Алексей Фридлянд: Кризис демократического капитализма

Тоталитаризм эффективнее?

Демократия как способ разделения и перераспределения власти столкнулась с проблемой, которую больше невозможно отрицать: тоталитаризм способен реагировать на кризис быстрее и, по крайней мере в короткой перспективе, справляется с кризисом умелее. Страны, не озабоченные парламентской «говорильней», независимостью Центрального Банка от правительства, судов от органов безопасности, отреагировали на кризис решительно и без промедления. На «ручное управление» рыцарями щита и меча перешла Россия. Китайские товарищи не подвели и показали себя самым лучшим образом, бросив миллиарды долларов на поддержание производства и потребления; заводам не разрешали останавливаться, а произведенный избыток заставляли других покупать, банки сливали, долги компаний друг перед другом прощали, миллиардеров мирили. Противно, но придется этот печальный факт признать: решения политбюро сюрреалистически названной Коммунистической партии помогли мировому капитализму. Великий кормчий Мао перевернулся в гробу.

Не на шутку испугавшись, опробовали тоталитарные методы американцы и европейцы: быстренько, за 30 дней вместо обычных года-двух, сварганили банкротство General Motors (без аукциона частей, заткнув рот миноритариям и кредиторам с помощью послушного судьи), в течение одного дня продали Bear Sterns, оттолкнули протянутую за помощью руку Lehman Brothers (надо было просить вежливее у властей-то, вот как Bear Sterns месяц назад, а не грубить, как президент Lehman Brothers Фалд! И получилось обычное царское, почти путинское, сорока-воровкино «этому дала, а этому не дала!»).

«Англосаксонская модель капитализма умерла!»

А тем временем председатель ФРС США скорешился со своим клиентом — министром финансов (Secretary of Treasury). Для тех, кто не знает: в США (и в Европейском Союзе) министр финансов, как представитель правительства, занимает в долг у независимого Центрального Банка, которому никто, кроме Конгресса, не может приказать дать правительству взаймы. У каждого в демократическом капитализме свои обязанности, теоретически находящиеся в здоровом конфликте. Ну не положено им дружить — положено спорить, торговаться и ругаться. У одного в обязанностях бюджет, а другому надо контролировать инфляцию. А они вдвоем вместо этого звонят президентам частных (!) банков и говорят, кому кого надо купить завтра «во спасение» системы. И кстати, «государство при этом гарантирует», что потерь не будет. Циники возрадуются немного позже: всего через год «гарантированные» налогами и долгами будущих поколений банки, еще вчера дышавшие на ладан, получили сверхприбыли, которые, конечно, надо выплатить в бонусы. Вот, как бы случайно, немного помогли бюрократы своим бывшим и будущим коллегам. «Англосаксонская модель капитализма умерла!» — радостно известил немецкий министр финансов Стейнбрук. Защитники оной модели промолчали — стыдно стало. Но так бывало и раньше.

Разговоры о слабости демократической системы в целом и демократического капитализма в частности не новы. В середине ХХ века популярной была точка зрения, утверждавшая, что только тоталитарные системы могут эффективно противостоять фашизму. Советская военная промышленность была в кратчайшие сроки передвинута за Урал, цена солдатской жизни сведена к нулю ради победы. Но в конце ХХ века демократия победила коммунизм на всех фронтах, в том числе и экономическом, и о слабостях демократического капитализма решили забыть. На волне оптимизма демократический капитализм заставил демократизироваться самые успешные столпы тоталитарного капитализма — Южную Корею, Таиланд и Чили. Все шло хорошо — демократический капитализм шагал твердой поступью по планете.

Удар по ценностям демократического капитализма был нанесен неожиданно и оттуда, откуда его меньше всего ожидали, — из Америки. Но еще большим разочарованием стало то, что Америка в борьбе с кризисом тоже отвергла демократические методы. Не буду спорить — другого выхода не было, да и времени не было тоже: мировая финансовая система стояла на краю полного краха в те дни, всего тринадцать месяцев назад. Ну что же? Пришлось... Но если мы сказали «а», то почему бы не сказать и «б»? Почему бы не признать, что в периоды кризиса элиты и «вертикали власти» должны получать необходимую и неограниченную власть и корректировать экономический курс страны «во сохранение» единственным известным человечеству способом — перераспределением богатства. Иными словами, почему бы не признать, что демократическая идея капитализма, основанная на «говорильне» и равенстве представления интересов, в периоды кризисов не работает. Разве не победил бандитско-бюрократический капитализм России или тоталитарный капитализм Китая? Как человек, воспитанный на идеях Томаса Джефферсона, я такой вывод отвергаю.

Америка утратила социальную мобильность

Почему? Потому что не реакцией на кризис, а как раз самой причиной возникновения этого кризиса и было отступление от демократических принципов распределения. В основе демократического капитализма лежит очень простой принцип: любой может создать капитал, соблюдая законы демократического общества, благодаря своим талантам и удаче. Очень важно, чтобы в этот принцип верило абсолютное большинство или, иными словами, чтобы существовал средний класс, который верит в справедливость системы и который готов участвовать в укреплении этой системы. Когда средний класс Америки перестанет верить в справедливость системы, когда цинизм, выражающийся в вере в то, что «все богатства построены на нарушениях закона», распространится, как раковая опухоль, мы сможем смело переименовать наши две политические партии в «Единую Америку» и «Справедливую Америку».

Американские социологи отслеживают один параметр как меру здоровья демократического капитализма — социальную подвижность (social mobility) — и противопоставляют ее принципу «элитизма», общества, где, грубо говоря, пробраться в круг тех, кто принимает стратегические решения (перераспределяет богатства), практически невозможно. Так вот, эта самая социальная подвижность и закостенела в Америке.

Происходило это и раньше: любая элита начинает окучиваться и отгораживаться от среднего класса. Однако элита, родившаяся в эпоху быстрого развития технологий и инноваций, в эпоху быстрого распространения информации и глобальной либерализации рынков, в эпоху, когда можно играть на страхах тотального уничтожения человечества, приспособилась к системе как никогда умело. Общество вошло в фазу невиданных до сего времени для демократического капитализма конфликтов интересов, когда те, кто играют, сами определяют и сами судят правила игры. Эти конфликты и создали предпосылки для кризиса. Брокеры, получающие комиссионные за продажу домов людям без доходов, управляющие фондами, рискующие не своими пенсиями за премиальные этого года, политики, выбивающие деньги на сохранение рабочих мест в своем округе, — всех их объединяет одно: отсутствие долгосрочного интереса и узость интересов.

Безответственность элит

На самом деле еще до кризиса стало очевидно, что в современном демократическом капитализме существуют две фундаментальные проблемы. Первая: правительство и парламент проводят политику быстрого удовлетворения (instant gratifiation), а не политику долговременных интересов общества просто потому, что политикам приходится часто переизбираться и быть на виду. Политика быстрого удовлетворения усиливается истерическим поведением новостных каналов телевидения, докладывающих о каждом пуке правительства, и параноидальной массовой фиксацией населения на рынке акций: бабушки и дети знают, на какой отметке закрылся вчера Dow Jones Industrial.

Вторая проблема: небольшие группы (отраслевые, религиозные, политические) имеют возможность отводить удар от «своих» за счет общества. Потеря для общества в короткой перспективе обычно небольшая, но относительный выигрыш для группы колоссален.

Эти две проблемы и приводят к тому, что экономические решения властей все больше и больше усиливают нерациональное поведение рынка и его объектов: надувается пузырь надежд. Но вот часы пробили полночь, музыка остановилась и свет погас: количество людей, кинувшихся к выходу, выросло, а дверь уменьшилась. Кто успел — выбрался. Но извлечены ли уроки?

Каждый предыдущий кризис демократизировал капитализм, делая его все более и более справедливым и эффективным. Похоже, что последний кризис не изменил композицию элит, не изменил правила приема в клуб тех, кто должен и может думать о дальней перспективе сохранения общества. А потому началась новая вакханалия: ни на чем не основанный оптимизм заглушает любые попытки реформ.

Сегодня праздник у тех, кто верит в вертикаль власти и в сильную государеву руку в экономике. Но этот путь приведет в тупик коррупции и неэффективности.

Цена безответственности — следующий кризис

Следующий глобальный кризис уже наступает — это экологическая катастрофа. На повестке дня принятие чрезвычайных мер, направленных против интересов целых слоев избирателей. Возможна национализация заводов, запрещение отдельных видов товаров, принудительное перемещение сфер обитания и т. п. То, что это придется делать рано или поздно, сомнений не вызывает. Вопрос один: понадобится ли для этого отступление от принципов демократии или мы успеем вовремя реформировать общественные институты?