выдыхает: «Сестра!..»

– Нет, – сказала Ленка, не переставая лихорадочно писать в блокноте.

– Что «нет»? – спросила я.

– «Сестра» не надо, – сказала Ленка. – Инцест не надо, инцест – это мейнстрим.

– Ты ж моя бедняжка, – сказал Сережа и сочувственно погладил Ленку по голове. Он был, конечно, грубым и циничным человеком, но душа у него была добрая.

На следующее утро Ленка потребовала, чтобы мы с Сережей приехали к ней домой. Мы приехали. Всюду были следы мирного развода: заклеенное бумагой окно, выломанная ручка входной двери, лежащий на кухонной плите красный кружевной лифчик. Ленка встретила нас бледная, деловая, со сверкающим пирсингом. В руках у нее был вчерашний блокнот. Заметно было, что ночью с ним интенсивно работали. Только тут мы с Сережей поняли, во что ввязались.

– Значит, так, – сказала Ленка. – Ты, – и она ткнула ручкой в Сережу, – будешь играть роль мужчины.

На моей памяти это был первый и единственный раз, когда грубый, циничный Сережа не нашел слов, чтобы выразить свою реакцию.

– Ты, – Ленка ткнула ручкой в меня, – будешь отвечать за креатив. Прости, но другой пользы от тебя в этом деле быть не может.

Это была правда. Грудь у меня, с одной стороны, совершенно своя, а с другой стороны – это, увы, не повод радоваться.

– Розовые трусы, – сказала Ленка, – у меня уже есть.

Потом нам был представлен тощий юноша с кадыком и видеокамерой. Юношу звали Паша, и он был эмо. У него были сине-черные волосы, пирсинг в обеих бровях и вытатуированная под левым глазом красивая слеза.

– Почему бы ему не играть роль мужчины? – спросил Сережа с надеждой. – Он же очень альтернативный.

– Ой, перестаньте, – жалобно сказал эмо-оператор. – При слове «мужчины» я плачу.

Ленка успела основательно изучить вопрос.

– Понимаете, – сказала она, – во-первых, альтернативная порнография – это когда все делается добровольно, а во-вторых, это когда очень много общаются со зрителем. Пишут блоги. Отвечают на комментарии. Советуются про цвет трусов. Мне, – сказала Ленка, – это подходит. Я мастер общения. Посмотрите, как прекрасно я общаюсь со своим бывшим мужем!

Нас передернуло.

Лена сказала, что для первого ролика нам нужен политически заряженный сюжет.

- В России нет альтпорно, – сказала Ленка, – потому что у граждан нет политической сознательности. И социальной сознательности! И общественной сознательности тоже нет.

Альтпорно может существовать тогда и только тогда, когда зритель хочет ебать не то, что движется, а то, что думает. То, что относится к себе с уважением и не собирается улучшать свое тело в угоду чужим вкусам.

– И при этом движется? – спросил Сережа.

– Не обязательно, – сказала Ленка.

– То есть альтпорно – это когда зритель хочет ебать интеллигента? – уточнил Сережа.

– Именно, – сказала Ленка. – Но роль мужчины все равно придется играть тебе.

Это было очень понятно: найти интеллигента, способного играть роль мужчины, никто из нас, конечно, не надеялся.

– Мы создадим отечественное альтпорно для того, для чего западное альтпорно создавалось в девяностые. Мы научим отечественного зрителя уважать женщину – ее ум, ее достоинство и ее сознательную сексуальность.

– Так, все, у меня больше не стоит, – сказал Сережа.

– Ты же патриот, – сказала я. – Думай о Родине!

– Тогда у меня больше никогда не встанет, – сказал Сережа.

– Вот! – сказала Ленка победоносно. – Вот! Чем хорошо альтпорно? В альтпорно это неважно! В альтпорно ты можешь назвать фотосессию «Я думаю о Родине, и у меня не стоит» – и всем понравится.

– Зачем мне тогда снимать порно? – спросил Сережа. – Почему мне просто не написать статью с таким заголовком в «Ведомости»?

– Вас таких много, а «Ведомости» не резиновые, – рассудительно сказала Ленка. – Кроме того, порнография доходчивее передает наш месседж. Порнография рассчитана на массы, и массы лучше ее понимают. Ты! – сказала Лена и ткнула в меня ручкой. – Иди пиши социально заряженный порносценарий! Грудь у нее, понимаешь, своя. Что ж теперь, умереть? Иди, приноси пользу стране.

– Помни: зритель альтернативной порнографии – это следующая ступень эволюции по сравнению с обычным порнозрителем, – назидательно сказал Сережа. – Его уже не интересует тело, видал он это тело на каждом втором баннере. Он, этот зритель, порнографически подкован и изощрен. Он гурман порнографии. Он ищет в порнографии смыслов.

– Что ему мешает новости смотреть? – спросила я раздраженно.

– Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? – спросил Сережа. – Смыслов.

Для начала я посмотрела несколько социально заряженных роликов с западных альтсайтов. В одном из таких роликов Lily Suicide, одна из Suicide Girls, трахалась с бездомными. Я с удовольствием представила себе, какое лицо будет у Ленки, если предложить ей эту идею. Другой ролик был антиутопический. Альтернативные порномодели под руководством альтернативного режиссера изображали общество, по первой же команде раздвигающее ноги перед властью. Этот ролик был, конечно, социально заряжен, но слишком реалистичен – как программу «Время» смотреть. Наконец я набрела на ролик под названием «Американский избиратель». Если верить ролику, американский избиратель любит надевать, а потом медленно снимать с себя трусы (белые! такой вот смелый альтернативный сет), на которых написано «Сбрасывать белье, а не бомбы!», писать на стенке No Bush, клеить на себя антиправительственные стикеры, а потом хихикать и немножко мастурбировать. Идея мне понравилась.

– Ребята, – сказала я, – давайте снимем ролик «Русский избиратель»!

– В смысле фэнтези? – сказал Сережа. Он, конечно, был патриот, но патриот трезвомыслящий.

– Слушайте, – сказала Ленка. – Мне нравится.

И мы сняли этот ролик.

Ленкины прекрасные отношения с бывшим мужем нам очень помогли. Мало кто из режиссеров понимает, как для съемок альтернативной порнографии в стиле фэнтези полезны лысые кошки и собаки. А они, между тем, очень полезны. Поставленные на задние лапы, они могут изображать восставших из могилы голых зомби. Снятые крупным планом, мордой в камеру, – преисполненных ужаса простых избирателей. Кроме того, тело голой кошки, будучи грамотно разложенным на простыне и снятым вблизи, помогало нам решить Сережину патриотическую проблему с эрекцией. Я отвечала за креатив. На бумаге, которой было заклеено выбитое окно, мы написали «Окно в Европу». Окно выходило на крышу. Сережа вылез наружу и заставлял лысую кошку и лысую собаку царапать бумагу и изображать рвение, пока Ленка в розовых трусах со стонами терлась о бумагу изнутри и изображала невозможность присоединиться к цивилизованному миру (о том, должны ли призраков цивилизованного мира изображать лысые морщинистые животные, мы некоторое время спорили, но эмо-оператор сказал, что это напомнит российскому зрителю о высокой продолжительности жизни в западных странах). Потом российский избиратель полз к избирательной урне, а на него – то есть на нее – кидались лысые зомби в трехцветных повязках. Для достижения этой цели исполнительница главной роли надела на себя ошейник, а к нему привязала любимую искусственную кость наших лысых зомби. Как ни обидно было мне, человеку, отвечающему за креатив, но пришлось признать, что это выглядело вполне по-альтпорновски. Альтпорно придает костюмам большое значение. Нового зрителя, гурмана порнографии, кружевным лифчиком не купишь. Годятся противогаз, собачий ошейник, брекеты, домашние тапочки, американский флаг, шланг для душа – все, что в нормальную порнографию явно не пойдет. Прием с косточкой сработал – лысые зомби исправно кидались на избирателя, чуть не оставили его без глаза.

– А хорошо было бы, – сказал Сережа. – Альтернативная порнография – это же про естественную красоту тела. Мы же делаем это для нового зрителя, гурмана порнографии. Мы бы могли продемонстрировать ему естественную красоту тела, только что лишившегося глаза. В мейнстриме такого не увидишь.

Потом мы минут двадцать снимали, как избиратель пытается взаимодействовать с урной для сбора голосов. Голосовать избиратель собрался собственными трусами. Стянув их с себя и испуская эротичные стоны, он пытался закинуть трусы в паз для бумажек. Эмо-оператор лег на пол и снимал сцену снизу, пытаясь одновременно поймать в кадр голую Лену и неприступную урну.

– Это очень хорошо, – удовлетворенно сказал Сережа. – Альтпорно любит использовать интеллектуальные достижения выдающихся деятелей мирового кинематографа. Новый зритель, гурман порнографии, – ему только постмодернизм и подавай. Хорошо бы на Ленку еще поезд ехал. Или бы она, скажем, в детской коляске с лестницы падала. А? Нет?

Наконец российскому избирателю удалось закинуть свои трусы в урну. Некоторое время мы спорили, должен ли избиратель немножко помастурбировать. Я как человек, отвечающий за креатив, была «за». Мне казалось, что это важный политический посыл: российский избиратель заранее, еще до подсчета голосов, знает, что свои нужды ему придется удовлетворять самостоятельно. Эмо-оператор был против.

– Когда девушки мастурбируют, я начинаю плакать, – сказал он.

Сережа строго сказал, что российский избиратель должен мастурбировать, но не должен получать от этого удовольствия.

– Давайте не будем подавать людям лишних надежд, – сказал он. Сережа, конечно, циничный и грубый, но очень порядочный человек.

Мы сняли то, как Ленка мастурбирует, но не получает удовольствия.

– Думай про то, что сейчас состоится подсчет голосов, определяющий судьбу твоей Родины, – сказал Сережа.

– Думай о том, что скажет твой бывший муж, когда узнает, что ты обижала его маленьких лысых мерзавцев, – сказала я.

– Я не слышу, что вы говорите, – сказала Ленка раздраженно, – но чертова собака грызет мне пятку. Я еще долго тут должна валяться?

– Вот, – удовлетворенно сказал Сережа, показывая на Ленку пальцем. – Вот теперь у нее правильное выражение лица. Именно такое выражение лица, которое ценит новый зритель, гурман порнографии. В мейнстриме такого лица не увидишь.

Ролик заканчивался тем, что прибегали Представители Партии (Сережа), с демоническим хохотом крушили деревянную урну для голосования, с демоническим хохотом хватали розовые трусы, с демоническим хохотом рвали их на куски и с демоническим хохотом заваливали урну, сцену и избирателя двадцатью, что ли, парами черных трусов. Это символизировало вброс. Двадцать пар черных трусов оказались у эмо-оператора в рюкзаке (никто из нас не захотел спросить почему), а демонический хохот доверили изображать мне, потому что Сережа не мог одновременно кидаться трусами и хохотать, у него не хватало координации. Поэтому Представители Партии в нашем порнофильме хохотали над избирателем демоническим женским хохотом, несущимся откуда-то из угла. Получилось по-настоящему кошмарно. Я бы даже сказала, чудовищно.

– Такого в мейнстриме не услышишь, – удовлетворенно сказал Сережа.

– Такого даже в аду не услышишь, – мрачно сказала Ленка.

В финале нашего фильма Представители Партии ставили одну ногу издохшему избирателю на грудь и партийно показывали камере кулак.

Смонтированный ролик мы смотрели молча. Потом мы молча курили, молча ели и молча старались не глядеть друг другу в глаза. Первой молчание нарушила Ленка.

– Наверное, – неуверенно сказала она, – именно такое чувство и должно оставаться от альтернативной порнографии.

– Именно какое? – осторожно поинтересовалась я.

– Именно такое, как будто ты ничего пошлее в жизни не смотрел, – сказала Ленка. – Ничего пошлее, бесстыжее и похабнее.

– Это да, – удовлетворенно сказал Сережа. – Нового зрителя, гурмана порнографии, обычной фигней не возьмешь.

– Я один раз смотрел видео, как кому-то в рот какают, – вдруг сказал эмо-оператор.

– И как? – спросил Сережа.

– Даже близко не стоит, – убежденно ответил эмо-оператор. – Я, когда это смотрел, плакал. А когда я смотрю наше порно, я не плачу. Боюсь расплакаться. Потому что не смогу остановиться.

Оставалось дело за коммуникациями.

– Нового зрителя твоя попа не интересует, – сказал Сережа. – Его интересуют порывы твоей души. Он развращен видимой доступностью обычных порнозвезд. Когда он представляет себе, как он тебя трахает, он хочет представлять себе не фрикции, а эротическую связь с умной, загадочной женщиной.

– То есть он не хочет со мной трахаться, но хочет ебать мне мозг, – уточнила Ленка.

– Примерно, – сказал Сережа.

– Я не понимаю, зачем развелась, – сказала Ленка.

На следующее утро Ленка разослала ролик мейлом нескольким друзьям и знакомым. Можно было, конечно, сразу выложить его в Сеть, но Ленка хотела услышать мнение фокус-группы.

– Я надеюсь, что эти люди – настоящие новые зрители и гурманы порнографии, – строго сказал Сережа.

– Еще бы, – подтвердила Ленка. – Один из них вообще в Таганроге живет. Там делать больше нечего, кроме как гурманствовать.

Ленка надеялась получить от знакомых гурманов порнографии конструктивные критические отзывы. Она твердо намеревалась достучаться именно до отечественного зрителя со своим социально острым порнопосланием.

– Мне кажется, я начала понимать, зачем альтпорно нужно лично мне, – сказала Ленка. – Если бы я снялась в просто порно, было бы понятно, что я блядь. А так понятно, что я не блядь, а соцработник.

Как и положено альтернативному порноролику, наш порноролик был сопровожден Ленкиным интеллектуальным посланием. Звучало оно так: «...Ощутив хладную длань безысходности на плече своей Родины, некоторые существа, повинуясь инстинкту, бредут на выборы. Никто не видит их горя, никто не слышит их боли. Они разводятся (по-хорошему, прошу заметить), надеясь обрести свободу. Они выбрасывают из закрытого окна табуретки и дерутся с дальнобойщиками. Они делают все это, чтобы обрести свободу. Но тут происходят выборы. И с надеждами на свободу приходится расстаться навсегда».

Через три минуты и пятнадцать секунд пришел ответ из Таганрога. Продолжительность нашего ролика была две минуты сорок восемь секунд – ясно, что им там, в Таганроге, действительно нечего было делать, кроме как гурманствовать. «Лена! – писал человек из Таганрога. – Я очень тебе сочувствую. Сам разводился, знаю. Но про трусы не понял. У меня у самого черные трусы. Почему это делает меня плохим человеком? У твоего мужа были черные трусы?» Лена взяла себя в руки и написала этому человеку, что они с мужем, между прочим, разошлись по-хорошему. Из Таганрога пришел ответ: «Еще раз: я действительно очень тебе сочувствую».

Ленка сказала, что как сильная, свободная, сексуально и духовно раскрепощенная женщина она сейчас напишет этому человеку в Таганроге, чтобы он шел нахуй. В это время пришел отзыв от давней Ленкиной подруги. «Кисанька! – писала подруга. – Сердце разрывается на тебя смотреть! Не унижайся так перед этим мудаком! PS: У меня от бритого лобка раздражение, а я тоже очень хочу. Чем ты делаешь эпиляцию? PPS: Ужасно тебе сочувствую, подружка». Ленка посерела лицом.

– Это совершенно неважно, – поспешно сказал Сережа. – Может, она просто тупая кобыла.

Сережа был человеком грубым и циничным, но лояльным к своим друзьям. Кроме того, его тоже заинтересовал вопрос об эпиляции.

– А то, когда я рукой из банки мед ем, – сказал он, – у меня вся шерсть слипается.

Лена закрыла глаза и сказала, что она сильная, свободная, сексуально и духовно раскрепощенная женщина, а также интеллектуал. Она готова стерпеть непонимание большинства.

– В конце концов, альтпорно предназначено не для большинства, – сказала Лена. – Оно предназначено для ярких, инакомыслящих людей. Если политический смысл моего фильма поймут два-три человека и это изменит их жизнь, то я буду полностью удовлетворена как соцработник.

Еще через несколько минут пришло письмо от Ленкиного партнера по теннису. Прежде чем дать нам прочесть это письмо, Ленка объяснила, что партнер – очень интеллектуальный человек, он когда-то окончил Литинститут и коллекционирует бабочек.

Мы согласились, что здесь чувствуется подлинный гурман порнографии.

Ленка открыла письмо. Партнер страшно извинялся. Он не знал, что Ленку так подкосил кризис, что она потеряла последнюю пару трусов и теперь вынуждена носить этот «дешевый мужской кошмар» (эмо-оператор поперхнулся). Он клялся, что сочтет за честь поддержать деньгами «слабую, хрупкую женщину, потерявшую кормильца». Ленка тяжелым голосом сказала, что доля правды в этом есть.

– Я чувствую себя слабой и хрупкой, – сказала она. – Я только сейчас начинаю понимать, как страшно быть одинокой женщиной без кормильца.

– Лена, – сказала я, – Паша приносил в дом в три раза меньше денег, чем ты.

– Кормилец мой, – вдруг умиленно сказала Лена со слезой в голосе. – Деньги в дом приносил!

Сережа сказал, что очередное письмо ей не покажет. Лена потянулась к табуретке. Сережа быстро отскочил в сторону. Письмо было от Ленкиной сестры. «Я знаю, что на тебя как на старшую сестру легла главная тяжесть, – писала она, – но не забывай, папа не всегда на нас кричал. Вообще-то он очень нас любил. Я стараюсь напоминать себе об этом. Лена, не пресмыкайся перед жизнью! Я знаю, как тебя подкосил развод, но ты не должна отчаиваться, хотя бы ради мамы».

– У-у-у-у-у-у-у, – вдруг заревела Ленка. – У-у-у-у-у-у-у-у! Бедная я, несчастная! На коленях перед жизнью ползаю! До последнего докатилась!

– Лена, – в ужасе сказал Сережа, – ты с ума сошла! Это же было проявлением твоей свободной сексуальности! Твоей гражданской позиции!

– Какая у меня гражданская позиция? – всхлипнула Лена. – Какая позиция может быть у бабы одинокой, мужем брошенной?!

– Лена, – сказала я в ужасе, – ты Пашу из дома выгнала, он две недели у тебя под дверью сидел, весь в слезах, розах и шоколаде!

– У-у-у-у-у-у-у-у-у! – завыла Ленка. – Позабыл меня, бедную, и двух недель не прошло! Кто меня теперь полю-ю-ю-у-у-у-у-бит?

– Я сейчас в обморок упаду, – сказал Сережа.

– Одни слабаки круго-о-о-о-о-ом! – завыла Ленка. – Один мой Пашечка ненаглядный был мужи-и-и-ик!

Мы с Сережей переглянулись. Никто из нас не хотел произносить вслух то, что нам обоим стало ясно. Дело было не в том, что новый отечественный зритель, гурман порнографии, пока не готов к альтпорно, – он, может, и готов. Дело в проблемах с сильной, свободной, сексуально и духовно раскрепощенной женщиной-интеллектуалом. И тогда Сережа, забыв, что он человек грубый и циничный, а также о том, что он – новый зритель, гурман порнографии, взял Ленку за плечи и легонько тряхнул.

– Леночка, – сказал он, – не плачь. Мы сделаем новую съемку.

– У-у-у-у-у, – рыдала Лена.

– Мы ее сделаем в той комнате твоей квартиры, где чисто, – ласково сказал Сережа.

Лена всхлипнула.

– В большой? – робко спросила она.

– В самой большой, – сказал Сережа.

Ленка вдруг перестала плакать.

– Не хочу в комнате, – сказала Ленка. – Хочу на фоне машины.

У Ленки был красный BMW, которого она до этого немного стеснялась.

– Хорошо, Леночка, – сказали мы, – на фоне машины.

– Только не сегодня, – сказала Ленка деловито. – Мне надо укладку сделать.

– Хорошо, Леночка, – сказали мы, – сделай укладку.

– Ты, – сказала Ленка и ткнула в меня ручкой. – Мне нужно твое вечернее платье. Ты все равно в него не влезаешь.

– Хорошо, Леночка, – сказали мы, – надевай вечернее платье.

– Ты, – сказала Ленка и ткнула в Сережу пальцем. – Ты будешь играть роль мужчины. В костюме. Ботинки почисть.

– Конечно, Леночка, – сказал Сережа.

– Париж мне прифотошопишь, понял? – продолжала Ленка. – И «Улисса» захвати. Я его буду в одной руке держать, а второй рукой на машину опираться.

– Понял, Леночка, – ласково сказал Сережа, – то-то будет порногра...

Но я успела вовремя наступить ему на ногу.

– Ты, Лени Рифеншталь, – сказала Ленка эмо-оператору, – никаких выкрутасов! Анфас фотографируй. Завалишь горизонт – глаза выцарапаю.

Эмо-оператор судорожно икнул.

– Хорошая будет фотосессия? – спросила Ленка, обводя нас вопросительным взглядом.

– Отличная, Леночка, – сказали мы.

– То-то, – удовлетворенно сказала Ленка. – На «Одноклассниках» повешу. Пусть знают, суки: я сильная, свободная, сексуально и духовно раскрепощенная женщина, а также интеллектуал.С