Игорь Ганжа и Владимир Яковлев сфотографировали сто членов клуба «Сноб»

— Фотография — твое увлечение, то что называется хобби?

— Ненавижу слово «хобби».

— Да, противное слово.

— Омерзительное, потому что оно предполагает легкую недозагруженность жизни и лакуны, которые нужно заполнять чем-то типа склеивания гигантских фаллосов из маленьких спичек, а лучше из спичечных головок, потому что так дольше. Фотография — один из способов жизни, один из способов получить удовольствие от жизни. Я вполне осознанный гедонист, и считаю своим святым долгом получать удовольствие от жизни. В том числе с помощью фотографии.

— А когда ты начал снимать?

— У меня первый фотоаппарат появился в далеком детстве, «Смена-6». Это школьный фотокружок. Класс четвертый, что ли. Поэтому, что такое дырка (в смысле, диафрагма), и как отличить на вкус проявитель от фиксажа, я знал с младых ногтей. Так что технически мой фотостаж измеряется десятилетиями. Но с более-менее заметной регулярностью я начал это делать лет семь назад.

— А когда осознал, что снимаешь не для себя, а для народа и для искусства?

— ...и вечности. Ты про вечность забыл. А если серьезно — такое ощущение, что это всегда чистая случайность, когда то, что делаешь для себя, становится интересным еще кому-то.

— Но не в случае с этой выставкой...

— ...нет, не в случае с этой выставкой. Здесь мы в дико выигрышном положении, потому что это будет интересно как минимум тем, кто снимался. У нас на двоих с Володей человек сто благодарных зрителей. И человек двести условно беззлобных.

— Отсняли уже 100 человек?

— Я лично снял за это время 87 человек, из которых в выставку вошли 83.

— А Яковлев сколько снял?

— Ну, он, соответственно, остальных, то есть человек 15. Я просто проект этот придумал в апреле, а Володю позвал на помощь уже сильно позже. Так что у меня была фора.

— 83 портрета — уже приличная выставка.

— А если учесть, что каждый портрет — это квадратный метр площади, впечатление усиливается многократно. Можно довольно приличную квартирку замостить фотоплиткой. Но на самом деле повторяется история про хобби. Задача не в красивом заполнении экспозиционной площади. То есть не в первую очередь. У нас, по счастью, дико сложное и интересное сообщество. И, мне кажется, крайне важно было представить разные взгляды на него. И разные способы визуализации. Так ярче, объемнее, точнее, наконец. У нас с Володей разный способ съемки, разные характеры, разные техники изучения людей. Так что два разных взгляда сделают выставку интереснее.

— Ты говоришь, что придумал проект в апреле. И что — снимал все это время?

Не совсем. Все это время я занимался проектом, да. Но снимал где-то с конца апреля по конец октября. Получается полгода. Из них, наверное, месяца два меня просто не было в России. Поэтому чистого времени я снимал четыре месяца. За это время снять 87 человек, как ты догадываешься, это, в общем...

— Это много.

— И кого-то еще надо было переснимать. То есть всего 94 съемки. Где-то 23 съемки в месяц — больше, чем рабочих дней. Это при том, что у меня параллельно происходит основная, «нефотографическая» жизнь. Так что, на самом деле, это была довольно экстремальная история.

— Тратил большое количество времени?

— Не я один. Замечательный продюсер проекта — Аня Шпакова — тратила его не меньше.

— Какие цели ты ставил?

— Главная цель была — получать удовольствие, потому что я люблю снимать людей. Для меня эта история со съемкой — история про общение. Я исходил из того, что «Сноб» собрал у себя интересных людей. Здесь нет какой-то светской гнили, нет подзадолбавшего сусального золота, гламура, здесь интересные люди. Я, собственно, в большей степени общаюсь, чем фотографирую. И камера скорее отражает процесс раскрытия человека в общении.

— Открываешь новое направление в портретной фотографии? Фотопсихологическую школу Ганжи?

— Издеваетесь над приезжими, дяденька? Нехорошо с твоей стороны. Метод, наверняка, не нов. Наверное. Но правда и то, что, да, для меня этот проект — попытка рассказать о людях. И об их сочетаниях и пересечениях. То есть о пресловутом сообществе. Дело в том, что как член клуба «Сноб» с декабря 2008 года, я именно с декабря 2008 года активно не понимал, что такое клуб «Сноб». Для людей, которых туда пригласили, у него, как у любой структуры, созданной сверху, загадочные законы. То есть тебя позвали в некий проект с уже как бы готовой системой отношений. На деле оказалось, что готовой системы нет, она строится на ходу. А раз она строится на ходу, есть и проблемы. В частности, проблема в том, что люди не очень понимают, по какому принципу они собраны, и не очень между собой общаются.

Вот у меня и появилась (не спрашивай, с чего вдруг — сам не понимаю) такая полупионерская-полуидиотская цель — поучаствовать в превращении «снобщества» в сообщество. Фотовыставка очень этому способствует: участникам есть о чем поговорить. И, главное, все, как пациенты проктолога, связаны общим интимным переживанием: всех снимали, все прошли через один и тот же ужас и позор общения с фотографами, все подставили свою нежную кожу под объектив, все пережили попытку вытащить из каждого его самого. Потому что без последнего, по моему глубокому, хоть и дилетантскому, убеждению, портрет не получится. А снимать традиционных и востребованных, например, глянц-журналами пригожих трупиков — заглаженных, закрашенных, заштукатуренных, зафотошопленных — категорически не хотелось.

— А ты думаешь о том, что в какой-то момент сможешь заниматься только фотографией, а все остальное окажется ненужным?

— Я категорически не уверен в том, что это возможно, но это было бы счастьем. Я уже говорил, что фотография для меня — это такая история, которая сама ко мне пришла. Она пришла именно с возрастом, мне это стало интересно. Меня трудно чем-то увлечь надолго, и то, что у меня этот интерес не проходит, а только усиливается с течением времени, меня дико радует. Я могу уставать от фотографии, страшно уставать, но когда я долго не снимаю, то начинаю испытывать такой немножко наркотический тремор.

— Что-то не так в жизни...

— Да, что-то не так, то ли музыки и цветов хочется, то ли севрюжинки с хреном, то ли зарезать кого-нибудь...

— Мне это знакомо. Мне тоже нужно, чтобы мольберт стоял, чтобы можно было иногда подходить.

— И можно не рисовать, да?

— Главное, чтобы он стоял: что-то там поделал — и уже ощущение причастности к процессу.

— Я понимаю, абсолютно та же самая история. Долго не снимаешь — уже начинаешь делать какие-то идиотские вещи, начинаешь людей пугать. Приходит на переговоры человек, ты сидишь, на него смотришь и: «А давайте мы вас по-фо-то-гра-фи-ру-ем». Девушки почти все сразу цепенеют, у них ощущение, что их снимают. Причем буквально. А на самом деле их пытаются снимать в худшем смысле — в фотографическом.

— Можешь вспомнить какую-нибудь историю, связанную с одной из съемок?

— Их масса. Но я же приходил снимать не как фотограф, а как одноклубник. Это другой уровень доверия. Поэтому не могу их рассказывать. Придется вспомнить нехарактерную историю. Она не про веселье на съемках, а про влияние фотографии на меня самого. Так получилось, что помимо борьбы за «фотоснобразы», я снимал еще какие-то проекты. В частности, в рамках одного из них — двух девушек, занимающихся любовью. Снимаю, и где-то на краю сознания сам себе удивляюсь: почему меня это вообще не трогает? То есть совсем, хотя это же вроде бы такая яркая и классическая самецкая народная фантазия — секс с двумя женщинами. «Она схватила ему за руку, и неоднократно спросила: "Где ты девал возбуждение"»? И такое, знаешь, появляется опасное ощущение, типа «ты, конечно, дорогой, можешь сам себе говорить, что процесс поиска красоты за кадром сильнее, чем эротические вибрации, но...» Но пару дней ходишь с подлой мыслью о как-то рановато подкравшихся необратимых возрастных органических изменениях.

А через два дня буквально уезжаю в Петербург, в свою первую на проекте фотоэкспедицию, снимать четырех членов клуба: Игоря Вдовина, Марину Олби, Самуила Лурье и Михаила Боярского. И тут картинка складывается, и ужас грядущей импотенции перестает по ночам стучать в форточку. Дело в том, что у меня абсолютно физиологический страх высоты, я долго с ним боролся, ходил, например, по высоким мостам. И единственное, чем это кончалось — доходишь, стиснув зубы, без перил на другой берег, зеленый и трясущийся, но страх не исчезает. Так вот, сессия с Боярским у нас снимается на крыше. Шесть высоких этажей старого петербургского здания, внизу — набережная Фонтанки, асфальт. То есть все, как мы любим. И я этаким гордым горцем вокруг Боярского кругами бегаю по крыше, не испытывая даже намека на страх высоты.

Получается, что сфокусированность на фотографии сильнее глупой физиологии. Никогда бы не поверил.

— А кто из членов клуба тебя как-то удивил, поразил?

— У меня, ну, практически, на 100 процентов дико позитивное ощущение от членов клуба «Сноб». И мне приятно, что я с ними в одной, пусть и в не до конца сформированной компании. Удивляло — уже постфактум, например, то, что состоялись все съемки. Все, без исключения, назначенные.

— Это не в первый раз такая большая выставка у тебя?

— Нет, «настоящих» выставок раньше не было, только домашние. Но, собственно, и эта тоже задумывалась как почти квартирная история. Потом уже, попав в мускулистые руки «Сноба», она приобрела стероидные черты. Распухла до размеров «Красного Октября». Так что это вполне можно считать дебютной выставкой. Посмотрим, что получится. Не знаю, как тебе — мне дико интересно.

Фотографии, которые будут показаны на выставке, до сих пор «засекречены». Поэтому вот несколько портретов, которых вы там точно не увидите.